– Ты хозяин?

– Я, что надобно вам? – спрашивает детина так, что сразу видно – знает себе цену.

– Нанять тебя хочу. На неделю. Плачу вперед.

Он ещё договорить не успел, а хозяин баржи кричит ему:

– Нет! – и для верности головой трясёт.

– Отчего же нет? – Волков смотрит на него пристально.

– Дела у меня, уже есть заказ, – отвечает детина.

– Две цены даю, – не отступает генерал.

– Говорю же, нет, – отвечает ему хозяин и тоном говорит таким, что твёрже, чем железо.

– Давал тебе две цены, так теперь за одну поплывёшь со мной, – начинает злиться кавалер. Он делает знак рукой.

Тут же Максимилиан что-то шепчет Людвигу фон Каренбургу и Рудольфу Хенрику, и оба молодых господина, расталкивая грузчиков, что несут с баржи тюки, лезут на баржу, ловкие, быстрые, подходят к лодочнику, а руки держат на эфесах своих мечей.

– Это что? – восклицает тот.

– Сказал я тебе, что нанимаю тебя, просил по-хорошему, две цены давал. А ты только дерзил мне и упорствовал в глупости своей.

– Да разве ж так можно? – восклицал изумлённый детина, глядя на стоящих рядом с ним молодых господ неопрятного, угрожающего вида, которые ещё и руки свои держали на железе. – Это беззаконие!

Тут Волков даже смеяться стал:

– Беззаконие? Дурак, в этих местах закон – это я.

– Я жаловаться буду! – продолжает дурень.

А генерал ещё больше смеётся:

– Жаловаться? Кому? Кому ты, дурак, жаловаться будешь? Может, архиепископу Ланна? Или, может, курфюрсту Ребенрее? Или, может быть, консулам кантонов пожалуешься? Может, горцы тебя послушают?

– А, – прозревает детина, – знаю я, кто вы.

– Знаешь? И кто же я? – Волков улыбается.

– Вы тот, кто людям спокойно жить не даёт по всему верховью реки, вы Эшбахт, местный задира и раубриттер.

Эти слова, вернее даже, презрительный тон, которым они были произнесены, вдруг задели генерала. Да ещё и сказанные ему в присутствии его выезда и нескольких гвардейцев. Он сразу смеяться перестал, помрачнел прямо на глазах и кричит господину Хенрику, потому что тот высок и широк в плечах:

– Господин Хенрик, а ну-ка дайте мерзавцу в рыло как следует.

Господину Хенрику повторять надобности нет, он сразу кулаком бьёт лодочника сбоку в лицо. А фон Каренбурга и просить нет нужды, он ещё и ещё добавляет наглецу по физиономии. Тот хватается за разбитое лицо, но стоит, не падает лодочник, а Волков и кричит ему:

– Хотел с тобой по-хорошему, так ты, дурак, ласки не понимаешь! Поедешь со мной без денег, а ещё раз рот раззявишь и начнёшь дерзить, так велю тебе брюхо распороть и бросить тебя в реку, на радость ракам! А лодку твою заберу себе! А если вдруг кто отважится спросить у меня про тебя, так отвечу, что наказал тебя за дерзость языка, и того моего ответа для всякого будет довольно!

Лодочник, вытирая кровь с разбитого лица, лишь косился на обидчиков и больше ничего не говорил.

Так кавалер нашёл себе ещё одну баржу для похода, и та баржа была весьма для него выгодна.

И всё-таки тревога так и не покидала генерала, даже за обедом. Ел мало, пил больше, пока наконец не приехал Габелькнат и не сообщил:

– Господин полковник Брюнхвальд обещал быть до ужина. А господин майор Роха со своими людьми будет и ещё раньше, так как идёт он очень споро.

– Максимилиан, – начал кавалер, – как люди придут, надобно их перед посадкой на баржи накормить как следует.

– И напоить было бы неплохо, – согласился знаменосец.

– Да, – Волков кивнул и полез в кошель, – возьмите часть гвардейцев и сержанта, найдите мясников, выкупите у них мясо, у пивоваров пиво, поваров найдите, посуду, чтобы к приходу людей им была горячая еда. А их будет больше тысячи человек. Всё, что найдёте, приказывайте свозить сюда.

Максимилиан тут же, взяв с собой сержанта Франка и пятерых гвардейцев, поехал в город искать всё нужное. А кавалер позвал к себе Хенрика и фон Каренбурга и говорит им:

– Слышали, господа, что скоро уже тут будут наши части?

