— Гермиона!
Оказавшись в коридоре, он резко схватил её за руку, вынуждая затормозить.
— Ты в своём уме?! Куда собралась?!
— Отпусти меня! Знаешь, если тебе так нравится геройски жертвовать собой и всем на это наплевать, то хотя бы кто-то должен попытаться что-нибудь сделать!
Он, уже забыв про боль в руке, просто перегородил дорогу, прижав подругу к стене. Где-то глубоко ему было приятно, что она заботится о нём. Но сейчас её безопасность была важнее собственной.
— Ты хочешь, чтобы у тебя тоже появилась эта уродская надпись? — прорычал Гарри, не соображая, что находится в такой близости, что нарушает все личные границы — Я не допущу этого!
— Я… я… — залепетала Гермиона, прекратив попытки вырваться, и подняла глаза, на которых выступили слёзы, окончательно повергнувшие Гарри в шок.
Гермиона Грейнджер никогда не закатывала истерики, не плакала по пустякам и… не находилась так близко.
Он смотрел в эти влажные шоколадные глаза и мысли одна за одной покидали голову, словно испарялись, подобно кипящей жидкости. Её ресницы были удивительно густыми и длинными, носик аккуратным, а губы, которые она продолжала прикусывать от волнения…
Святой Мерлин! Почему он не видел, как Гермиона красива?!
И верна, умна, заботлива… Всегда рядом, никогда не бросит в беде. В мозгу Гарри, смерчем проносились обрывки фрагментов прошлого, а его изумрудные глаза продолжали рассматривать лицо девушки, находившееся от его собственного в нескольких сантиметрах. Внутри живота что-то сжалось, будто внутренности связались в тугой узел, стало жарко и дыхание участилось. Гарри забыл про проклятую Амбридж, про саднящую боль в руке… про всё на свете…
И в этот момент что-то подсказало ему, что нужно действовать. В такие секунды прозрения он обычно не раздумывал, поддаваясь своей импульсивности. Он медленно наклонился и, закрыв глаза, коснулся её губ. Осторожно и неумело, ведь впервые целовал девушку. Её губы оказались мягкими, нежными и немного солёными, вероятно, от бежавших по щекам слёз. Но сейчас для Гарри это было самое лучшее сочетание. Стук сердца отдавался в ушах и эхом распространялся по коридорам, тело подалось вперёд, прильнув к подруге вплотную.
Гермиона, вопреки ожиданиям, не сопротивлялась, лишь, когда он отстранился, издала чуть слышный стон и испуганно спросила, явно не совсем соображая, что именно говорит:
— Гарри, что ты делаешь?
В голове вместо мыслей взрывались фейверки эндорфинов, по венам будто растекался эликсир блаженства. Этот год уже не казался Гарри ужасным… Он, гипнотизируя подругу выразительным взглядом, отрешённо произнёс:
— Целую тебя… — данная фраза просто вырвалась наружу, облачая в словесную форму свершившийся факт.
— И… как? — судя по ошалелому виду Гермионы, у той в голове тоже был беспорядок.
Гарри собрал в кулак всю свою решительность и безрассудную храбрость, присутствующие в крови у каждого студента Гриффиндора, и снова наклоняясь к её губам, прошептал:
— Не распробовал, нужно повторить.
Во второй раз он действовал немного смелее. Её рот приоткрылся, и язык Гарри проскользнул внутрь, углубляя поцелуй, пробуя новые грани удовольствия. Целовать Гермиону было просто невероятно. Он не знал, что и как нужно делать, действуя по наитию. Тело принялось жить своей жизнью. Его руки скользнули по её талии, прижимая к себе ещё сильнее. Дыхание участилось, а кровь, казалось, сейчас закипит. Гарри никогда не испытывал ничего подобного и мог поклясться на могиле родителей, что это были самые прекрасные, яркие, головокружительные ощущения в его жизни. А когда руки Гермионы осторожно скользнули по его груди и сомкнулись на шее, Гарри понял, что абсолютно счастлив.
Они не видели и не слышали ничего вокруг: ни проплывающего Безголового Ника, ни шутника Пивза, орущего неприличности, ни отодвинувшегося портрета Полной Дамы, выпустившей из гостиной Рона и Невилла, с открытыми ртами уставившихся на них. Они всё продолжали практиковать эту новую, но безумно приятную дисциплину, которую готовы были «повторять» бесконечное число раз. И когда Гарри отстранился, он произнёс одно единственное слово, заставив Гермиону улыбнуться и спрятать пылающее лицо у него на груди.
