— Ничего не знаю! — доносится до меня крик из гостиной, а после заливистый хохот. Покачав головой и приказав себе больше не хандрить, я привожу себя в порядок и уже с более-менее нормальным состоянием вхожу в гостиную, заметив уже полностью наряженную ёлку. Мама с папой сидели на диване в обнимку и пили горячий шоколад. Идиллия.

Заскулив, я прыгнула к ним и обняла обоих.

— Мам, пап, я вас так люблю, — ну вот, меня пробило на обнимашки. Но, кажется, родители не были против. Наоборот, папа улыбнувшись, схватил меня в охапку и посадил к себе на колени, прижимая к груди, а другой рукой приобнимая маму, которая положила голову мне на плечо.

— Я по вам ужасно скучаю, — прошептала я, прикрыв глаза и вдыхая в лёгкие запах отца. Он всегда пах дорогим одеколоном и маминым печеньем. О, этот запах от него не отнять.

— Ты моя девочка, — просюсюкала мама, потрепав меня по щеке, — мы тоже скучаем.

— Но ты помнишь, что сама изъявила желание жить одна? — папа включил свою напускную строгость, посмотрев на меня.

— Угу, — промычала я, греясь в родных объятиях.

— Поэтому не жалуйся. Ты же Монтгоммери, а мы не скулим! — хихикнув, я кивнула.

Погревшись в объятиях ещё пару минуток, я слезла с дивана и, оставив влюблённую парочку ворковать, вернулась к себе.

***

Вечером я не нашла ничего умного, как забраться с ногами на кровать и залезть под одеяло, свернувшись в комочек. Как бы я ни старалась — мысль о том, что чего-то мне не хватает, одолевала меня, убивая изнутри.

Нет, я не любила Певенси, страдая от неразделённой любви на расстоянии. Просто я привязалась к нему настолько сильно, что осознание того, что больше не увижу его была сродни мысли о смерти. Чёрт, пора бы и забыть, расслабится, а мне всё хреновее и хреновее. Чёртов Питер Певенси, ну ты у меня получишь!

Когда до меня дошло, что от меня он ничего никогда не получит, я тихо взвизгнула, закусив губу.

«Чёртов Питер, — думала я, — Как же я скучаю!»

Кто же мог подумать, что моя жизнь изменится из-за него? Да никто!

«Скучаю. Очень. Сильно. Скучаю.»

Возможно, когда-нибудь я влюбилась бы в него, ведь в него не влюбиться просто невозможно, если бы он остался… но это уже совсем другая история. И, к моему сожалению, в ней слишком много «если».

«А влюбился бы он в меня?», вздрогнув от такой мысли, я носом уткнулась в подушку, вспоминая о том, как укрывала его своим пледиком четыре дня назад.

Потребовалась ровно минута, чтобы сбегать в гостиную и стянув плед с кресла, укутаться в него и вдыхать противный запах пыли, надеясь на то, что от него будет пахнуть Питером. Нет, не знала бы настоящую причину, подумала бы, что влюбилась. Но сердце упорно молчало на этот счёт, извергая кучу боли только потому что его лишили ценной частички — Питера Певенси, который, кажется, мог бы стать мне другом.

«Питер, уйди, я больше не хочу о тебе думать», подумав об этом, усмехаюсь. Боже, во что я превращаюсь?

Пока я придавалась собственным страданиям, ветер за окном завывал с огромной силой из-за чего трещали окна. Посильнее укутавшись в плед я открыла окно на распашку, вдыхая морозный воздух. Пару снежинок ударили мне в лицо.

Резко закрыв окно, бегу в постель, потому что, кажется, проснулся отец и идёт ко мне в комнату. Упс, действительно. Только я укрываюсь пледом и одеялом, как дверь со скрипом приоткрывается и в комнату просовывается голова отца. Хихикая про себя, наблюдаю за тем как он входит в комнату и проверяет подоконник, на котором уже успели растаять мои ночные гости. Покачав головой, он подходит ко мне и сильнее укутывает в плед, а после, целуя в макушку, усмехается.

— Хорошо, что проснулся я, а не мама, — последнее, что я слышу в этой тишине это его призрачный смех.

***

Проснувшись на утро, я счастливо потягиваюсь и зеваю. Вчерашняя проказа просто так не пройдёт, поэтому мне приходится делать вид, что собственно ничего не произошло, когда вижу укоризненный взгляд карих глаз отца. Глаза у меня такие же как и у папы, только у него они более теплые в отличии от моих.

