Оливия отыскала на кухне выцветший фартук с кокетливыми оборками. Сняла пиджак и закатала рукава рубашки. Повязав фартук, девушка принялась за дело, попутно обдумывая, в каких выражениях расскажет Филиппу, своему брату-близнецу, оставшемуся в Лондоне, что поддалась на уговоры попутчицы в забавной шляпе с виноградными гроздьями и ввязалась в сомнительную авантюру.

Сейчас, в одиночестве, обещание прибыть завтрашним утром в Мэдлингтон, данное ею леди Элспет, показалось Оливии слишком поспешным. Она уже жалела о своём безрассудстве, но не подозревала, что в скором времени ей придётся пожалеть о нём ещё сильнее.

Чтобы представить себя и детей в лучшем виде, Бернадетта Понглтон, прибыв во Фроингем, решила провести ночь в комнате над деревенским трактиром, а уже утром отправиться в Мэдлингтон. Она не приняла во внимание тот факт, что даёт этим пищу для бурных обсуждений, которые неминуемо достигнут ушей леди Элспет, до сих пор пребывающей в неведении относительно наличия у скоропостижно скончавшегося Монти потомства. Так оно и произошло.

 Утром, как только леди Элспет открыла глаза и тотчас же получила от Анны (обычно не настолько расторопной) чашку утреннего чая, она поняла, что горничная явно чем-то взволнована. В такое состояние её могла привести либо серьёзная стычка с дворецким, либо намерение выклянчить внеочередной выходной.

 Всё время, пока леди Элспет пила мелкими глоточками свой чай, Анна не покидала её спальню, и выражение лица у неё при этом было самое загадочное. Когда горничная в третий раз раскрыла шкаф и принялась без всякой видимой необходимости поправлять висевшие там платья, пожилая дама не выдержала:

– Я надеюсь, Анна, ты в добром здравии? И твои родственники тоже?

 (Если верить горничной, у неё была очень многочисленная дальняя родня, с которой то и дело случались всякие неприятности, требующие её незамедлительного прибытия.)

– О да, леди Элспет, спасибочки вам за беспокойство, – и она одёрнула фартук, что в её представлении являлось внешним выражением почтительности.

– Так что же произошло? Надеюсь, к приезду гостей всё готово?

– К обеду закончу с комнатами мистера Джорджа и мистера Седрика, – туманно выразилась Анна, но осталась стоять, не сводя глаз с хозяйки. – Гости, да…Родня – дело такое… – произнесла она ещё загадочнее, чем вызвала у леди Элспет неподдельное любопытство.

– И что не так с гостями, Анна? Буду признательна, если ты перестанешь смотреть на меня так, будто бы я превратилась в привидение. Если тебе есть что сказать – говори, а если нет – то Хигнетт будет рад пристроить тебя к делу.

– Дети! – выпалила Анна, не собирающаяся допускать, чтобы ошеломляющую новость хозяйке сообщил кто-то другой. – Вы знаете, мэм, как я сплетни деревенские не люблю, а однако ж уши-то не заткнёшь. Посылала меня миссис Вайсли вчера в деревню, и я там такое услышала! Прямо и не знаю, как вам сказать-то.

– Господь Всевышний, – перепугалась леди Элспет, – с детьми приключилось несчастье? Они живы?

– Да живы, конечно, что им будет-то? – не поняла беспокойства Анна. – Чистенькие, глазастые такие, да только на мистера Монти, – и она, зажмурившись, перекрестилась, – совсем не похожи. Вот ничуточки. Все в мать пошли, сказала мне Айви, что в трактире прислуживает. И смуглые уж больно.

– Господь Создатель! – леди Элспет расплескала остатки чая и второй раз за утро призвала Господа на помощь. – У Монти есть смуглые незаконнорождённые дети от Айви, которая прислуживает в трактире? А почему я только сейчас об этом узнаю?

– Да нет же, – не слишком почтительно отмахнулась Анна от этого вздорного предположения. – Дети-то не от Айви, она девушка порядочная и ничего такого себе не позволяет, а от его жены, что приехала вчера и заняла самую дешёвую комнату над «Розой и короной». И на ужин она спросила только чай и хлеб без масла, а холодное мясо отправила обратно, на кухню, а Айви говорит, что мальчишки-то чуть не расплакались, когда она тарелку-то понесла, прямо вот сердце у ней захолонуло от такого зрелища.

