– Мы не должны сдаваться! – закричал я, и мне было плевать, что Мэфи – зверек. Он мог не понимать значения моих слов, но должен был понять интонацию. – Мы еще можем их догнать!

Мы были так близко. Я был как умирающий от голода человек, которому к самым губам поднесли ложку с медом.

Мэфи снова выдохнул, паруса наполнились ветром, и лодка дернулась вперед. Мэфи сгорбился в жаровне, его подрагивающие усы были все в пепле.

– Плохо, – прохрипел он.

Шок, который я испытал, услышав его голос, отличался от первого такого случая. Я мог бы наплевать на маленькое существо, которое вытащил из воды. Мог забыть об Алоне и всех других детях, которые остались позади. Но что, если Эмала прямо сейчас находится на той лодке? В глубине души я понимал, что такого не может быть. Ведь столько лет прошло! Но в мыслях я все еще стоял на том берегу в утро, когда исчезла Эмала, и надеялся, что каким-то чудом все снова станет хорошо. И отчаянно рвался догнать черную лодку под синими парусами.

Мэфи сделал еще один судорожный вдох и выдох. Он не мог встать на лапы и так и сидел сгорбившись в жаровне, будто раненный в живот. Я вспомнил, как он, вздохнув, положил голову мне на колени и заснул. Это было выражением абсолютного доверия. Вспомнил, как он бросился на Филин, выиграв для меня жизненно необходимое время. Чувство вины и отчаяние сплелись в моей груди в тугой узел. Сколько еще вдохов и выдохов потребуется сделать Мэфи, прежде чем мы сможем нагнать черную лодку? Слишком много. Он умрет до того, как мы ее догоним.

Я это понимал. Я знал это! И все равно я хотел хотя бы попробовать.

Слишком много я обманывал сам себя, нанизывал одну ложь на другую.

– Прекращай, – скомандовал я.

Я сказал это тихо, но Мэфи услышал и повалился на дно жаровни. Он не растратил все свое дыхание. Паруса обвисли, волны лизали борта лодки.

А черная лодка под синими парусами, на которую я так отчаянно хотел попасть, скрылась за горизонтом.

Темная, скользкая после прошедшего днем дождя брусчатка блестела в свете ламп. Теперь я знала маршрут и порядок действий. Все просто: подождать, пока отец закончит расспрашивать меня в комнате вопросов и удалится пить чай, потом пробраться в его комнату и взять какой-нибудь ключ. Отец уделял мне время не каждый вечер, поэтому мне пока что удалось выкрасть всего два ключа.

Да, все просто, но для меня это важно, потому что, когда я верну копию, у меня будет на два ключа больше, чем у Баяна.

Редкие прохожие на улицах переговаривались с мелодичным акцентом жителей Императорского острова, поглядывали на меня – я не успела сменить вышитую шелковую тунику на что-то попроще, – но потом возвращались к своим делам.

Отец редко позволял мне покидать дворец без сопровождения, так что вряд ли кто-то на улице мог знать меня в лицо. Было два раза, когда слуги носили меня в город в паланкине. Тогда я протягивала им из-за занавески монеты, чтобы они передали их торговцам, но моя нога никогда не ступала на улицы города, и я никогда не вдыхала его воздух.

По пути к Нумину я заглядывала в закрывающиеся лавки. Хозяева протирали тряпками прилавки и убирали товар в буфеты и ящики. Рулоны ткани с выбившимися концами в портняжной мастерской напоминали водопады самых разных цветов и оттенков. Дальше окруженная запахом дрожжей пекарня, после пекарни – трактир. В трактире за столиками в углах еще сидели посетители, на улицу долетали их приглушенные голоса и звон сдвигаемых кружек, а из дверей выползал дым от трубочного табака. И запах из трактира исходил такой, как будто там на половицах никогда не просыхали лужи. Мне хотелось войти, заказать кружку вина, устроиться за столом между этих людей, послушать их разговоры, приглядеться к ним. О чем мне могли рассказать их лица?

Но в кармане у меня на поясе лежал тяжелый ключ, надо было торопиться: отец мог вернуться в свою комнату и понять, что я сделала. Не сбавляя шага, я прошла к кузнице и проскользнула внутрь.

