– Это из-за него погибли Ваня и Яна, – прошипела Тамара, обхватив голову руками.

“Неужели? А кто, напомни-ка, его во всё это втянул, мм? Из-за кого он очутился в лагере?”.

Женщина промолчала и по её щеке проскользила слеза.

Тем временем мужчина с тоской прогнусавил:

– У меня с собой пистолет. Откройте мне дверь, и я с радостью дам Вам меня пристрелить…

– Зачем мне Ваша жизнь? – не понимала Тамара. – Если взамен её нельзя вернуть моих детей и супруга…

“Супруга?? Того самого мерзкого садиста?? На кой бес он тебе сдался? Не уважаешь ты себя, дорогуша!”, – ехидно протараторил внутренний голос, который женщина намеренно проигнорировала.

– Вы причиняете мне куда больше страданий тем, что даже не желаете слушать, – продолжил диалог некто Трофимов. – Этого Вы добиваетесь, да? Чтобы я мучился днями и ночами, мечтая о возможности спать спокойно…

– Что Ваши страдания в сравнении с моими? – презрительно кинула Климова.

– Сущие пустяки, – грустно ухмыльнувшись, прошептал мужчина и, понурив голову, ушёл прочь.

4

В этой жизни Матвея Желторотова раздражало не многое, и, как назло, одно редкое исключение шло в данный момент рядом с ним – Реджинальд Хант. Грёбаное говно на палочке, не иначе. И неужели этот замызганный коротышка, строящий из себя великого охотника и красноречивого психолога, в самом деле думал, что может тыкать Матвея носом в какое вздумается дерьмо только потому, что Желторотов младше? Как бы не так! Парень плевать хотел с самой высокой колокольни на грязную лысину Ханта и не собирался потворствовать его нахальству. Без разницы, как о Реджинальде отзывались другие. Хватало того, что он сам не доверял ему. Чего можно ждать от такого горделивого наглеца? Разве только какой подлости. Вообще, ни к кому до сих пор избегающий конфликтов Матвей не испытывал столь тошнотворной антипатии, как сейчас к Ханту. Желторотов был не в восторге от их с дядей спутника, чьё слово имело огромное влияние на Ткачёва, который, несомненно, испытывал глубокое уважение к Реджинальду и зачастую пытался казаться услужливым, тем самым нервируя Матвея, считавшего подобное поведение недостойным.

– А знаешь, птенец, из чего лепится настоящий мужик? – подало голос то самое говно на палочке, шагающее чуть впереди Желторотова.

– Из дешёвого сырья двух озабоченных индивидов, – усмехнулся Матвей и застегнул верхнюю пуговицу своего плаща-дождевика болотного цвета.

– В случае с тобой, походу, на дешевизну не скупились, – сверкнув золотым зубом, подколол Хант, чья лысина теперь скрывалась под банданой с меховой полоской по центру.

“Как же я хочу тебя пристрелить!” – подумал Желторотов, но, крепче сжав в руках старенькую потёртую двустволку ТОЗ-БМ шестнадцатого калибра, не стал накалять обстановку и в шутку сказал:

– Просто у меня родители экономисты.

– Так из чего, по-твоему, Реджи, лепится настоящий мужик? – вернул беседу в колею Игорь.

– Из нелёгких испытаний, – ответил Хант. – Они куют железный характер…

Трое охотников двигались по голым полям к горному хребту. Размытые очертания гребня сливались с обволокшими его низкими мутно-серыми облаками. Небо мрачнело. В довесок к этому усилились порывы ветра, вскоре помножившиеся перемешанным с мелким снегом дождём. Как назло такие канделябры погода начала вытворять сразу после того, как троица покинула хутор.

У каждого члена похода, помимо оружия, имелось по спальному мешку за спиной, а также по водружённому на плечи рюкзаку с различными жизненно необходимыми вещами. Матвей с заткнутой за пояс рогаткой пёр на себе самый ценный груз. В сумку парня навалили пищу, спички, алюминиевую посуду и армейский котелок. Его дядя Игорь, разодетый в ушанку с оттопыренными лопухами, тёплый заячий тулуп и охотничьи сапоги, тащил баул с палаткой. Фактически она была рассчитана на двоих, но на деле её вместимость равнялась количеству не желающих спать под звёздами людей. Ханту же досталась роль склада боеприпасов: закрытый патронаж на поясе мужчины располагал двадцатью четырьмя патронами, ещё пять нарезных патронов хранились в открытом патронаже на прикладе его новенького бокфлинта ИЖ-27М-1С двенадцатого калибра, а остальные запасы патронов находились в его пузатом рюкзаке, где также нашлось место складным сапёрным лопаткам и свёрнутому тенту.

