Напрасно я озирался по сторонам в поисках прелестницы-блондинки. На глаза мне попался лишь Кид. Он стоял на балконе четвертого этажа западного крыла и мечтал, как он будет прогуливаться здесь после смерти.

Кид близко общается с генералом. Надо бы с ним потолковать. Вдруг удастся выведать, кто может желать смерти старика.

Я просунул голову в дверь конюшни, но Питерса не увидел. Две лошади с усмешкой смотрели на меня, словно думали: «Ага, наш час пробил».

– Догадываюсь, чего вам не хватает, – сказал я им. – Четкого плана действий. Но мы с генералом заключили сделку: он заплатит мне лошадьми. И самых нахальных я отправлю на живодерню – пусть с вас там шкуру сдерут.

Не знаю, зачем я это сказал. Полная чушь, разумеется. Они не приняли мои слова всерьез. Интересно, почему при виде лошади я всегда глупею.

– Питерс, вы здесь?

Я начал волноваться: слишком многие уже погибли.

– Я здесь, – отозвался он из дальнего угла.

Там было темно, поэтому я старался передвигаться осторожно, хоть и не допускал, что Питерс замешан в злодеяниях.

– Проклятый Снэйк, наверное, все время тратил на возню с красками. Он месяцами не убирал здесь. Посмотри, что делается.

Я посмотрел. И сморщил нос. Питерс вилами бросал на стоявшую рядом тележку навоз и грязную солому.

– Я мало что в этом смыслю, но, по-моему, навоз на поля вывозят не в это время года.

– Отстань. Мне надо вывезти дерьмо и вычистить помещение. – Он пробормотал несколько крепких ругательств по адресу Снэйка и его предков. – А хлопот у меня и без того хватает. Почему бы тебе, Гаррет, пока свободен, не взяться за вилы и не помочь мне немного?

Я повиновался, но, думаю, толку от меня было кот наплакал. Мне всегда везло, даже в армии: я не выполнял черной работы и не ухаживал за лошадьми.

– Кстати, зачем я пришел. Я нашел парня, который купил украденные вещи. Мой помощник приведет его сегодня днем.

Питерс перестал работать и пристально посмотрел на меня. Впрочем, особого впечатления мое сообщение на него не произвело.

– Значит, кое-что ты все же делаешь. А я уж начал думать, что ты и вовсе лентяй, только мозги Дженнифер пудришь.

– Ничего подобного. Не мой тип, – отпарировал я.

Сержант заметил мой тон и сменил тему:

– Ты пришел просто сообщить мне новости?

– Нет, мне нужна ваша помощь. Мой приятель приведет еще и врача.

– Ты хочешь, чтобы я отвлекал старика, пока докторишка будет его осматривать?

– Я хочу, чтобы вы вышли на дорогу встретить их и объяснили доктору, что к чему, а то он, пожалуй, сбежит, не взглянув на старика. Хотя я не возлагаю на него больших надежд: без подробного осмотра трудно делать выводы.

Питерс неутомимо загружал навоз на тележку и ворчал что-то себе под нос.

– Когда они придут?

Я прикинул, сколько займет дорога туда-обратно. Проволочек Плоскомордый не допустит. Он ухватит их за шиворот, в охапку – и сюда.

– Часа два еще есть. Хорошо бы, чтоб парня больше никто не видел. Пусть это будет сюрприз.

– Не отлынивай, – буркнул Питерс.

Я взялся за вилы.

– Я все устрою, – сказал он. – Но сначала надо взглянуть на старика. Там вечно что-то случается.

– Для меня это очень важно.

– В самом деле?

– Может, расследование сдвинется наконец с мертвой точки и куда-нибудь да придет.

– Ты всегда был оптимистом.

– Вы не согласны?

– Нет. Ты имеешь дело не с заурядными преступниками. Эти себя не выдадут, не запаникуют. Будь осторожен.

– Я осторожен.

Он опустил вилы:

– Продолжай работать. Пойду узнаю, как дела.

Я посмотрел ему вслед и усмехнулся. Уши Питерса торчали, как ручки у кувшина.

Я еще чуть-чуть побросал навоз и плюнул. Не в конюхи готовила мама Гаррет своего любимого сына.

Я отошел шагов на десять, и тут в голову мне пришла одна мысль. Я вернулся назад, в логово Снэйка Брэдона, покрутился там минут пять, посветил лампой во все углы. Тело Снэйка исчезло. Куда они его дели? Свежей могилы на кладбище не было.

