«Если ты проспал – значит, проиграл» – эта известная фраза, должно быть, вдохновила изобретательных создателей оригинального будильника, который соединяется через WiFi со счетом хозяина в банке, жертвуя той или иной организации определенное количество реальных денег каждый раз, когда хозяин решит подремать лишнего.
Летающие будильники, будильники, готовые поджарить вам бекон на завтрак, будильник, по которому нужно со всей силы стучать кулаком, чтобы он перестал верещать…
Сложно себе представить, как дисциплинировали себя наши предки до 1847 года, пока француз Антуан Радье не изобрел будильник! Внутренние часы нашего организма также хороши, если не лучше. Именно они курируют наш циркадный ритм, определяющий периоды сонливости и бодрости. В течение десяти лет я просыпался каждый день в одно и то же время. Мое тело научилось вырабатывать достаточное количество белка PER (белок, регулирующий цикл сна и бодрствования) примерно за час до пробуждения. Именно поэтому я просыпался раньше будильника, босиком выходил в коридор, чтобы не будить шарканьем домашних туфель Диану, и с какой-то гордостью заходил в свой кабинет с темными полосатыми обоями кофейного цвета, большим письменным столом из орехового дерева в классическом стиле и хрустальной люстрой внушительных размеров, которую так рекомендовала повестить мне Диана.
Окна кабинета, обрамленные темными шторами цвета оливы, выходили на площадь Искусств, и, широко распахивая их по утрам, я пытался почувствовать настроение города и будущего дня. Кабинет быстро наполнялся разными звуками: шумом проезжающих машин, смехом расходившейся под утро молодежи. Бессонная ночь не оставляла никаких следов усталости на их беззаботных лицах. Мне нравились их непосредственность и смелость. Я улыбался вместе с городом.
В ранние часы площадь похожа на старинную гравюру. В ней нет ничего лишнего, надуманного и ненужного. Площадь Искусств полностью оправдывает свое название, с достоинством демонстрируя классические фасады, строгие линии которых складываются в единый ансамбль. Гордо смотрящий вперед и чувствующий свое превосходство над всеми желтый фасад Русского музея, спокойный и торжествующий. Чуть более скромный и не такой выдающийся внешне Михайловский театр, скрывающий свое изящество за внешней простотой. А как мне нравилось наблюдать публику, расходившуюся после вечерних спектаклей. В обычные дни это были совершенно ничем не выделяющиеся из проходящей толпы на параллельной артерии Невского люди. Но как же менялся их облик, если спектакли выпадали на особые даты, когда Петербург превращался в культурную столицу, и в эти дни за стенами театра скрывались самые состоятельные мужчины в строгих, дорогих костюмах и светские львицы в изысканных украшениях. Женщины в длинных платьях пальцами в кольцах придерживали подол, демонстрируя стройные ножки в элегантных туфельках. Мужчины галантно поддерживали их и распахивали перед ними дверцы автомобилей. Молодые парочки спешили домой, торопливо огибая площадь. А летом, когда толпы туристов терпеливо стояли в очередях, чтобы попасть в Русский музей и увидеть Брюллова и Айвазовского, вороны горделиво расхаживали по зеленой траве и, не спрашивая разрешения, восседали на голове Пушкина, не догадываясь о его гениальности.
Я закрывал дверь кабинета, чтобы не разбудить Диану, и распахивал окно, делал глубокий вдох и осознавал, что счастлив. Доставал из ящика сигарету и закуривал, выпуская стройную струйку дыма в окно. В течение дня я не курил, не испытывая в этом необходимости, но утренняя сигарета была одной из моих слабостей, символом моего внутреннего диалога с самим собой и с городом.
Эта итальянская люстра с темными хрустальными подвесками не давала мне покоя. Ее выбирала Диана. Впрочем, она выбирала все. У нее от природы был безупречный вкус, она с легкостью комбинировала цвета и всякие безделушки, неожиданно преобразуя и делая все удивительно гармоничным, просто поменяв местами. Это что-то данное природой, просто как широкий жест или подарок, хороший вкус – как награда и наказание одновременно. Мне казалось, что я чувствовал ее и знал все, по крайней мере, мне так казалось, что я все знал.
