Флетчер пожал плечами:

– Его самого и его дружков вроде как считали протестантами, но кто их разберет. Я слышал, что родители Грининга – закоренелые лолларды. А сегодня лоллард, как вы понимаете, запросто может стать анабаптистом. Но в любом случае никаких доказательств найдено не было.

Эдвард снова с подозрением посмотрел на меня, словно бы прикидывая, не являюсь ли я и сам радикалом.

– По дороге сюда мой ученик говорил мне, – непринужденно сказал я, – что достаточно веровать так, как велит король.

– Да, – согласился Флетчер, – это безопаснее всего.

– А что насчет подмастерья Грининга?

– Здоровенный такой нахальный парень. Я бы не удивился, окажись он тоже радикалом. Но в ночь убийства он был дома с матерью и сестрами, и все говорят, что он хорошо ладил с хозяином. Теперь его взял на работу мастер Оукден.

– А те двое, которых видел помощник?

– Сгинули без следа. По описаниям они не местные. Я бы объяснил это случайным налетом каких-то нищих в надежде украсть хоть сколько-нибудь бумаги, которая, конечно, стоит денег, если бы не одно обстоятельство.

– Какое?

Констебль нахмурился:

– Это было уже не первое нападение на Грининга.

Я принял удивленный вид, словно бы прежде даже не слышал об этом.

– Подмастерье, молодой Элиас, сказал мне, что за несколько дней до этого он пришел на работу рано утром и увидел, как двое неизвестных пытаются проникнуть внутрь, ломают замок, – пояснил Эдвард. – Он закричал и разбудил мастера Грининга, который спал внутри. Элиас громко воскликнул: «За дубины!» – как вы знаете, таким образом мастеровые призывают на помощь всех собратьев, кто услышит. И взломщики убежали. Согласно описанию подмастерья, это были не те люди, кто убил Грининга. Он настаивает на этом. – Мой собеседник развел руками. – Вот и все. Вчера на дознании вынесли вердикт об убийстве, совершенном неизвестными лицами. Меня попросили продолжить расследование, но у меня больше нет никаких нитей – ума не приложу, где искать.

– А вам известны фамилии товарищей Грининга, которых наряду с ним подозревали в радикализме?

– Да. Их трое. – Констебль порылся в бумагах и написал имена и адреса. Мы склонились над столом, и он по очереди вкратце рассказал о каждом: – Джеймс Маккендрик – шотландец, работает в доках; раньше служил солдатом, но стал одним из тех проповедников-радикалов, которых шотландцы напустили на наше королевство. Андрес Вандерстайн – голландский торговец тканями, постоянно ездит из Антверпена в Лондон и обратно. Говорят, что якобы привозит в Англию не только ткани, но и запрещенные книги. Третий, Уильям Кёрди, – свечных дел мастер, довольно преуспевающий. Все они по воскресеньям ходят в церковь и на людях следят за своими словами, но все дружили с Гринингом и иногда встречались в его типографии. Между прочим, они якшались и с другими подозрительными типами.

– Откуда вам это известно? – спросил Николас.

– Конечно же, от осведомителей. Моих собственных и епископа. И еще мне сказали, что этих троих в последнее время нет дома. – Эдвард приподнял брови. – Может быть, они намеренно скрываются.

– Странная компания, чтобы собираться вместе, – заметил Овертон. – Голландский купец, имеющий свое дело в Антверпене, – джентльмен; свечник – мещанин; а рабочий из доков и вовсе принадлежит к низшему слою общества.

– Некоторые радикалы верят, что социального разделения в принципе быть не должно, – ответил я. – И собираться таким людям вместе не запрещено.

– Так же, как и нет ничего противозаконного в том, чтобы быть голландцем или шотландским изгнанником, – добавил Флетчер. – Жаль только, что и те и другие зачастую оказываются радикалами. – Он вздохнул и сокрушенно покачал головой, показывая, как непросто ему работать, а потом добавил: – Тем не менее в апреле люди епископа устроили обыск в мастерской Грининга…

– Я не знал этого, – сказал я, подавшись вперед.

– Они устроили обыски в нескольких типографиях в поисках появившихся в Лондоне памфлетов Джона Бойла. Их явно напечатали где-то здесь. Но тогда так ничего и не обнаружили.