 Сердце леди Элспет от этого известия тоже забилось чаще. Дети! У Монти, оказывается, есть дети!.. Но ведь в письме Бернадетты ничего об этом не сказано.

 С тихим стоном пожилая дама опустилась на подушки и прикрыла глаза. Новость и так оказалась ошеломительной для раннего утра, а тут ещё приезд этой девушки, которая откликнулась на её просьбу изобразить компаньонку (…как же её имя? Октавия? Амелия? Сесилия?..), и визит сыновей с жёнами, и подготовка к ежегодному празднику, и знакомство с французской женой Монти. Одно было несомненно: покоя ждать не стоит. И, что самое досадное, ей придётся пропустить забег в Донкастере, в котором впервые будет участвовать многообещающий жеребец из дублинских конюшен (а о нём ходили любопытнейшие слухи! вот бы посмотреть его в деле!), ведь выбраться из Мэдлингтона в ближайшее время ей возможности явно не представится.

 А вот Анна вышла из покоев хозяйки необычайно довольная собой. Спускаясь в кухню, она немелодично мурлыкала себе под нос весёленький мотивчик, предвкушая, как вытаращит глаза кухарка, когда услышит новости об очередных неурядицах в семье Понглтон.

Оливия Адамсон провела в коттедже тётушки Розмари поистине ужасную ночь. Несмотря на усталость после упаковки и отправки вещей по списку, её ночной отдых был крайне непродолжительным. Виной тому был не только тощий колючий матрац, в котором, судя по ощущениям, в качестве набивки явно использовались металлические стружки, рыбные кости и камни, но и ветхость постройки, и привычка соседского пса яростно, будто призывая все силы ада к отмщению, выть по ночам.

От каждого порыва ветра коттедж принимался скрипеть и постанывать, и этим немелодичным звукам час за часом вторил соседский терьер. Подобно скорбящей Ниобее, он оплакивал нечто, дорогое его сердцу и безвозвратно утерянное. Причём трудно было даже вообразить, как такой тщедушный пёс ухитряется исторгать столь мощные и надрывные звуки.

Наспех позавтракав купленным накануне в деревенской лавке сыром и рыбным паштетом, Оливия по мере сил привела себя в порядок, заперла коттедж и отправилась на почту. Звонок в Мэдлингтон подтвердил: её ждут и даже готовы выслать за ней машину на станцию, если она успеет на десятичасовой поезд.

Сделав ещё один звонок, на этот раз в Лондон, в пансион миссис Флойд, что на Броуди-стрит, Оливия осталась разочарованной. «Молодой мистер Адамсон ушёл сразу же после завтрака. И мне показалось, что он был крайне взволнован. На нём просто лица не было. В общем, выглядел он, как человек, который получил ужасное известие», – многозначительно сообщила ей помощница владелицы пансиона, вечно пребывающая в экзальтации мисс Рэндольф. В юности она служила костюмершей в небольшом театре, и, проникнувшись царившей там атмосферой, не захотела расставаться с ней и двадцать лет спустя. Все, кто жил в пансионе миссис Флойд, знали, что такие сообщения ровным счётом ничего не значат, и пропускали их мимо ушей.

Поезд подали к перрону без опоздания. Оливия вошла в пустое купе и обрадовалась тому, что проведёт поездку в одиночестве и, если повезёт, немного подремлет, а потом напишет пару писем.

На деле вышло иначе. Стоило ей прислониться к обитой бархатом спинке скамьи и прикрыть глаза, как она провалилась в крепкий сон и очнулась только в тот момент, когда поезд прибыл во Фроингем. Шея у девушки немилосердно затекла, во рту пересохло, волосы, заплетённые в косу, растрепались, и просьба леди Элспет изобразить её компаньонку вдруг показалась ей нелепым розыгрышем.

В таком вот виде, заспанная и растрёпанная, Оливия уселась в прибывший за ней автомобиль, за рулём которого сидел слишком развязный для должности шофёра молодой человек. Представился он Оскаром Финчем и всю дорогу поглядывал на девушку, как ей представлялось, с высокомерным недоумением. Оливия только сейчас начала догадываться, что её обещание взять на себя роль компаньонки повлечёт за собой не только забавные моменты, над которыми потом можно посмеяться вместе с Филиппом, но и такие сложности, как выстраивание отношений с остальной прислугой.