– Хех! Я-то думал, Гулливер, что ты уже расстался со своей старушкой, – после продолжительного молчания осклабился Реджинальд, указав взглядом на ружьё Игоря.

– Моя судьба – её судьба, – пожал плечами Ткачёв и, нежно погладив берёзовое цевьё своего ИЖ-18, уточнил. – На покой она уйдёт вместе со мной.

– Неужели тебе не хотелось попробовать чего-то нового? – удивился Хант и, достав из кармана камуфлированного комбинезона помятую пачку всё той же “Оптимы”, вытянул зубами одну сигарету.

– Зачем изменять традициям? Я с ней столько всего прошёл! Можно балладу писать! Мы с моей птичкой как единое целое! Да я ей, если подумать, внимания уделяю больше, чем жене! – и мужчины дружно заржали.

– И всё же двустволка лучше! – заявил шмыгнувший покрасневшим носом Матвей и выпустил изо рта облако пара.

– Твоя плохой тому пример, – подметил закуривший никотиновую зубочистку Реджинальд. – Но в целом я согласен с пареньком.

– Одноствольное ружьё учит одному очень важному качеству, которым должен обладать каждый уважающий себя охотник, – многозначительно поднял указательный палец Игорь.

– Какому, дядя? – поинтересовался парень, слизывая с замёрзших губ ледяную каплю.

– Бить цель одним верным выстрелом, – поведал Ткачёв и улыбнулся.

– С таким аргументом трудно поспорить, – кивнул Хант.

– Я с детства усвоил, что валить мишень надо с первого раза. Тогда, помню, я учился во втором классе сельской школы, и к нам пришла новенькая, Валюха Дроздова. Девка прям кровь с молоком! Мне сразу понравилась! – с восхищением рассказывал Игорь. – Только вот как себя с ней вести я не знал, поэтому привлекал её внимание довольно грубыми способами: толкал, дёргал за косички, щипал за попу…В общем, самым значимым, чего я этим добивался, были её слёзы. Однажды благодаря мне Валя прилетела в угол двери и рассекла себе бровь. Мальчик из класса постарше, коего также обворожила Дроздова, не оставил подобное без внимания и любезно пригласил меня на стрелку сразу после учёбы. Я по-настоящему обделался, ведь сию детину боялись даже четвероклассники. Все оставшиеся уроки я просидел бледный, как смерть, а после звонка с последнего занятия и вовсе чуть не потерял сознание. Понимая, что мне несдобровать, я принял решение нанести удар первым, исподтишка. Подло, зато действенно! Он бы такого точно не ожидал. Мы встретились у школьного забора и встали друг перед другом в окружении большого числа зрителей. Я трусливо посмотрел в свирепые глаза верзилы, прицелился ему в нос, и пока он толкал речь о том, как порвёт меня на части, треснул в злобную морду ватным от волнения кулаком…

– И? – нетерпеливо спросил Матвей.

– Ушиб руку о железобетонный лоб этого переростка, после чего мне по всем канонам надрали задницу, – со вздохом признался Ткачёв. – Вот она, цена промаха…

– Влупил бы ему ещё! Чего остановился-то? – не понял Реджинальд.

– Рука разболелась, – с плаксивым видом объяснил Игорь.

– И всё же я не очень прослеживаю мораль, – тупил подтирающий сопли Желторотов.

– Мораль в том, что надо правильно выбирать соперника и не париться из-за баб, – иронично высказался Хант, докуривая сигарету. – А с древних запылившихся одностволок лучше по бутылкам во дворе стрелять…

– Поверь, моё ружьё даст фору любому другому! Бой у него до сих пор отличный! – похвастался Игорь.

– У моего, между прочим, тоже! – яростно вступился за своё оружие Матвей. – И небольшой шат стволов этому не мешает!

– Ладно, довольно балакать, Желторотик! – заткнул его Реджинальд и, остановившись у подножия горы, чьи склоны густо заполняли сосны да ели, добавил. – А то выдохнешься, и наш провиант не окажется по ту сторону перевала…