Имелось также уточнение, что если кто по каким причинам приехать не сможет, то его часть завещания будет ждать в любом отделении Государственного Коммерческого Банка, которое наследник назовет в ответном письме, заверенном начальником почты. Последнее было особенно актуально для адресатов, проживающих в более диких и труднодоступных местах, селениях Астраханской губернии и Кавказской области (спасибо служащему почты, поправил – оная уже не губерния, а именно область).

Понятно же, что выделенный срок в шесть недель – был довольно сложным для того, чтоб его выполнить и прибыть в Одессу. Пока письмо найдет адресата, не всегда живущего в губернском центре, пока тот уладит дела да соберется в дорогу, пока доедет… Но деньги на проезд всё равно выделялись всем, безо всяких условий. Поэтому рачительным и не слишком сентиментальным адресатам, притом доверяющим институту душеприказничества, разумней было никуда не ехать, сэкономивши для себя еще и суммы, предоставленные им на дорогу.

Отдельное и совсем уж печальное письмо отправлено было в Москву чиновнику по особым поручениям, ранее работавшему в Одессе, Евгению Вязьмитенову, и супруге его Анастасии, в девичестве Абросимовой (Натан хорошо знал их по «делу дворянина из Рыбных лавок»). Они уважительно извещались о том, что их близкий родственник, не имея противу них зла, тем не менее в наследство им ничего не оставил.

Да! И еще одна важнейшая деталь, уж не знаю, можно ли ее раскрывать – всё же завещание штука секретная, до оглашения – не для посторонних ушей и глаз… Да ладно уж – вы ведь никому не скажете? Одним словом, среди получателей наследства была и девица Серафина Фальяцци. При этом Горлис, по настоянию Никанора Никифоровича, подробностей ей не раскрывал. И до 14 мая, можете быть уверены, не скажет. Лишь дома положит на туалетный столик в ее будуаре запечатанный конверт со стандартным, как у всех, приглашением на оглашение завещания. Когда ж она, прочитав сие, спросит комментариев, Натан с мягкой улыбкой откажется отвечать. Нужно сказать, что Фина на это не обидится, а лишь подумает, что Абросимов правильно выбрал душеприказчика, и станет относиться к любимому с еще большим уважением.

Не преминул наш герой зайти и в консульства, известить работодателей о прекращении сотрудничества. Давний знакомый Горлиса, французский консул Андре-Адольф Шалле, всё еще был в дальнем отъезде по служебным делам. А его помощник, начальник канцелярии Жан-Франсуа Сорон, относился к Натану и исполняемой им работе более чем прохладно, потому уход принял равнодушно.

Интересней оказалось в Австрийском консульстве. Самуил фон Том, узнав в чем дело, позвал начальника канцелярии Пауля Фогеля. И они с большим благожелательным интересом вместе выслушали господина Горлица (так, на немецкий манер, звали Натана в цесарском учреждении). Вот тут Горлису приходилось говорить аккуратно, взвешенно, дабы не стать причиною дипломатического скандала или не вызвать жандармских подозрений в разглашении секретной информации. Но и фон Том не первое десятилетие занимал свою должность, потому в выражениях вполне корректных, но неумолимых подвел Натана к главному в сей ситуации:

– Да, крайне печально терять столько ценного и проверенного в деле работника. Думаю, и господин Фогель это подтвердит.

Старина Пауль прочувствованно кивнул головой, кроме служебных отношений его с Натаном связывала общая любовь к литературе, особенно немецкой.

– Хочется верить, что и вы уходите от нас не без грусти. Но, видимо, есть веские причины?

– Есть, – постарался быть кратким Горлис.

– Дело с доходным домом, должно быть, расширяете?

Горлис в ответ неопределенно пожал плечами. Не хотелось врать впрямую и совсем уж очевидно. Ему, имевшему в Австрии трех сестер и Карину, возможно, еще нужна будет помощь от фон Тома.

– Не совсем. Тут другое дело подоспело. Известный одесский негоциант Никанор Абросимов умер. А я – душеприказчик.

– Слыхал, слыхал. Увы… Знавал его. Скорблю… Но ведь это разовая история. Насколько я знаю, института нотариусов в России еще не завели?

