И полковник величаво, словно само правосудие, спрятал лист в папку. Когда курда снова поместили за решетку, Мохлес коротко посовещался с помощниками.

- Виновен, - проронил он.

Приговор оглашали в самом конце, будто речь шла о раздаче памятных подарков.

Выводы трибунала не отличались большим разнообразием. Один за другим подсудимые выслушивали неизменное "виновен". Внезапно последний из них, араб с мелкими лисьими чертами лица, признал перед лицом трибунала свою вину. Полковник Мохлес сразу смягчился и подозвал подсудимого к столу, где в проникновенных выражениях поздравил его с тем, что тот осознал свои заблуждения и встал на правильный путь. (Иными словами - дал подробные письменные показания против всех своих товарищей по камере, что очень порадовало трибунал).

- ... И, проявляя истинно арабское великодушие и благородство, заключил полковник, - суд оправдывает подсудимого Баб-Эль-Рака. - Он перевел дыхание и спокойно добавил: - Все остальные обвиняемые приговариваются к смертной казни.

Приговор Революционного трибунала обжалованию не подлежал. В героическую эпоху революции 1963 года судьи, дабы не терять времени, сразу же брали на себя роль палачей. Так, глава государства генерал Кассем был немедленно казнен тремя офицерами, приговорившими его к смерти.

Наступил черед Джемаля и Малко. Помощник зачитал обвинительный акт. Документ занял целых три страницы и выглядел весьма устрашающе. Шпионаж, попытка государственного переворота, сговор с повстанцами, убийство полицейских...

Председатель суда обратился к Джемалю:

- У вас дома нашли радиопередатчик. Как вы можете это прокомментировать?

Курд пожал плечами:

- Покажите.

Полковник Мохлес грохнул по столу огромным кулаком:

- Как вы смеете подвергать сомнению утверждения суда! Передатчик уничтожен за ненадобностью...

Дальше беседа шла в том же духе. Джемаль даже не удосуживался отвечать.

- Виновен, - объявил наконец полковник. Последним подсудимым был Малко. С ним полковник повел себя мягко и вкрадчиво, почти по-отечески.

- Как же вы могли, - сказал он по-английски, - воспользоваться сердечным гостеприимством нашей страны для того, чтобы примкнуть к бунтарям-отщепенцам, которых презирает весь трудовой народ? У этих людей нет будущего. Наша доблестная армия полна решимости искоренить предательское отродье!

Вдохновленный своим красноречием, полковник Мохлес вскочил на ноги и погрозил кулаком в сторону подсудимых:

- Ни одна сила не способна сдержать победное шествие нашей славной армии! Вам, жалким изменникам, я советую раскаяться, прежде чем вас сотрет в порошок железная рука правосудия!

Малко слушал, размышляя, куда клонит полковник. Тот, наконец, сел, тяжело отдуваясь. Корреспондент "Аль-Таура", сам не свой от волнения, делал лихорадочные заметки в блокноте.

Мохлес нацелился на Малко указательным пальцем.

- Вы признаете, что пытались связаться с повстанцами, которые на самом деле не кто иные, как бандиты с большой дороги?

- Я выполнял свою работу репортера, - сказал Малко. - Я не американский шпион, а австрийский журналист. Я протестую против своего задержания и требую, чтобы об этом было поставлено в известность консульство моей страны.

Тут один из помощников выставил напоказ журналистское удостоверение Малко, выданное Министерством информации. Полковник Мохлес ответил:

- Вы вдвойне злоупотребили нашим доверием, поскольку мы обеспечили вам все условия для работы в нашей стране!

Наступило молчание, похожее на затишье перед бурей. Затем Мохлес заговорил вновь:

- Сионистская пропаганда обвиняет нас в том, что мы не даем своим подсудимым возможности защищаться. Поскольку вы иностранец, сейчас вы сможете сами убедиться в том, что это наглая ложь.

Сделав широкий жест, он воскликнул:

- Пригласите защиту!

Секретарь встал и открыл небольшую дверь позади стола прокурора. В зале появился высокий араб с изъеденным оспой лицом. Он поклонился суду так низко, что едва не достал руками до пола.

Малко недоумевал, как может защищать адвокат, который ни разу с ним не встречался. К тому же у защитника не было в руках никаких бумаг. Он лишь стоял навытяжку перед полковником Мохлесом. Тот приглашающим жестом указал ему на обвиняемых.

Адвокат поморщился, откашлялся и посмотрел на судей.

- Я благодарю многоуважаемый суд за оказанное мне высокое доверие, начал он. У него был высокий голос с раскатистыми северными интонациями. Надеюсь, что господин судья останутся довольны моей работой.

Полковник Мохлес попивал кока-колу, один из помощников чистил ногти сложенным вчетверо листом бумаги, а другой с живым интересом следил за передвижением большого паука по стене зала заседаний.

- Совершенные обвиняемыми преступления носят столь тяжкий характер, что в любой другой стране они были бы казнены без суда и следствия, продолжал адвокат. - И только благодаря огромному терпению и великодушию иракского народа я сейчас имею честь рассматривать их дело перед лицом многоуважаемых судей.

Малко казалось, что все это ему снится. У этого странного адвоката было еще более странное представление о правосудии... Но араб все больше увлекался своей речью.

- Признаюсь, - продолжал он, - что после прочтения материалов дела меня охватило глубокое отвращение. Я не ожидал, что человек может поступить так подло и низко по отношению к нашей великой и любимой стране...

Полковник Мохлес, напившийся кока-колы не смог сдержать отрыжку. Адвокат испуганно прервал "защиту". Толстяк покровительственным жестом предложил ему продолжать.

- Я считаю, - повел далее речь адвокат, что критиковать действия досточтимого суда было бы безосновательно и граничило бы с проведением враждебной пропаганды. Если эти люди сейчас перед нами - значит, они виновны, а раз виновны, то должны быть наказаны в интересах нашего любимого Ирака.

Первый помощник прокурора начал проявлять признаки нетерпения. Видимо, его раздражала чрезмерная доброта полковника Мохлеса. Заметив это, адвокат решил закругляться.

- Будучи честным гражданином Ирака, - заторопился он, - я не могу ни заступиться за них, ни простить. Я просто не имею на это права, поскольку считаю их виновными. Однако ввиду семейного положения подсудимых я прошу уважаемый трибунал проявить к ним снисхождение в рамках осуществления неотъемлемых прав, которыми обладают органы правосудия.