Мои, как иногда надо мной шутит Эля, заглядывают прямо в душу, повергая моих врагов (которых почти нет, что вы) в оцепенение. Зато губы у меня в маму — такие же пухлые и аккуратные, словно с картинки. Мне практически не надо их красить, стоит всего лишь облизнуть и вот они у меня ярко-красные.

В отличии от вчерашнего, я в отличном расположении духа. Всё утро шучу и помогаю маме готовить салаты. Сегодня Новый Год, зачем же скучать и хандрить?

Отпросившись у мамы, выхожу с кухни только в четвёртом часу, но это нормально.

Мелкими шажками вхожу к себе и подхожу к кровати, опускаясь на колени. Достав оттуда небольшое одеялко-пледик в котором завёрнут меч Питера, раскрываю, являя на свет прекрасные, богато украшенные ножны. Мне показалось или рукоять меча была окована золотом?

Меч Питера имел серебристую перекладину, красную рукоять и золотое навершие в виде головы льва, которым являлся скорее всего Аслан. На лезвии меча с двух сторон была выгравирована надпись золотыми буквами: «Аслан оскалит зубы, зима пойдёт на убыль. Гривой он тряхнёт, нам весну вернёт». Я с лёгкостью прочла то, что там было написано, хотя впервые посмотрев на буквы, могла с точностью поклясться, что язык мне не знаком.

Я заметила эту странность еще при появлении самого Певенси: я не владела английским языком, а Питер точно не знал русского, но всё же у меня удавалось его понимать, а он понимал меня. Везение или магия? Кто же знает. Но теперь, когда я с лёгкостью прочла надпись… это заставляет задуматься, а по настоящему ли я принадлежу к обычным людям? И вот снова бред.

Вздохнув, кладу ладонь на рукоять, скрывая меч в ножнах.

— Пора с тобой попрощаться, — прошептала я сама себе, отложив ценность и надевая тёплый вязанный свитер на себя и тёплые джинсы, заматывая шею шарфом.

— Я скоро вернусь, — прежде чем выйти за дверь, бросаю я родителям и слышу лишь мычание.

У меня были планы: я собиралась отдать меч Питера, который уже точно не вернётся сюда кое-какому своему другу, который фанатеет по Хроникам Нарнии и у которого меч уж точно будет в безопасности, а после погулять по городу и накупить чёртовы подарки, о которых я совсем забыла, а после, вернувшись домой, забыть о том, что когда-то было для меня отдушиной.

***

До дома друга было совсем недалеко, но добиралась я очень долго. Не знаю из-за чего. Возможно во всём виновата моя неохота расставаться с мечом, а именно с Питером, ведь я до сих пор тешу себя надеждами о его возвращении, а возможно потому что во всём виновата ужасная метель.

Успев проклясть весь свет, я вновь прикрыла рукой глаза, понимая, что ещё чуть-чуть и всё — в конец выдохнусь. Метель была настолько сильна, что я ели видела, что-либо в метре от меня. И лишь звуки машин где-то за спиной не давали потерять ориентир.

Задохнувшись от очередного потока сильного ветра я резко останавливаюсь, прямо на льду. Ох, идеально! Расставляю руки в разные стороны, стараясь сдержать равновесие. Не получается.

Вскоре я уже оказываюсь на земле, а рядом со мной звякает на льду меч.

Уже чуть ли не матерясь, прикрываю глаза и встаю на корячки, опираясь на сугроб, который послужил мне местом приземления (спасибо, что не лёд), чтобы после подняться на ноги.

Мне уже удаётся встать, как вдруг ощущаю как меня словно затягивает обратно в сугроб. Чертыхаясь, стараюсь справится с тем, что не даёт сделать ни одного движения.

Секунда и с меня слетает шапка, а я сама погружаюсь в сугроб, словно в воду, успевая лишь схватится за меч, в поисках опоры.

Брыкаюсь, но с неведанной силой мне не справиться. Вокруг лишь белый снег и я, нахожусь в нём, словно в коконе.

Какой идиот говорил, что перед смертью проносится вся жизнь? Вот ни хрена же! А может я такая странная, потому что я вижу только снег и чувствую, как меня засасывает будто водоворот, а в голове лишь одно: «Магия ли это?»