— Волшебно…
***
Поттер целуется с Грейнджер! Поттер целуется с грязнокровкой! — весело орал Пивз, рассекая пространство коридоров, пока чуть не врезался в преподавателя по ЗОТИ.
— Стоять! — рявкнула Амбридж так властно, что полтергейст подчинился. — Ну-ка, скажи мне, где эти двое милуются?
Прекрасный шанс продлить лгуну Поттеру отработки, да и выскочке Грейнджер пора указать законное место. Долорес уже погрузилась в приятные картины предстоящих злодеяний, но тут случилось то, что она никак не могла ожидать, уверенная в собственной власти и безнаказанности.
Ошарашенный полтергейст, не привыкший выполнять чьи-либо приказы, очень разозлился. Он резко налетел на Абридж, сбил ту с ног и, сорвав с шеи какое-то украшение, с диким хохотом скрылся, легко минуя препятствие в виде стен.
— Вернись! Вернись, негодник! Ты напал на представителя Министерства, ты ответишь за это! — орала она в пустоту, но Пивза уже и след простыл.
Когда растрепанная и злая Амбридж добралась до башни Гриффиндора, в коридоре уже никого не было.
***
Ученики радовались наступившим выходным. Все отправились в Хогсмид, желая побродить по лавочкам да и просто отвлечься от учебных будней и напряжённой обстановки, которая царила в Хогвардсе последнее время.
Амбридж маленькими шажками семенила по улицам, высматривая студентов. Она старалась быть как можно незаметнее, в надежде случайно услышать важную информацию. Ведь если Поттер с Дамблдором что-то замышляют, всё равно кто-нибудь в курсе. Этот наглый хвастливый мальчишка просто не смог бы удержать язык за зубами и никого не посвятить в свои планы. Она настолько погрязла в собственных мыслях, что не заметила ни странного движения в одном из переулков, ни наставленной на неё палочки, пока заклинание обездвиживания не заставило её повалиться на землю и кто-то, грубо схватив за ноги, быстро затащил её за угол и трансгрессировал.
***
Глаза Долорес Амбридж, первого помощника Министра Магии, чуть не вылезли из орбит, когда, очнувшись, она увидела перед собой страшное безносое лицо, мало походившее на человеческое.
— Приветствую вас во владениях величайшего волшебника всех времён Лорда Волан-де-Морта, — раздался жуткий хохот, и сердце Амбридж сжалось от одного звука.
Как? Не может быть! Это сон! Это жуткий сон! Розыгрыш! Это всё Поттер! Мерзкий мальчишка!
— Вижу вы лишились дара речи от предоставленной чести лицезреть меня лично, — высокомерно заявило змеевидное чудовище. — Спрашиваю один раз: где медальон Салазара Слизерина?
— Я… — в горле пересохло от страха. Она всё ещё не верила в происходящее. — Я потеряла его…
— Что?! — голос собеседника напоминал раскаты грома. — Круцио! Лорд не любит, когда ему врут.
Сокрушительная боль пронзила всё тело. Амбридж завизжала, корчась на полу в страшных судорогах. Её же мучитель только расхохотался, не думая останавливаться. Видно, что само действие пытки, доставляет ему немалое удовольствие. Когда он, наконец, прекратил, вопрос прозвучал повторно:
— Как вообще твоя рука посмела прикоснуться к наследию великого Салазара Слизерина? Ты — мерзкий выродок! Где медальон?
— Я… правда не знаю… его украл Пивз… — икала Амбридж, всё ещё чувствуя пронизывающую боль.
— ДА ЗА КОГО ТЫ МЕНЯ ДЕРЖИШЬ?! — взревел Волан-де-Морт, окончательно утратив самообладание. — Круцио! Круцио! Круцио!
Она извивалась, кричала, молила о пощаде, но никакие слова не возымели воздействия на её мучителя. Он казался окончательно свихнувшимся садистом. Его дикий хохот, казалось, отскакивал от каменных стен и проникал в голову, высверливая мозг. Амбридж уже не могла этого выносить. Тело будто жгли огнём, ломали кости и кололи ножами одновременно. Её выворачивало наружу. И когда из уст Тёмного Лорда вырвалась «Авада Кедавра», она испытала облегчение и замерла навсегда.
