– Только русло, но не направление, – с улыбкой сказала Алина.
– Умничка ты моя.
Баба Даша встала, подошла к Алине, погладила волосы, поцеловала.
– Толку-то от этой умнички, – сказала Алина, встала и пошла в свою комнату.
– Ну почему. Ты начитанная. И талантливая, – крикнула ей вслед баба Даша.
Алина вернулась. Села.
– Баб Даш, – замялась.
– Ну что? – улыбнулась женщина.
– Вот скажи… В общем… Меня можно такую полюбить?
– Девочка моя! – покачала головой баба Даша. – Конечно, можно. Почему такие вопросы? А?
Алина вздохнула.
– Ну вот такая. Как бы нецелый человек.
– Целый! Целый ты, любимый, хороший человечек!
– Ну хороший.
– Главное, в человеке не руки-ноги. А сердце. Серд-це! А у тебя оно – золотое, – сказала баба Даша.
– Да ладно.
– Не ладно. Я знаю.
Алина замялась:
– Баб Даш, я в парке встретила… В общем, парня одного. На аллее.
– И?
– И он мне понравился. Даже больше как-то. Из головы не выходит, – сказала Алина.
– Ну и хорошо.
– И больше его не видела. Но… Вот я и спрашиваю. Есть ли у меня какой-то шанс?
– Всегда есть шанс! – отрезала баба Даша. – Если Богу будет угодно, всё сладится.
Алина улыбнулась.
– Я пойду чуть позже с народом девочку искать. Зарину. Пропала.
Баба Даша кивнула.
– Сходи, конечно.
Девушка пошла в свою небольшую комнату. Книжный шкаф, столик, кровать. Ковёр над ним с оленями. На полу такой же. На нём тетрадь и много шариковых ручек и карандашей.
Девушка села. В окно посмотрела. Лёгкий дождик начал стучать по карнизу. Алина подумала о встречах в парке. Она ощутила в душе спокойствие, лёгкость, тишину. Улыбнулась. Пальцами ног стянула носки. Между большим и вторым пальцем втиснула карандаш, левой ногой раскрыла тетрадь и записала:
Это день неожиданной радости
не продашь, не сменяешь на золото.
Эйфории, катарсисы, сладости
к нему радугой пёстрой приколоты…
Алина положила на пол карандаш. Закрыла тетрадь. И легла, закрыла глаза. Под шум дождя начала засыпать. И где-то между явью и сном ей привиделось, будто стоит она в пустом Исаакиевском соборе в Санкт-Петербурге.
Тишина. Медленно открылись Царские врата. Из алтаря на амвон вышел бородатый человек в рясе, похожий на Достоевского. Он поднял руки и возгласил:
– Красота спасёт мир!
– Красота, – повторила Алина, рассматривая внутреннее убранство храма.
Вдруг краска с икон, со стен и потолков начала стекать на пол. Дошла до ног Алины, и девушка быстро пошагала из храма и вышла в полутьму, в хмурь. Вот площадь вокруг собора. По её периметру дома современные высотные. А на них огромная, закрывающая небо железобетонная плита с египетскими орнаментами.
За Алиной шёл и человек с лицом Достоевского, нахмурился и спросил:
– Красота спасёт мир?
– Спасёт, – соглашаясь, ответила Алина.
Человек помотала головой и ткнул пальцем в грудь Алины.
– Да, внутри она, красота! – сказала он, страшно засмеялся и превратился в стаю чёрных ворон и белых голубей, которые взмыли вверх, ударились о плиту и упали все на площадь. Алина посмотрела на окровавленных птиц, а когда подняла глаза, обнаружила, что стоит на Красной площади в Москве. Солнце, небо голубое, облака белые. И много людей без рук. Они ходят по площади и пинают птиц.
– Что вы делаете? – возмущённо крикнула им девушка.
Ей ничего не ответили. Но она услышала разговор двух человек.
– Да, страна проиграла в холодной войне и стала с её разрушающейся экономикой вассалом Запада. Да, разгул бандитизма, наркомания и пьянство. Разрушенная армия, – сказал один.
