Майк — ужасный человек, потому что для него все это не имеет никакого значения: ни потенциальная девственность, ни возраст, ничего. Потому что, какими бы неумелыми не были попытки Фицджеральда, они милы. Он милый.
У Фицджеральда по-прежнему невинный взгляд оленьих глаз, но Майк видел его на льду, видел, на что тот способен, и знает, что в глубине парень такой же жесткий, как и все остальные. У него большие голубые глаза, волосы, постоянно падающие на лицо, и впечатляющая задница. Майк хочет его так сильно, что у него болят зубы, но малой понятия не имеет, с чем играет, поэтому нужно держать свои чертовы руки при себе.
Дело в том, что пока Фицджеральд исполняет свое псевдо-соблазнение, Майк помещает его в коробку с надписью «нет, никогда», и на этом все. И представляет ситуации, как было бы, если Фицджеральд просто оставил его в покое.
Глава 2
Майк портит все к черту в тот вечер, когда «Ойлерз» выигрывают на домашней арене.
Вброс принес Фицджеральду шайбу и голевую передачу, а Майку — его первый гол в сезоне, что поспособствовало довольно хорошему настроению. Черт возьми, это поспособствовало хорошему настроению всей команды, потому что затем последовал разгром соперников с разницей в восемь безответных шайб.
Такая победа требует особого рода командного праздника. Обычно по мере того, как сезон продвигается вперед и ледяные заморозки Альберты проникают в кости, такие посиделки становятся все менее частыми. В тот вечер большая часть команды заполняет столы в их любимом баре, и когда Фицджеральд протискивается в кабинку, прижавшись к Майку от колена до бедра, тот просто улыбается ему, переполняемый радость от забитого гола.
Они заказывают пару кувшинов, и Роджерс критично оглядывает Фицджеральда, когда тот наливает себе пинту.
— Ему восемнадцать, Родж, — напоминает Майк. — Он совершеннолетний.
Роджерс закатывает глаза, но не настаивает, а Лиам лучезарно улыбается Майку, словно тот только что защитил его честь. Майку не следовало ничего говорить. Ему не нужно больше напоминаний о совершеннолетии Лиама, хотя тот только-только достиг этого этапа.
Прижимающегося Фицджеральда поначалу легко игнорировать. Майк обсуждает игру с Роджерсом (вот кто тут на самом деле взрослый и по-настоящему совершеннолетний) в то время, как пацан болтает с остальными первогодками.
И именно он, естественно, в итоге нарушает этот относительный покой. Когда тянется одной рукой поверх стола за кувшином, а под столом другая рука, вроде для опоры, приземляется на бедро Майка. Майк стискивает зубы, внезапно осознав, как близко они сидят и ощутив тепло тела.
Закончив наполнять стакан, Фицджеральд так и не убирает руку, и через минуту Майк демонстративно делает это за него, а после наливает себе пива. Если придется иметь дело с этим паршивцем, нужно быть пьянее.
Он начал делать глоток, когда чужая рука поползла вверх по ноге. Еле откашлявшись, Майк впился взглядом в Фицджеральда и в ответ получил ангельский взмах ресницами. Пацан выглядел чертовски гордым собой.
Позже все новички, разумеется, кроме Фицджеральда, свалили играть в бильярд, Роджерс ушел на какую-то встречу руководства с капитаном и топ-менеджерами, и у Майка даже не осталось пути к отступлению — не на кого бросить приставучку, открыв для себя путь к побегу.
— Ты же знаешь, что делаешь, малыш? — хрипло спрашивает Майк.
Фицджеральд ухмыляется, в нем нет и намека на страх, что лишь иллюстрирует его молодой возраст, когда ты ни хрена не знаешь, а думаешь, что знаешь до хрена, а еще слишком невинен, чтобы заняться кое-чем с таким как Майк.
Майк проверяет, не обращают ли на них внимание, затем берет Лиама за подбородок и резко поднимает голову, чтобы тот посмотрел в глаза. Пацан сглатывает, и Майк видит в его глазах первую тень сомнения.
— О чем, черт возьми, ты думаешь? Считаешь со мной ты в безопасности только потому, что мы в одной команде?
