Финч за свою недолгую практику тоже отметил, что лошади хуже переносят боль и мучаются не в пример сильнее других представителей домашнего скота. Наблюдая, как фермер выводит из стойла коня, он предвидел разного рода осложнения, но Мальчик спокойно пошёл за хозяином, двигаясь хоть и медленной, но вполне здоровой походкой.

Хатчинсон, проходя мимо ветеринара, удручённо помотал головой:

– Вот, сами посмотрите. Еле ногами передвигает. А уж какой резвый коняга был.

– Мистер Хатчинсон, выводы делать ещё рано. Я всё скажу вам после осмотра.

Вытоптанная поляна перед сараем была залита ярким солнцем, поэтому Финч сразу же увидел причину беспокойства фермера. Уртикария, или лошадиная крапивница! Не слишком опасное и легко поддающееся излечению заболевание, обычно проходящее без последствий для здоровья лошади. От облегчения у него даже в горле запершило. Сообразив, что этого фермера с его конём ему послало само провидение, он придал лицу обеспокоенное выражение и принялся осматривать лошадь.

Конь стоял спокойно, но Мальчик и прежде отличался ровным нравом, тем не менее Хатчинсон все полчаса, что длился осмотр, поглаживал бороду и вздыхал, время от времени бросая: «Ну, значит, так тому и быть», «Сразу было видно, что коняга нежилец» или «Хозяйка моя, конечно, расстроится. Уж больно привыкла она к доходяге».

Убедившись, что симптомы, из-за которых возможна ошибка в постановке диагноза, отсутствуют, Оскар Финч выпрямился и с нескрываемым ликованием возразил Хатчинсону на очередное его похоронное замечание:

– Рад сообщить, мистер Хатчинсон, что болезнь Мальчика поддаётся излечению. Вы очень вовремя меня вызвали, хоть излишняя спешка тут и не требовалась.

Впервые фермер прямо взглянул на Оскара Финча. Слова ветеринара, казалось, изумили его сверх всякой меры. В голову стороннего наблюдателя могла даже закрасться мысль, что он не рад этому известию и предпочёл бы, чтобы его конь погиб от неизлечимой и загадочной болезни, которую вовремя не смог распознать молодой бездарь, мнящий себя знатоком без всяких на то оснований.

– Сейчас я сделаю Мальчику инъекцию хлористого кальция, и уже завтра эти шишки на его спине и боках станут меньше либо полностью исчезнут.

– Исчезнут?.. – переспросил фермер, всё ещё не зная, как ему реагировать на изменение заготовленного сценария.

Пока Финч медленно, чтобы избежать возникновения фибрилляции желудочков сердца, вводил препарат животному в вену, Хатчинсон стоял в отдалении и почёсывал бороду. На лице его застыло обиженное выражение.

Когда ветеринар закончил все манипуляции и конь был возвращён в стойло, старик отправился в дом. Он вошёл в кухню и встал рядом с женой, которая перетирала посуду и с осуждением покачивала головой, рассматривая новенький, сверкающий лаком «моррис» молодого Финча.

– Говорит, рано доходягу схоронили, поживёт ещё маленько, – флегматично сообщил ей новости Хатчинсон. – Оно и неплохо, конечно, да только больно уж…

– А Дженни Мозерс вчера так и сказала, – бойко, словно радиоприёмник поймал волну, завела миссис Хатчинсон, – за какие такие заслуги, говорит, леди Элспет молодому Финчу автомобиль преподнесла? И в поместье у себя его принимает как дорогого гостя, и, может, чего ещё, чего мы не знаем, за ним водится. А я говорю ей: да дело-то понятное, что уж тут. Оскар Финч парень видный, обходительный, молодой, да и не дурак. Вот и ездит он в большое поместье, раз его там привечают. Кто ж откажется?

– Старому лорду это бы не понравилось, – качая головой и поджимая нижнюю губу так, что она совершенно скрылась из виду, Хатчинсон прервал болтовню жены и для верности повторил: – Не-е-ет, лорду Понглтону это бы совсем не по нраву было.

Оскар Финч уселся в автомобиль, не подозревая, что его персона в этот момент подвергается пристальному разглядыванию и осуждению. На душе у него было легко. Не всякий день его работа приносит ему не только хлеб насущный, но и удовлетворение, и при этом не требует от него таких подвигов, как туберкулинизация целого коровьего стада или приём ягнят сразу у нескольких десятков овец.

