Я ненавидел отца, когда приехал сюда сегодня вечером, и часть меня всегда будет его ненавидеть. Но теперь она гораздо меньше и освободила место для любви. Я осознаю, что именно она и лежит в основе моей ненависти.

Саванна была права. Я ненавидел его, потому что мне было не все равно, а не все равно, потому что люблю его.

В конце концов, он мой отец, и у нас с ним было и хорошее. Было. Мне просто стоит постараться и вспомнить, потому что на всех воспоминаниях лежит уродливая тень моей ненависти.

Я не знаю, сколько времени ему осталось, и увижу ли я его снова, а потому просто говорю:

— Я тоже люблю тебя, папа.

Он улыбается, как на той фотографии, и вытирает набежавшую слезу. — А теперь, насчет свадьбы…   

Уже около двух часов ночи, когда мы собираемся уезжать из больницы, мое настроение резко упало, но Саванна, похоже, единственная, кто это замечает. Она все время бросает на меня озабоченные косые взгляды, а я их игнорирую.

Может, я и в дерьмовом настроении, но не хочу быть сегодня занозой в заднице. Поэтому я не открываю рот остаток ночи и стараюсь вести себя, словно все в порядке. Но это не так.

Блейк достает сигарету и засовывает ее в рот, несмотря на все знаки, запрещающие курение в отделении скорой помощи.

— Все прошло не так плохо, да?

Он говорит, не высовывая сигареты, и каждый раз, когда она двигается во время разговора, мне хочется выдернуть ее и засунуть ему в нос.

От щелчка пальца из зажигалки появляется оранжевый огонек. Блейк подносит ее к сигарете, заслоняет свободной ладонью и глубоко затягивается.

— Вы, по крайней мере, друг друга не поубивали, — добавляет он и медленно выдыхает.

— Почему ты мне ничего не рассказал?

Блейк встречается со мной взглядом, и на секунду мне кажется, что он собирается прикинуться дурачком. Но затем качает головой и опускает взгляд, засовывая зажигалку обратно в карман.

— Слушай, мужик, он не хотел, чтобы информация шла от меня.

— И что? — Я повышаю голос и делаю шаг к нему. — Боже! Поверить не могу. Ты хоть представляешь, сколько времени мы потеряли из-за идиотского вранья? Мне никогда не вернуть назад это время, и ты, — из всех гребаных людей, — ты должен был мне рассказать.

Саванна встает между нами и кладет руки мне на грудь.

— Давайте перенесем этот разговор на парковку, пока не вызвали охрану, хорошо?

Блейк хмурится и делает еще одну затяжку, понизив голос, чтобы пробормотать:

— Не пытайся взвалить все это на меня, придурок. Я пытался заставить тебя поговорить с ним почти два гребанных года, но твоя упрямая задница меня и слушать не хотела. Это твоя вина, что ты упустил с ним время. Не моя.

Он пытается пройти мимо, но я хватаю его за руку. В его взгляде ярость, но в моем она в десятикратном размере.

— Ты должен был рассказать, черт тебя дери!

— А какой от этого был бы толк? — с горечью спрашивает он, высвобождаясь из моей хватки. — Ты бы мне ни за что не поверил.

Хочу сказать, что это чушь собачья, но не могу. Вероятно, я действительно не поверил бы ему. Поэтому говорю то, что и всегда, когда не хочу признавать его правоту:

— Да пошел ты.

— Сам иди нахрен. — Блейк обходит меня и бросает сигарету на землю, как только выходит на улицу.

Я смотрю, как он исчезает на стоянке, и направляюсь к своей машине. Через секунду рядом со мной появляется Саванна, но я ее не замечаю.

Это дерьмовый поступок, знаю. Но сейчас я готов крушить все вокруг, и меньше всего мне хочется, чтобы Саванна оказалась у меня на пути. Сейчас я не могу быть с ней нежным, и, хотя она утверждает, что любит грубость, я отказываюсь рисковать. Особенно учитывая, что в последний раз, когда я хорошо и жестко трахнул ее, все закончилось ее слезами и моим отвращением к самому себе.

— Что за хрень это была? — Она пытается остановить меня, потянув за руку, но я продолжаю идти.

