Магда подвела меня к скамье, где сидели ее родители. Завязалась беседа; я рассказывала госпоже Ракочи об успехах ее дочери, потом госпожа Ракочи вывалила на меня ворох сплетен. За болтовней у меня и секунды не было, чтобы подумать о собственных заботах.

Ланзо глазел на музыкантов, которые настраивали инструменты, и с удовольствием грыз леденец. Все происходящее ему очень нравилось.

На помост вышел господин Степпель, прокашлялся, взмахнул рукой, хитро прищурил глаза и объявил:

— Начинаем конкурс талантов! Первой выступит Регина Роберваль. Она прочитает нам свой рассказ о том, как работает лесопильный...

Договорить он не успел; в рядах послышался невнятный шум, шепотки, смех, кто-то выкрикнул: «Только посмотрите на это!»

Головы зрителей повернулись налево; директор Степпель окаменел, прижав руку с платком к сердцу. Но быстро опомнился, налился свекольным цветом и крикнул:

— Эй, кто-нибудь! Уведите его отсюда!

Я вскочила, предчувствуя дурное, и увидела, как к помосту на всех парах несется мой кабан. За ним волочился оборванный хомут. На голове кабана набекрень сидела черная треуголка, а к шее была привязана огромная черная борода. И шляпу, и бороду я сразу узнала: их изготовил Дитмар, чтобы украсить ими тыквенные фонари!

Ясно, чьих рук проделка! Проказники — Дитмар и его вечный враг Владислас, который внезапно оказался его сообщником — бежали следом за кабаном и пытались его остановить. Тщетно: кабан увидел поднос с яблоками и сладостями, приготовленными для награждения победителей, и несся к нему со всех ног. Поднос поставили на край помоста, поэтому кабан вознамерился стать гвоздем конкурса талантов — в скоростном поедании лакомств ему равных не было.

Кругом поднялся переполох. Люди падали и вскакивали со скамеек, ученики заливались хохотом, взрослые ругались.

Я живо присоединилась к погоне. И опоздала лишь самую малость. Кабан подбежал к блюду с лакомствами, и то ли играючи, то ли случайно, со всей мощи ударил боком по деревянному столбу, на котором держался навес над помостом. Столб хрустнул, как спичка, верхние перекладины просели, навес угрожающе покосился.

— Назад! Все назад! Прочь! — страшным голосом закричал директор. Я похолодела.

Если столб не выдержит, верхние перекладины рухнут, и навес упадет. Тем, кто окажется под ним, не поздоровится.

Я перепрыгивала через скамьи, еще не зная, что предпринять. Кабан испугался криков и заметался, натыкаясь на лавки и опрокидывая стулья. В панике он может сломать и другие столбы! Надо во что бы то ни стало удержать его!

Вот бы сейчас старуху Барток сюда! Но, вернувшись после трехдневного таинственного исчезновения, она не выходила из дома и на ярмарке я ее не видела.

Рассчитывать не на кого, и мой слабый талант вряд ли поможет. Недолго думая, я обхватила кабана обеими руками за мускулистый загривок и навалилась на него всем телом. Но при этом лихорадочно призывала свой дар, пытаясь дотронуться до ауры животного. Я чувствовала ее, видела вторым зрением: энергетические нити горели алым и тревожно мерцали. Зверь был, как выражался наш профессор, «в ажитации». Но это было ясно и без заумных терминов. Вопрос в том, как снять эту ажитацию, как установить со зверем ментальный контакт!

Никак. Для этого нужны особые умения. Поэтому я шептала в мохнатое ухо ласковые слова, обещая самые изысканные угощения «плохому мальчику», если он станет паинькой и не будет разносить школьную сцену в труху.

Кабан недовольно мотал башкой, порыкивал, а я ужасно боялась, что в любую минуту его дикая сторона возьмет верх, и он легким ударом копыта переломает мне ноги или ребра.

Но вдруг кабан издал усталое, утробное урчание, потоптался на месте и как подкошенный повалился на бок, предлагая почесать ему пузо.

Я медленно сползла с его жесткого щетинистого бока и села на корточки, отдуваясь, не в силах поверить, что случилось столь необходимое мне чудо.

Оказывается, прошло всего несколько секунд; даже позы стоящих вокруг людей не изменились. Но глазели они вовсе не на меня. Ошарашенные лица были обращены на навес над помостом.

