– Как вы получили доступ во дворец?

– На соседней улице живет молодой подмастерье печатника, известный как пламенный радикал. Как это бывает у молодых людей, он поддерживает связи с другими радикалами из числа дворцовых слуг. Я пошел к нему и прямо сказал, что у меня есть нечто, о чем нужно знать советникам королевы. Он объяснил мне, к кому из слуг подойти в Уайтхолле, и так меня отвели к самому лорду Парру. – Джеффри удивленно покачал головой.

– Тот подмастерье дружит с Элиасом?

– Нет. Элиас общался только с мастером Гринингом и его кружком. – Оукден провел рукой по лбу. – Нелегко простому человеку вдруг оказаться в Уайтхолле.

Я сочувственно улыбнулся:

– Да уж.

Печатник посмотрел на меня:

– Но я должен был исполнить свой долг, следуя совести.

– Понимаю. Лорд Парр благодарен вам. Он просил меня взяться за расследование убийства, которое коронер почти забросил. Я сказал констеблю и всем прочим, включая собственного ученика, которого послал обследовать сад за хибарой Грининга, что действую по поручению родителей убитого. Я позволил себе допросить добрейшего Хаффкина и хотел бы также побеседовать с Элиасом. Насколько я знаю, он помешал предыдущей попытке проникновения в дом Грининга.

– Так он говорит, а Элиас не лжец, хотя и не отличается послушанием.

– Вы не должны сообщать ему про книгу, и никому другому тоже.

Оукден понимающе кивнул:

– Клянусь Господом, сэр, я знаю, какой осмотрительности требует это дело. Иногда добрые христиане должны говорить как с невинностью голубки, так и с мудростью змеи, не правда ли?

– В этом деле – определенно. А теперь не могли бы вы мне еще раз рассказать, что произошло в тот вечер?

Джеффри повторил то же, что уже поведал мне Хаффкин: как он услышал шум и поспешил на улицу.

– Когда я подбежал к хибаре, то услышал, как мастер Грининг кричит кому-то, чтобы отвязались от него. Думаю, он дрался с этими негодяями. Я подергал дверь, она оказалась заперта, и я налег плечом. Она сразу поддалась.

– Дверь была заперта изнутри?

– Да, мастер Грининг, как вам известно, жил там и закрывался на ночь. Я могу только догадываться, как было дело: видимо, люди, напавшие на моего соседа, постучались, вломились внутрь, когда он им открыл, а потом заперли дверь за собой.

– Хаффкин описал мне их.

– Да, он хорошо разглядел злоумышленников, а я заметил их лишь краем глаза.

– Он, кажется, умный старик.

– У бедняги плохо с легкими, как и у многих из нас, кто занимается этим ремеслом. Боюсь, когда умер Грининг, я воспользовался случаем: взял Элиаса к себе, а Джона Хаффкина перевел на работу полегче.

– Пожалуй, так даже лучше для всех.

– Я надеюсь.

– А когда вы вошли, то что еще вы увидели, кроме того, что краем глаза заметили злоумышленников?

– Мой взгляд сразу привлек огонь. Мне пришлось тушить его. – Рассказчик серьезно посмотрел на меня. – Учитывая, сколько на этой улице бумаги и печатных материалов, мы постоянно живем под угрозой пожара. К счастью, кипа бумаги еще не разгорелась, и я сумел затоптать огонь. Потом я увидел беднягу Грининга, – он вздохнул, – на полу, с проломленной головой. Надеюсь больше никогда в жизни не увидеть ничего подобного. А потом я заметил обрывок бумаги у него в руке – бумаги самого лучшего качества, какая только бывает на рынке. Я прочел и понял, что это не просто убийство. Услышав, что идет Хаффкин, я засунул обрывок страницы в карман.

– Вы думаете, они убили его до того, как вы пришли?

Джеффри покачал головой:

– Когда я первый раз налег плечом, он еще кричал. Но потом шум стих, только послышался страшный звук, – наверное, один из них ударил Грининга дубиной, и тот упал.

– И убийцы вырвали у него из рук книгу, – задумчиво проговорил я, – но часть первой страницы осталась у Грининга. Вероятно, в спешке не заметив этого, они зажгли огонь и убежали.

– Думаю, так вполне могло быть. – Оукден печально вздохнул. – Не знаю, может быть, не ворвись я тогда, эти мерзавцы бы не запаниковали и не убили бы моего соседа.