Кулаки зудят от желания ударить что-нибудь, а челюсть болит от того, как сильно я ее сжимаю. Через несколько секунд мы добираемся до моей машины и через крышу я бросаю: — Мой отец не ушел от нас. Он уехал лечиться. А Блейк, лживый ублюдок, об этом знал.   

Я никогда не видела Деклана таким злым. А это говорит о многом: я совершила достаточно глупостей, которые его выбешивали. Но это… это раз в десять сильнее того гнева. И сейчас мы на взрывоопасной территории, где малейший повод может привести к взрыву.

По дороге домой я молча позволяла ему перекипеть, хотя на языке вертелось миллион вопросов. Я даже позволила ему хлопнуть дверью машины и подняться по лестнице впереди меня.

И только войдя в нашу спальню и увидев, что он переоделся в спортивные шорты, я наконец открываю рот:

— Куда ты идешь? — спрашиваю я, хотя сама чертовски хорошо знаю.

Он заканчивает натягивать футболку и отвечает:

— В зал, хочу постараться остыть. Иначе ни за что не усну. — Он целует меня в лоб и старается обойти, но я удерживаю его за талию.

— Знаешь, есть и другие способы разрядить ситуацию. — Я скольжу руками под футболку, по теплым твердым мышцам его пресса.

Деклан зажмуривается, напрягаясь от моих прикосновений. На его лице написана борьба, и от этого внутри меня все сжимается. Весь прогресс, которого я добилась сегодня вечером, исчез, и Деклан снова боится сломать меня.

Но этого не будет. Он единственный человек на земле, который не сможет этого сделать.

Если бы только я могла помочь ему осознать…

Я проскальзываю ладошкой под пояс его баскетбольных шорт, и, как и ожидала, Деклан распахивает глаза и останавливает мою руку. Я выдерживаю его горящий предупреждающий взгляд в течение нескольких секунд, но решаю игнорировать.

Провожу пальцами по жестким подстриженным волосам и спускаю руку еще ниже, обхватывая его полутвердый член. Деклан стонет и упирается лбом мне в плечо, пока я ласкаю его твердеющее достоинство.

Я целую его в щеку и шепчу на ушко:

— Или я помогу тебе достичь разрядки.

Я улыбаюсь, заметив, как прервалось его дыхание, а затем опускаюсь на колени и стаскиваю с него шорты. Член освобождается, и я обхватываю основание, чувствуя потребность взять его в рот. Но сначала решаю немного подразнить.

Я провожу языком по всей длине, а затем слизываю с кончика капельку влаги.

— Ты хоть представляешь, как долго мне хотелось это сделать? — спрашиваю я, и обхватываю его яйца руками, покрывая поцелуями. — Я бы каждый день сосала твой член, если бы ты не прятал его от меня.

Деклан шипит, когда я обхватываю его губами и жадно опускаюсь ниже.

— Потому что я очень глупый мужчина, — полустонет-полувыдыхает он.

Его пальцы зарываются в мои волосы, лаская кожу головы. Я упиваюсь каждым сбивчивым вздохом и довольным стоном, заводясь при этом все больше.

Да, это определенно мои самые любимые звуки в мире.

Я поднимаю глаза и встречаюсь с его взглядом, пока втягиваю щеки и сосу сильнее. Он хмурит брови, наблюдая, как его член входит и выходит из моего рта, исчезая и вновь появляясь с каждым движением.

— О боже, — ахает Деклан, достигая моего горла, а его пальцы сильнее сжимаются вокруг моих волос. — Я, блядь, люблю тебя.

Мои трусики так намокли, что липнут ко мне. И мне тоже нужна разрядка, иначе взорвусь. Я меняю руки: левой обхватываю его член, а правую просовываю под свои джинсы и влажную ткань белья. Пальчиками скольжу по себе, дразню клитор, но этого недостаточно. Деклан нужен мне внутри.

Он рычит и тянет меня назад, пока член не выскакивает из моего рта с чмокающим звуком. Грудь Деклана вздымается, он смотрит на меня с таким жаром, что сердце пускается вскачь, и я еще быстрее двигаю пальцами.

— Я разве разрешал себя трогать?

Я облизываю влажные и припухшие от минета губы и качаю головой. Точнее, пытаюсь. Его хватка в моих волосах такая крепкая, что я едва ли могу двигаться.