День был тёплым, «моррис» удалялся от фермы ехидного Хатчинсона, ветер с холмов доносил ароматы цветущих трав, а в нагрудном кармане куртки лежало приглашение от леди Элспет провести отпуск в её поместье.

Да, Оскар Финч был чрезвычайно доволен и этим днём, и знакомством с леди Элспет, которое могло привести к самому приятному развитию событий в дальнейшем, и предстоящим визитом в Мэдлингтон, пусть даже этот визит и будет длиться всего неделю. А на досужие сплетни он не обращал никакого внимания.

Анна Фелпс, крепкая, хоть и не слишком молодая, но весьма симпатичная черноволосая девица со вздёрнутым носом, стояла на раскладной лесенке и держала обеими руками стопку чистого льняного белья. В бельевой было тихо, сумрачно и приятно пахло лавандой, которой перекладывали простыни и наволочки, хранившиеся в деревянном шкафу, достигавшем высокого сводчатого потолка.

Убедившись, что в коридоре не слышно шагов дворецкого Хигнетта, горничная небрежно бросила стопку чистого белья на пол. Раздался приглушённый хлопок, лёгким облачком разлетелась пыль. Анна спустилась, удерживая, чтобы не споткнуться, подол форменного платья, а после, помогая себе сильными руками, подпрыгнула и уселась на комод, в котором хранились скатерти и полотенца для кухни. Комод стоял у стены, под окном, и здесь было самое светлое место во всей бельевой.

Анна достала из кармана грубого нитяного фартука письмо, полученное с утренней почтой, и аккуратно развернула листок. Читала она медленно, с удовольствием погружаясь в подробнейший, хотя и несколько сумбурный рассказ своей старинной подруги о том, как та устроилась в Лондоне работать в чайную и как весело проводит время по вечерам. Мардж писала, что в чайную частенько захаживают холостяки, которые щедры на чаевые, и что она свела знакомство с исключительно приятным мужчиной, который уже два раза приглашал её в кинематограф и билеты брал, не скупясь, на лучшие места. Мардж подробно, не жалея чернил и бумаги, делилась своими впечатлениями о жизни в большом шумном городе: о том, как по вечерам нарядные пары прогуливаются по Стрэнду, и какое чудное платье из бирюзового шёлка в тонкую бежевую полоску досталось ей на субботней распродаже совсем по дешёвке, и как она роскошно в нём выглядит с модной завивкой, сделанной на французской машине в парикмахерской Вест-Энда. Ухажёра своего она описывала значительно менее подробно, из чего Анна сделала вывод, что он или некрасив, или не слишком молод, или и то, и другое.

Письмо подруги нешуточно взволновало горничную. Живо представляя себе довольную Мардж в нарядном платье, напропалую флиртующую со столичными франтами, совсем не похожими на неотёсанных деревенских парней, дующих по вечерам пиво в «Розе и короне», Анна Фелпс преисполнилась жгучей обиды на жизнь. Мардж – пухленькую, бойкую, но нисколько не примечательную внешне, если не учитывать на редкость белых и ровных зубов, – она всегда считала простушкой. И где та теперь? В Лондоне, где жизнь для неглупой девушки с головой на плечах полна соблазнительных шансов. А она, Анна, будучи в сто, нет, в тысячу раз сообразительнее и достойнее Мардж, прозябает в услужении, имея всего лишь одно выходное платье, а из развлечений – поход на воскресную ярмарку с веснушчатым сыном мельника, на которого вечно нападает икота.

От такой вопиющей несправедливости на глазах у Анны Фелпс выступили злые колючие слёзы. Горничная шмыгнула носом, сложила листки и попыталась запихнуть их в конверт, однако в нём было что-то ещё. Она потрясла конвертом и из него выпала фотография. Мардж, в своём стремлении сразить заклятую подругу наповал, сфотографировалась с кавалером у входа в Музей Виктории и Альберта. Анна злорадно отметила про себя, что шляпка с широкими и низкими полями подруге категорически не идёт, так как подчёркивает узкий выдающийся подбородок и коротенькую шею. А вот её кавалер… Судя по всему, фотограф застал его врасплох и вынудил резко отступить в тень, что, однако, не слишком спасло положение. Лицо оказалось смазанным, но узнать мужчину всё же было несложно.