Да, австрийский консул так просто и чтобы без ответа, но и без ссоры, не отпустит. О чем же можно сказать в такой ситуации? Со вторника Горлис начнет работать с воронцовской библиотекой. И конечно же, в одесском высшем свете, в каковой издавна погружен фон Том, это не будет секретом. Так что если австриец узнает сию новость не завтра, а уже сегодня, большого ущерба внешняя политика Российской империи не понесет. Не говоря уж о том, что и начальник международного отдела Павел Марини со дня на день придет с официальным извещением насчет такого ценного работника, как Натаниэль Горли.

– Конечно же, вы правы, уважаемый фон Том. У меня появилась работа ответственная, долгая и близкая сердцу. Вы же знаете мою любовь к книгам. – На этих словах Натан учтиво кивнул начальнику канцелярии, старина Фогель ответил ему таким же кивком. – А его сиятельство граф Воронцов предложил мне – в общественных интересах – провести полнейшую ревизию и опись его богатой библиотеки.

– Что вы говорите! Значит, сам генерал-губернатор лично занялся обустройством вашей службы, отвадив от нашего консульства. О да, это весьма интересно!.. Я хотел сказать – очень интересная работа для увлеченного книгами человека.

Фон Том чрезвычайно оживился. Чувствовалось, что это он еще сдерживает свое возбуждение. Горлис был уверен, что сразу же после его ухода консул сядет за письмо в Вену, в каковом изложит россыпь фактов, сумма которых засвидетельствует скорое начало войны. И запрет на работу в австрийском консульстве, наложенный на скромного чиновника, будет в этом докладе ключевым аргументом.

Но видит бог, не Горлис в этом виноват. Не исключено, что Воронцовым все именно так и планировалось.

Однако во вторник, придя к генерал-губернатору, спрашивать об этом Натан не стал. Воронцов рассказал о темпах семейного переезда из дома Фундуклея во Дворец на Бульваре. Принцип был такой, что все книги пока остаются на Херсонской улице. Паковаться же и перевозиться они будут по мере того, как Натан их обработает, то есть учтет, классифицирует и внесет в общий список. Воронцов и Горлис вместе разработали систему кодирования и шифрования книг и ящиков, в кои те будут упакованы. Натан еще раз убедился в крепкой деловой административной хватке Воронцова. И, как ему показалось, начальника в ходе рабочего обсуждения он тоже не разочаровал.

Внимание Горлиса привлекла книжица «Собрание стихотворений для чтения в солдатских школах отдельного Российского корпуса во Франции», имевшаяся в полудюжине экземпляров. Увидев, что открывается она стихотворением Ломоносова, гость изъявил желание выкупить одну. Такое предложение оказалось лестным для Михаила Семеновича, из чего стало понятно, что он принимал личное участие в составлении сборника.

– Оставьте. Я могу подарить. Это для вас? – В том, как ставился вопрос, ощущался элемент тревожного творческого самолюбия, чувства, которому подвластны даже такие суховатые высокопоставленные люди, как генерал-губернатор.

– У меня уж есть подобная антология. Сие ж хотел подарить доброму знакомому, частному приставу I части города Афанасию Дрымову.

– Экая в Одессе полиция поэтическая, – усмехнулся Воронцов и не отказал в просьбе подписать подарок: «Верному Афанасию Сосипатровичу».

Всю среду, четверг и пятницу Натану пришлось преизрядно потрудиться с библиотекой, чтоб получить представление об объеме работы, ее особенностях. Да и просто показать свое рвение начальству, что никогда лишним не бывает.

В пятницу вечером и в субботу утром пришло вдохновение сотворить изрядно подзабытую шаббатную молитву. И в ней Горлис, к сему времени настроенный на книжный лад, вдруг ощутил себя героем некой повести – испанским евреем, прячущимся от инквизиции. Нет, ну понятно, что его обстоятельства совсем иные, нежели кастильские. Но всё же прозрачная аналогия имелась. Также, подобно тайным испанским иудеям, ему приходилось грешить регулярной субботней работой. Оставалось только верить, что наставнический труд – не такой уж большой грех.