– Слышали, господин генерал, – отвечает ему фон Каренбург.

– Думаю я, что враги наши раньше времени знать об их приходе не должны.

– Не должны, господин генерал, – соглашаются молодые господа.

– А купчишки тут есть и из горцев, люди они ушлые, увидят наших, так сразу поплывут в кантон о том сообщать.

Молодые люди его понимали, но молчали. Не знали они, что говорить и что делать. И Волков продолжал:

– Отсюда с пирсов я никого уже до ночи не отпущу, а вот от города отплыть они могут.

– И что же делать нам, генерал?

– Найдите тут лодку большую, с гребцами, спуститесь чуть ниже города по течению, и если кто на лодке до ночи решит проплыть мимо вас, так всех хватайте и ко мне тащите.

– Сделаем, генерал, – обещал фон Каренбург.

– Господа, это важно, коли кто предупредит врага о нашем походе, так встретят нас на берегу так, что кровью умоемся.

Молодые господа кивали, важность своего дела понимали и ушли исполнять своё поручение. А Волков сел у пирсов смотреть на воду, на людей и думать о том, что Роха должен быть уже недалеко.

И вправду, скоро у причалов, где был генерал, появился первым капитан стрелков Вилли. Да, самый молодой из всех капитанов, которых видел генерал за всю свою жизнь, он въехал на причал на недешёвом вороном коне. И с ним шла его первая рота, рота грозных мушкетёров. А уже за ними ехал на убогом меринке и сам майор Роха со всеми остальными людьми. А рядом с Рохой ехал капитан Мильке. Генерал удивился, что он приехал вместе с Брюнхвальдом и Рохой. Его место скорее было при обозе, при полковнике Эберсте. А он выбрал дело более опасное, не получая на то никакого приказа.

«Выслужиться хочет! Что ж, хорошо, он пригодится».

Пока он приветствовал прибывших офицеров, на улице, что вела к пристаням, появилась голова колонны полка Карла Брюнхвальда. И сам полковник ехал впереди своих людей на таком же, как у Рохи, невзрачном мерине. Полк шёл без знамени. И правильно.

Пришли солдаты раньше намеченного времени. Но Волков был тому рад. Вот теперь все глупые мысли о том, всё ли он сделал правильно, и о том, что враг о его приходе будет знать и к нему подготовится, – все эти переживания развеялись, как туман поутру. Не до них ему стало. Надо было кормить людей, сотни и сотни людей, сотни сильных мужчин, что делают тяжёлую работу. А пока солдаты размещались на отдых, офицеры собрались и стали обсуждать дела. Капитан Дорфус разложил на ящиках карту, а старшие офицеры и генерал склонились над ней.

– Вот, господа, их лагерь тут, – Дорфус указывал пальцем. – А здесь самый удобный для выгрузки берег. Полмили на юг до дороги, полмили на запад по дороге.

– Ясно. Сколько их там? – спросил Роха.

– Около тысячи, – отвечал капитан. – Два дня назад было сто десять палаток, около двух сотен кавалеристов. Командира в лагере два дня назад ещё не было. Есть порох.

– Мы идём с востока, – говорит Карл Брюнхвальд. – Как с той стороны укреплён лагерь?

– Слава Богу, беспечны они, не думают, что мы начнём дело, и посему лагерь никак не укреплён.

– Что ж, хорошо.

– Здесь, с востока, места открытые, дороги, лесные опушки. Есть место, где построиться…, – продолжает Дорфус.

– Для стрелков место будет? – спрашивает командир стрелков.

– Да, полковник Брюнхвальд строит баталию в десять рядов, тут им места хватит, и вам, майор, и слева, и справа тоже место остаётся, если противник, конечно, успеет построиться, вы можете хоть слева по лесу подойти и стрелять им во фланг из мушкетов.

– Во фланг мы пострелять любим, – сказал Роха, – моим ребятам нравится, когда ни одна пуля впустую не улетает.

И тут заговорил кавалер:

– Только вот я думаю, что на лагерь мы пойдём с двух сторон. Карл, вы с двумя ротами и Роха с двумя ротами идёте с востока, а я с вашей третьей ротой и с третьей ротой стрелков высаживаюсь прямо на пирсах в городе и иду через него к лагерю с севера.