Подняла голову и я. Балки совсем покосились. Под тяжестью брезента они все больше подавались вниз; еще секунда, и они рухнут!

Перед помостом застыла хрупкая фигурка мальчика. Он раскинул руки и задрал голову вверх, как будто пытаясь взлететь.

— Ланзо, отойди! Что ты делаешь! — крикнула я, но из горла донесся лишь хрип.

И тут произошло второе чудо. Медленно-медленно, со скрипом и стоном, балки подались вверх, потом вбок, как будто их кто-то тянул на канате.

Толпа ахнула и дружно подалась назад. Стояла такая тишина, что можно было услышать, как пролетает муха.

Потом тишину разорвал надсадный скрип древесины. Навес продолжал тянуться вбок, он подрагивал, влекомый невидимой рукой!

— Что происходит? — растерянно вопросил голос из толпы. — Что за чертовщина?!

Я вскочила на ноги, подбежала к Ланзо и все поняла.

Он вздрагивал всем телом и часто дышал. На его лице было застывшее, отрешенное выражение, какое бывает у сенситивов в глубоком трансе, когда они проделывают сложные манипуляции с энергетическими полями.

Ланзо удерживал навес и не давал ему рухнуть!

Потрясающе! Одаренных такой силы мне не приходилось встречать! Ланзо интуитивно владеет искусством перемещать вещи на расстоянии — телекинезом!

Но это может плохо для него кончиться. Ему самому нужна помощь!

В этот момент навес дрогнул, мягко сполз набок, и с грохотом обрушился на землю. Но вреда он уже никому не причинил: и выступающие, и зрители давно успели отбежать на безопасное расстояние.

Ланзо уронил руки и медленно сел на корточки, обхватив себя за колени.

Я опустилась рядом и сжала его виски ладонями. Я вливала в него свои энергетические потоки — они уже едва мне подчинялись — и говорила:

— Ланзо, миленький, посмотри на меня! Вернись! Вернись немедленно! Ты больше не должен этого делать. Ну же!

Он медленно открыл глаза и слабо улыбнулся. Из правой ноздри у него побежала струйка крови.

— Все целые? — спросил он едва слышно. — Никого не зашибло?

— Никого.

— Регина собиралась выступать... я боялся, что она...

Я бросила взгляд в толпу. Бледный как смерть Корнелиус стоял поодаль и держал Регину на руках. Рядом застыла ее гувернантка, сжав щеки ладонями в жесте ужаса.

Регине с самого начала ничего не грозило; ее отец успел увести ее, но я не стала говорить об этом Ланзо.

Наконец, люди зашевелились и начали к нам подходить. Они вполголоса и очень сердито переговаривались:

— Это он? Мальчишка? Он двигал эту махину?

— Колдовство! — резко выкрикнул чей-то скрипучий голос. — Магия! Это все из-за нее, этой учительницы!

— А мальчишка-то настоящий колдун, — добавил третий, испуганный голос. — Он и сглазить, наверное, может.

— Весьма, весьма любопытно... — лениво протянул тот самый усатый господин, который недавно подходил к нашему прилавку вместе с бургомистром. И Флегг был тут же: он хмурил брови и что-то бормотал. Столичные гости за его спиной возбужденно переговаривались. Директор Степпель тяжело дышал, приложив к груди ладонь.

— Посиди, Ланзо, не вставай, — я удержала мальчика за плечи. А он вдруг обнял меня за шею, прижался губами к уху и прошептал:

— Госпожа Верден, я сам не удержал бы навес... Я начал, но потом понял, что не справлюсь. У меня плохо получалось управлять теми серебристыми линиями… ну, которые я вижу. Мне кто-то помог... я это чувствовал.

— Кто? Кто тебе помог?

— Не знаю...

В этот момент меня грубо толкнули в плечо, и я чуть не упала. Виктор Лукаш подхватил сына на руки и с дикой злобой бросил в мою сторону:

— Ведьма! Что ты натворила с моим сыном, дрянь!

— Виктор, послушайте… — заговорила я гневно, но он уже ушел прочь, унося Ланзо. Мальчик опустил голову на его плечо, уборщик крепко, но бережно держал сына и выглядел до смерти перепуганным. Более того: на его лице было отчаяние.