Фицджеральд, наконец, дергается из захвата, потирая подбородок — возможно, Майк переусердствовал, но, по крайней мере, кажется, что сообщение дошло. Но потом у пацана появляется строптивое и упрямое выражение на лице, и у Майка возникает неприятное чувство, что любой урок, который получает пацан, стекает с него, как с гуся вода.
— Если не хочешь, так и скажи, — угрюмо отвечает мальчишка.
И чертовски здорово, это было сказано вслух. Ему охренеть как повезло, что Майк не из тех, кто распространяется о таком в раздевалке или даже в гребаной лиге. Что, черт возьми, заставляет этого парня думать, что такое поведение может сойти ему с рук даже с товарищем по команде? Особенно со своим старшим товарищем по команде.
— Я этого не говорил, — вздыхает Майк, и его глаза встречаются с глазами Фицджеральда, немного расширенными, будто он этого не ожидал. И конечно же не ожидал: он вел себя как идиот-подросток и играл в цыпленка со своим силовиком, как будто это был безопасный или разумный способ провести свободную ночь.
Майк спокойно оглядывается. Он ждет нервного смеха, извинения в конце концов, и что пацан удалится в поисках менее опасного занятия, например игры в хоккей.
Фицджеральд ничего подобного не предпринимает. Единственный признак нервозности — то, как пацан облизывает губы, на что Майк не может не обращать внимания. Он всегда их облизывает. Они потрескались от холода, но все еще розовые, а теперь блестят от слюны.
— Да? — спрашивает Лиам скорее на выдохе, чем на самом деле задает вопрос.
Майк пожимает плечами. Он не может не думать о том, как будет выглядеть Фицджеральд, распростертый на его простынях — мелкая плотная сила против грубой силы Майка. То, как эти розовые губы будут выглядеть на члене Майка.
— Хочешь убраться отсюда? — спрашивает Фицджеральд спокойно, как будто отрабатывал эту фразу, глядя на себя в зеркало и пытаясь выглядеть слегка скучающим.
Это не срабатывает, несмотря на тон, потому что пацан практически вибрирует под своей кожей.
Майк должен ответить «нет». Должен отправить его дурачиться с мальчиками своего возраста и размера. Посоветовать бросить всю эту херню к чертовой матери и найти кого-нибудь, кто не играет в хоккей, кого не волнует, что Фицджеральд играет, как и любой другой «закрытый в шкафу» гей в лиге. Но пацан сверкает своими большими синими глазами. Его руки дрожат, и Майк замечает. Майк не святой. Он даже не особо хороший человек.
— Иди вперед, — наконец, говорит. — Я оплачу счет.
Фицджеральд отрывисто кивает и вылезает из кабинки, даже не потрудившись попрощаться с оставшимися. Майк закатывает глаза, допивает свой бокал в несколько глотков, пиво Фицджеральда — еще в несколько — затем идет расплачиваться за обоих. Он прощается с командой и получает пару фраз по поводу совместимости его возраста и ночной жизни.
Лиам ждет снаружи, слегка дрожа в слишком тонкой для канадской зимы куртке.
— Почему ты так долго? — спрашивает он, в голосе звучит раздражение на все восемнадцать, что ему есть, лет.
— Светские манеры, — отвечает Майк, не обращая внимания на растерянный взгляд. — Ты все еще живешь у Роджерса?
Фицджеральд кивает.
— Дай ему знать, что ты сегодня не ночуешь дома, а то он будет волноваться, — говорит Майк и видит, как до парня, наконец, доходит, что это не закончится, пока он сам не положит конец.
Майк не знает, что бы он предпочел: Фицджеральда, глупого, дерзкого, молодого, идущего к нему домой, или Фицджеральда умного и вернувшегося в бар. Где согреется, прижмется к Роджерсу, который позаботится о нем, позаботится, чтобы он не натворил глупостей, вроде попытки нелепого соблазнения мужчины, практически вдвое старше и вдвое крупнее.
— Ему все равно, — наконец, произносит Фицджеральд.
— Отправь ему сообщение, — настаивает Майк, и это не просьба.
Пока Майк ловит проезжающее такси, Лиам достает телефон и забирается внутрь, а Майк называет таксисту свой адрес. Парнишка садится на некотором расстоянии, а не рядом с Майком, как раньше. Если Фицджеральд передумал и ждет, что Майк просто приготовит ему стакан теплого молока и прочитает сказку на ночь, прежде чем уложить на диван, то его ждет разочарование.