– Это называется естественный отбор. Остались сильные и смелые, – ответил другой.
– И умные? Умные, кто смог, уехали за бугор… Естественный отбор? Демографический кризис! Голод. Отсутствие работы. Закрытые заводы. Опустевшие поля. Кучка олигархов под шум чеченской войны хапнула госсобственность. Обман в залоговых аукционах, в ваучерах, несправедливая приватизация.
– Но, главное, свобода.
– Девяностые годы двадцатого века – это позор.
Алина, прервав их разговор, крикнула:
– Девяностые годы – это моя юность!
И увидела на мавзолее человека с завязанными спереди пустыми рукавами, похожего на Сталина. Он сказал ей с кавказским акцентом:
– Не всё так просто, как кажется. Моя юность была в борьбе за освобождение рабочего класса.
– Я знаю такую сентенцию, – ответила Алина. – Но есть и другое: всё просто, если даже кажется сложно.
– Ты умная, – сказал человек. – А мы глупцы.
– Почему?
– Потому что мы думали, что сможем построить рай на земле. Но перепутали закон с благодатью.
– Что? – не поняла девушка.
– Закон противоречит благодати.
– Как?
– Закон требует невыполнимого, не наделяя ресурсами для его выполнения. Закон – это диктатор, который не служит потенциальным исполнителям. Благодать либо проявляется, либо о ней даже не слушают, потому что в этом случае она всего лишь чья-то идея, выраженная в словесной форме. Например, идея коммунизма. Благодать – это милость и незаслуженное расположение.
– То есть благодатью можно считать ответственность властителя перед вассалами? – спросила Алина.
– Да, сначала ответственность власти и наделение ресурсами подданных.
– Значит, и у Бога есть ответственность перед творением? – спросила Алина.
Человек на мавзолее ничего не ответил, начал как бы приседать и вот совсем исчез за парапетом.
Вдруг белые птицы взмыли в воздух, а чёрные превратились в пыль.
Несколько птиц окружили девушку и сделали из себя – руки. Радостная Алина осмотрела их, подняла вверх, взмахнула ими и – полетела. Всё выше и выше, через облака, к солнцу.
Она летела и пела:
– Посмотри, как весь день растекается
солнцем в озере ультрамариновом.
И ликуют в нём души, играются
с блеском лаймовым и апельсиновым.
Не нужны им сенсеи-инструкторы,
только ветер на крыльях сверкающих.
Не моторы внутри, не редукторы,
лишь зарницы энергий, ласкающих…
И – проснулась.
Посмотрела в окно. Дождь кончился. Солнце ослепило. Девушка села, улыбнулась, спустила с дивана ноги и написала в тетради:
«И моя душа в вихре неистовом
кружит в танце, порхает, балуется,
вся в парео чудном аметистовом.
И с твоей душой страстно целуется».
Глава 5
На второй день Влад проснулся на диване, открыл глаза. Мысли о смерти. О том, что немного осталось. Забилось сердце, воздуха не хватило. Глубокий вздох. Потом ещё и ещё.
– Ма! – позвал он и вспомнил тут же, что она собиралась уйти в монастырь. Наверно, уже там.
Придумали эти обители, подумал парень. Зачем? Если бы все стали монахами, то и людей бы не стало на планете. Род человеческий прервался бы. И остались животные. Пошёл естественный отбор, как учили в школе. Битва за выживание. И победили бы крысы и тараканы. А может, хвощи. Ха!
Влад потёр глаза. Посмотрел на стену. Картина без Ленина висела на своём месте. Свихнуться можно от всего этого.
Ах, мысли, думы… Да, наверно, права мать. Вот не было его, Влада, на Земле, сколько планете лет? Пять миллиардов? Вот родился он на мгновение по сравнению с этим периодом. И всё. Солнце, говорят, тоже через пять миллиардов погаснет. Ну и ладно. Всё равно род не продолжил. Как там поговорка: ни дома, ни дерева, ни сына.