Да уж, похоже, что самые опасные книги в королевстве каким-то образом попадали в эту типографию.

– Так что же, по-вашему, все-таки случилось, мастер Флетчер? – спросил я.

– Очевидно, у Грининга были враги, которые решили его убить. Но никто о них ничего не знает. Не исключено, что всему виной вражда с другой радикальной группировкой: эти люди быстро переходят от любви к ненависти, разругавшись из-за какого-нибудь пустяка. Описания двух пар злоумышленников, которые пытались проникнуть в типографию, не соответствуют никому в этом районе, а здесь все друг друга знают. Теперь понимаете, почему следствие не двигается с мертвой точки?

Я сочувственно кивнул:

– Если не возражаете, я бы хотел допросить мастера Оукдена и его помощника. А также подмастерье. Возможно, это его друзья. И я также хотел бы осмотреть мастерскую мастера Грининга. У вас есть ключ?

Эдвард достал из стола маленький ключик:

– Я повесил новый висячий замок. Можете пока оставить этот ключ у себя. Мастерская находится под вывеской с белым львом. Желаю успеха. – Он обвел рукой разбросанные вокруг бумаги. – Сами видите, я завален работой. В этом году мне пришлось, помимо преступников, охотиться еще и за еретиками, хотя, похоже, сейчас охота затихла. – Он посмотрел мне в глаза. – Я видел вас вчера на сожжении, вы были на лошади, а ваш друг рядом с вами чуть-чуть не упал в обморок.

– Я тоже вас видел, – кивнул я.

– Пришлось выполнять обязанности, которые возложил на меня мэр, – словно бы оправдываясь, добавил констебль, хотя на мгновение в глазах его мелькнула тревога.

– Понимаю.

Эдвард по-прежнему не отрываясь смотрел мне в лицо:

– Помните, что если вы что-либо обнаружите по этому делу, то должны сообщить мне. Я действую под юрисдикцией коронера.

– Непременно доложу все до последней мелочи, – солгал я. – А кстати, что стало с телом?

– Тело нельзя было оставлять в ожидании прибытия родителей из Чилтерна: сейчас лето. Его похоронили в общей могиле.

Мы прошли по Аве-Мария-лейн до Патерностер-роу. Эта улица была длиннее и шире и являлась центром отечественного книгопечатания, пока еще достаточно скромного, но развивающегося быстрыми темпами. Здесь также имелось еще несколько книжных лавок, над которыми располагались типографии, и несколько отдельных печатных мастерских. Как и говорил Флетчер, некоторые из них были просто сараями, пристроенными к дому или возведенными на клочках арендованной земли. Я подумал, что Грининг, возможно, потихоньку печатал запрещенные книги Джона Бойла, некогда любимца Кромвеля, но теперь самого одиозного из радикалов, скрывающегося где-то во Фландрии.

– Что ты думаешь о Флетчере? – спросил я Николаса.

– Он был на сожжении? – уточнил тот.

– Да, – сказал я и удрученно добавил: – Выполнял свои служебные обязанности.

– Я бы лучше умер, чем стал выполнять подобные обязанности!

Состоятельному молодому человеку легко так говорить.

– Сильно сомневаюсь, что это зрелище ему понравилось, – заметил я.

– Возможно. Я заметил, что у него ногти сгрызены до мяса.

– Хорошо, что ты такой наблюдательный. Я так, например, и не обратил внимания. Подмечать мелочи – ключ к успеху в этом деле. Мы еще сделаем из тебя толкового юриста. А что думаешь об убийстве?

Овертон покачал головой:

– Два нападения, как сказал Флетчер… Похоже, что у Грининга были враги. Или у него в мастерской хранилось что-то очень ценное. – (Я бросил на ученика быстрый взгляд: этим замечанием он чуть было не попал в точку, что вызвало мои опасения.) – Возможно, золото, – продолжал Николас, – которое воры успели забрать, прежде чем вмешался Оукден.

– Если у людей есть золото, они его тратят или помещают в безопасное место. Только скряги хранят свои накопления дома.

– Как ваш друг Билкнэп? Я слышал, он как раз из таких.