Даже не верится, что когда-то я лежал на диване и любовался игрой света в хрустале, не подозревая о внутренней жизни моей жены и о том, насколько она талантлива. Я никогда не узнал бы об этом, если бы не обнаружил тот ничем не выделяющийся файл в компьютере и непреодолимое желание нажать пальцем несколько раз, чтобы на экране замелькали и наконец застыли ровные буквы. Вверху чуть более крупными было написано «Диана Лозинская» и чуть ниже – «Роман „Весна“». Я почувствовал, как внутри меня что-то изменилось и эти буквы стали самым важным, моей надеждой, единственной связью с ней, прекрасной женщиной с каштановыми волосами. Когда из твоей жизни уходят близкие люди, с первой болью наружу вырываются крики отчаяния, тело становится чужеродным, лишаясь возможности чувствовать и воспроизводить какие-либо движения без надобности. Потом ты понимаешь, что жизнь потеряла смысл, и пытаешься свести с ней счеты за несправедливость. Почему они? А ты? Тебе-то что теперь делать? Но как же становятся важны все нюансы и детали прошлого, счастливого, оно, словно волна, все время с новой силой возвращается к тебе и накрывает собой, разрушая песочные фигуры будущего, безнадежно рассыпающиеся на мелкие крупицы. Тебе хочется прикрепить воспоминания к своей коже, просто прикрепить их степлером, чтобы еще острее почувствовать боль, когда на ум приходят все истории и все родинки, которые ты мысленно целуешь и считаешь. Рождение дочери и ее доверчивые, смотрящие на тебя широко открытые глаза из крошечного конверта, который поначалу и на руки-то боялся взять, спокойное и чуть раскрасневшееся лицо Дианы после того, как мы любили друг друга.
Этот файл с мелкими буквами стал моей надеждой, моим смыслом, моим поиском утраченной женщины. Это не было чем-то странным и необычным, если учесть, что Диана читала много книг по искусствоведению и испытывала особые чувства к итальянским художникам эпохи Возрождения, выделяя из всех скромного и противоречивого Сандро, но этот созданный ею параллельный мир, ставший таким реальным и осязаемым на мониторе компьютера, был тем, что я пропустил в ней, безнадежно утратил и теперь обрел.
Когда это случилось и моя жизнь отчетливо поделилась на до и после, я снял люстру и выкинул ее за дверь, повесив на деформированный, одиноко торчащий шнур неуклюжую лампочку. Она отчаянно торчала из потолка и была моей связью с прошлым, навязчиво и безжалостно напоминая о том, что уже не вернуть. Я не мог сопротивляться, да и не хотел. Это резкий, недвусмысленный свет был моим спасением. Любая люстра лишила бы меня этого, добавив свое настроение. Мне нужен был чистый свет без всякой примеси, чистый льющийся свет, как проводник. Идею с чистым светом я украл, не спрашивая разрешения. Так часто бывает, когда нам что-то очень нравится или созвучно нашему пониманию. Мы читаем книгу и, находя в ней те самые строки, подчеркиваем карандашом выдернутую из контекста мысль и бесстыдно приписываем себе. Мы все время без спроса берем чужое, не испытывая при этом чувства вины, без всяких церемоний.
Офис моей компании находился на Невском, в самом его центре, в доме 46, пульсирующей артерии города, и занимал несколько этажей. Я мог позволить себе помечтать и поработать в своем кабинете, прежде чем отправиться решать новые задачи по бизнесу, которые приходилось осмысливать все время, даже когда я спал, не отпуская закручивающие спирали дальнейших размышлений, зачастую просто забывая о том, что есть жизнь и семья, простые радости каждого дня.
Временами я приходил раньше своей секретарши и сам варил себе кофе. До работы я ходил пешком, и это было одним из тех явных и ощутимых удовольствий, которые присутствуют в нашей жизни.
С той поры как доход фирмы стал возрастать, а компьютеры уже безвозвратно входили в жизнь каждого, наши путешествия с Дианой превратились сначала в воплощение мечт, а потом – в жизненную необходимость. Поездка во Флоренцию, о которой она так много рассказывала мне, стала моим подарком на ее день рождения. Нашу шестилетнюю дочь мы оставили с бабушкой, чему она несказанно обрадовалась, предвкушая отдых от родительской опеки и румяные блинчики со сгущенкой на завтрак.