Черт! Забыл спросить Питерса о Тайлере и мертвеце. Мне недостает дотошности Покойника, я теряю бдительность, задумываюсь о посторонних вещах, копаюсь в собственных переживаниях и вообще недостаточно внимателен. При Покойнике я не позволял себе распускаться, он заставлял меня работать четко, точно по списку, номер за номером.

Ничего, я наверстаю упущенное. Пусть я не успел встретиться со Снэйком, это не значит, что он не сможет мне кой-чего порассказать. Спасибо Покойнику – он меня надоумил. Стоит сосредоточиться, и вещи заговорят, хочется им того или нет. Итак, за работу, Гаррет.

Тем же самым я занимался, когда мы нашли Снэйка, и ничего не обнаружил. Но на этот раз я заметил заляпанный краской стол, на который раньше не обращал внимания. Я вообще как-то упустил из виду эту сторону деятельности Снэйка.

Кухарка называла Снэйка гениальным художником, мне рассказывали, что он писал портрет колдуньи Чернявки-Невидимки. Теперь я видел перед собой наглядные доказательства того, что он не бросил рисовать и рисовал помногу.

Но это не вязалось с прочими сведениями о Брэдоне. Художники живут нахлебниками при господах с Холма. Не важно, насколько они талантливы, такой работой не прокормишься. Брэдона я не воспринимал как художника именно потому, что он ни перед кем не пресмыкался.

Но этот стол свидетельствовал о том, что работал Снэйк много. Где же плоды его трудов? На столе их не было.

Начав с рабочего стола – центра жизни Снэйка Брэдона, я тщательно обыскал помещение. Ничего интересного, кроме всяких валяющихся в беспорядке рисовальных принадлежностей, в комнате не оказалось. Я вспомнил, каким чумазым был Снэйк, когда мы расследовали убийство Хокеса. По-видимому, он тогда работал над новой картиной.

К логову Снэйка примыкала разделенная на две части комнатушка двенадцать на пятнадцать футов, раньше в ней хранилась конская упряжь. Я постоял там, размышляя: судя по всему, не я один вспоминал о Снэйке после его смерти. Эх, Гаррет, Гаррет, старый недотепа! Обскакали тебя.

Если человек, обыскавший комнату раньше меня, и нашел что-либо любопытное, он избавился от этого, не оставив следов. Остались только обломки старых кистей на полу. Вряд ли хобби Снэйка было тайной. Надо полагать, о нем знали все, но старались не упоминать. Малевать картины – занятие, недостойное мужчины и морского пехотинца. Разумеется, своими замыслами Снэйк ни с кем не делился.

Однако нелегко разобраться в этих людях. Они снова и снова изумляли меня.

Я помедлил, пытаясь вообразить, куда Снэйк мог прятать вещи, не предназначенные для посторонних глаз. Ту же операцию наверняка проделал и мой предшественник, знавший Снэйка куда лучше.

Великий мыслитель Гаррет поднапрягся, но родить ничего не смог.

Ладно, обыщем еще раз. Надо проверить каждый закуток, каждую щелку. Кто бы ни опередил меня, ему пришлось торопиться, чтобы другие не заметили его отсутствия. Черт возьми, он мог обшарить все еще до нашего с Морли появления. Или пока все думали, что он таскает навоз.

Но вдруг он что-нибудь упустил. Если это что-нибудь существует.

Я быстро осмотрел нижнее помещение. В глаза ничего не бросилось, а тем временем приближалось опознание вора. Я заспешил, почему-то надеясь, что мне попадется какое-нибудь чрезвычайной важности доказательство.

Я забрался на сеновал, уселся на стог сена, бормоча про себя: «Какого черта я здесь ищу? Картины? Ясное дело, он писал картины, а они куда-то запропастились. Но зачем отыскивать их?»

Я пожал плечами, поднялся и огляделся кругом. Снэйка снабжали довольно-таки приличным, сухим сеном. Обычным крестьянам приходится набивать сараи бросовой трухой.

Кстати, о сене. Мне вспомнилась забавная история об одном типе из нашего взвода, звали его, кажется, Талса. Он классно стрелял из лука и был нашим снайпером. Деревенский парнишка, из очень бедной семьи, погиб на островах. Он, бывало, все ржал, рассказывая, как развлекался с дочками барина из соседнего поместья. Они устроили себе потайную комнатку на сеновале в главной барской конюшне.