– Я думаю, убили бы, если бы только он сам не отдал книгу.

Мой собеседник грустно кивнул.

– Вы хорошо знали Армистеда Грининга? – спросил я.

– Грининг появился на Патерностер-роу пять лет назад. Сказал, что приехал из Чилтерна, – он и говорил с тамошним акцентом, – дескать, его жена с ребенком умерли в родах, и он отправился в Лондон искать счастья. Бедный парень, у него на лице всегда была грусть. Грининг арендовал этот клочок земли, где стоит его хибара, у Палаты приращений[14] – в былые времена он принадлежал маленькой монашеской обители. – Джеффри сардонически улыбнулся. – Какая ирония судьбы, учитывая религиозные взгляды Грининга. Так вот, мой сосед построил свою хибару сам, с несколькими лондонскими друзьями. Не могу сказать, что я хорошо его знал, он был человек замкнутый, – но я кое-что слышал и видел, особенно в последнее время… – Печатник в нерешительности замолчал.

– Что бы вы ни рассказали мне о Грининге, ему это уже не причинит вреда. Старик Хаффкин кое о чем намекал мне…

– Это может повредить Элиасу. Не дай бог парень попадет в руки Гардинера и его волков.

– Я отчитываюсь только перед лордом Парром и королевой.

Джеффри изумленно вытаращил глаза:

– Неужели перед самой королевой?!

– Да, – ответил я и добавил с ноткой гордости: – Я знал ее, когда она была еще леди Латимер.

– Я думаю, Грининг придерживался совсем уж радикальных взглядов. – Оукден серьезно посмотрел на меня. – Принадлежал к так называемым «известным людям».

Я вздрогнул. Это словосочетание использовалось для обозначения лоллардов, а теперь и анабаптистов. А печатник продолжал:

– Можете ли вы обещать, сэр, что все, что я расскажу вам об Элиасе, не ввергнет его в беду?

Он говорил тихо, сосредоточенно, в очередной раз напомнив мне, как опасно в наше время рассуждать о религии.

Некоторое время я молчал в нерешительности. Я знал, что по крайней мере лорд Парр будет безжалостен, если вдруг решит, что это необходимо для защиты королевы. А любое упоминание об анабаптизме – это… это все равно что сунуть палку в осиное гнездо.

И я ответил:

– Обо всем, что может повредить вашему подмастерью, я доложу только лично королеве. Ее милосердие и верность друзьям хорошо всем известны.

Оукден встал и посмотрел в окно на хибару Грининга:

– У этого сарая тонкие стены. К Армистеду приходили в гости друзья, с которыми он вел религиозные дискуссии. Иногда – особенно этим летом, когда из-за жары все держали окна нараспашку, – я слышал их разговоры, скорее даже споры, иногда слишком громкие, чтобы оставаться безопасными. По большей части до меня доносились только гул голосов, случайные фразы, но и этих фраз бывало достаточно, чтобы навострить уши. У нас по соседству собирались очень странные компании. Человек шесть, иногда семь, но неизменно присутствовали трое – шотландец, голландец и англичанин, все известные как местные радикалы.

– Маккендрик, Вандерстайн и Кёрди.

Джеффри кивнул:

– Думаю, мастер Кёрди – довольно состоятельный человек. Мастер Грининг однажды рассказывал мне, что тот посылал одного из своих помощников помогать ему в строительстве этой хибары. Шотландец тоже помогал: помню, что видел его. Здоровенный такой мужик, высокий и сильный.

– Выходит, Грининг дружил с ними почти с тех самых пор, как приехал в Лондон? А вы были с ними знакомы?

– Шапочно. Они держались обособленно. Знал я на самом деле только Армистеда Грининга – как соседа и коллегу-печатника. Иногда на улице мы обсуждали состояние дел и пару раз одалживали друг другу бумагу, если у одного из нас была работа, а запасы истощались.

– Вы сказали, что слышали, о чем спорили мастер Грининг с друзьями. О чем же? – спросил я. – О таинстве мессы?

Печатник снова заколебался в нерешительности.

– Да, и предопределено ли для людей, куда они попадут: в рай или в ад. Еще хорошо, мастер Шардлейк, что я не католик, а Джон Хаффкин старается не совать нос в дела, которые его не касаются.