Звякнул колокольчик на дверной ручке, кузнец оторвался от работы и что-то тихо пробурчал себе под нос. Не то чтобы он был доволен или недоволен… скорее, чувствовал, что надо быть настороже.

– У меня еще один. – Я вытащила ключ из кармана на поясе.

Нумин, немного помедлив и не вставая с табурета, протянул руку. Я положила ключ ему на ладонь. Он, не сказав ни слова, осмотрел его и начал выдвигать ящики.

– Цена та же, как за последний.

Нумин уже знал, кто я, и мог запросить больше, а я могла больше заплатить.

Я положила на прилавок две монеты и понаблюдала за тем, как он делает слепки ключа. Вид у него был недовольный.

Нумин вернул мне ключ и, не отрываясь от работы, спросил:

– Ты нашла мой осколок?

Он задал вопрос вроде как безразлично, но при этом облизал пересохшие губы и плечи у него заметно напряглись. Нумин и в прошлый раз об этом спрашивал, но сейчас я поймала себя на том, что боялась услышать этот вопрос. Боялась, потому что знала, где его осколок, но не могла его добыть без риска для себя.

– Нет, – не задумываясь, соврала я, и мне тут же стало тошно. – Во дворце много запертых дверей, и я не знаю, где нужная комната. Но я ее найду, и, надеюсь, очень скоро.

Я взяла такой же невозмутимый тон, как и Нумин, как будто мне все равно.

Ему было не все равно.

И мне тоже. Хотя как иначе? Отец всегда говорил, что я должна полагаться только на себя и ни на кого больше. Но я полагалась на Нумина, и он выполнил свою часть нашего договора.

У Нумина на лбу выступили капельки пота, в них отражался оранжевый свет лампы. На полке у него за спиной стояли разные безделушки – вырезанная из дерева фигурка обезьяны, букетик засохших цветов, какие-то благовония и треснутая керамическая кружка. Мне стало интересно, что́ все они по отдельности для него значат.

– Сколько у вас детей? – спросила я.

Не стоило спрашивать, но это как с трактиром по дороге в кузницу – мир кузнеца был для меня чужим и в то же время затягивал, как воронка.

Морщины на лбу Нумина разгладились.

– Трое: сын и две дочери. – Крупный широкоплечий мужчина, который был так суров со мной в нашу первую встречу, прямо у меня на глазах превращался из камня в песок. – Они еще слишком малы, чтобы помогать мне, но им прям не терпится. Старший особенно рвется.

И он рассмеялся, по-доброму так, мне даже тепло на душе стало.

– Вы, наверное, очень их любите.

А мой отец? Он когда-нибудь упоминал обо мне с такой теплотой? Или горевал о моих потерянных воспоминаниях и говорил всем, что теперь может меня, беспамятную, изгнать? Я попыталась представить, как отец вдруг с теплотой заговорил обо мне, но у меня ничего не получилось.

Как только я произнесла последнюю фразу, голос Нумина изменился. Я поняла, что он мог воспринять мои слова как угрозу, но было уже поздно.

Нумин резко открыл очередной ящик, порылся в нем и холодно сказал:

– Вот ключ, который ты принесла в прошлый раз. А этот сделаю через день-два.

Он положил изготовленный ключ и тот, с которого сделал слепок, на прилавок, забрал две монеты и отвернулся.

Стало ясно, что разговор окончен. Я спрятала оба ключа в карман и вышла.

Тапки промокли, пока я бежала к дворцу по мокрой брусчатке. Пока забиралась по стене, под ногти забилась штукатурка, а когда я добралась до комнаты отца и на цыпочках вошла внутрь, чтобы положить ключ на место, пот струился у меня между лопаток. На этот раз Бинг Тай только тихо заворчал.

Встречи с отцом я не жаждала, так что задерживаться не стала и вернулась в свою комнату, которая по сравнению с комнатой отца была тесной, как чулан. Пусть так, но зато в ней я чувствовала себя в полной безопасности – стены словно обнимали меня со всех сторон, и не было никаких неизведанных или потаенных уголков. Закрыв за собой дверь, я выдохнула, скинула мокрые грязные тапки и достала из-под кровати чистые.