В темноте время снова замедлилось и Рей уже готова была снова начать перебирать разрозненные осколки своих воспоминаний, чтобы сохранить рассудок, когда узкая полоска света открывшейся двери ознаменовала окончание ее заточения. По расчетам девушки, прошло не больше суток с того момента, когда она покинула допросную. И хотя она не особенно сопротивлялась, ее волоком вытащили наверх. Измученное стрессом, голодом и усталостью тело повиновалось чужим приказам с такой легкостью, словно Рей была тряпичной куклой. Яркие всполохи ламп снаружи резали глаза и ресницы все время пытались предательски сомкнуться, погружая девушку в поверхностный и тяжелый сон. Только теперь она осознала, что толком не спала и не ела уже почти неделю.
Вопреки ее ожиданиям, Рей вовсе не спешили возвращать в барак, как и провожать обратно в допросную. Ее втолкнули в какую-то комнату, где несколько толстых, неопределенно толи мужских, толи женских, рук принялись за свою добычу – ее раздели и ополоснули ледяной водой, густо облили чем-то, источавшим сильный приторный и сладкий аромат, причесали и принялись наряжать, словно она действительно превратилась в игрушку большого, жестокого ребенка. Непривычно хорошее белье, какое-то пестрое платье из скользкой ткани, грубо натянутое через голову. Эти же руки насадили на ноги непозволительно роскошные шелковые чулки и вызывающе-красные туфли. Потом все те же неизвестные феи пытались накрасить ее исхудавшее в лагере лицо, чуть не выкололи глаз кисточкой для туши, промазали мимо скользкой, видавшей виды жирной красной помадой. К концу всего этого действа Рей немного взбодрилась, осознала, что происходит что-то, выходящее за рамки ее привычного лагерного быта и попыталась сопротивляться, но за попытки проявить характер быстро схлопотала по лицу каким-то тяжелым предметом. И все те же ловкие руки вытерли струйку крови из носа, приложили салфетку с нашатырем и мутная картинка быстро вернула себе четкость.
Над Рей хлопотали две грубые девицы, из яркого макияжа и одеяний которых не сложно было сделать вывод о их принадлежности к древнейшей профессии.
Наконец-то Рей встряхнули за шкирку и поставили на ноги, а затем сунули в нос фляжку с сильным терпким ароматом. Рей попыталась увернуться, но одна из женщин ухватила ее за подбородок и больно сжала щеки, вынуждая открыть рот. Когда едкая обжигающая жидкость влилась в горло девушки, она поперхнулась и закашлялась. У напитка был характерный вкус – анис, полынь и гвоздика. Вероятно, зелье во фляжке было абсентом или каким-то похожим горьким аперитивом вроде того, который готовили местные жители юга Франции и севера Испании. Рей украдкой вспомнила о том, как впервые попробовала абсент в Париже, поддавшись уговорам По и Кайдел. Для девушки, никогда не пробовавшей алкоголь – это оказалось фатальной ошибкой. Важно было уточнить, что из-за детства, проведенного в Алжире, где из-за жары и мусульманских традиций населения спиртные напитки практически не были распространены, Рей абсолютно была лишена иммунитета к их воздействию на организм. Она пьянела мгновенно. И сейчас, после приличной дозы горького зелья, она тут же испытала, как земля начинает уплывать из-под ног, а голова кружится.
Рей болталась из крайности в крайность – то не осознавала, где находится, то четко различала каждую деталь; пока ее сажали в машину, блестящий нацистский «Хорьх» без верха; пока везли по темной ночной дороге, где каждая кочка и ухаб отдавались неприятными ощущениями в желудке. Девушка даже порадовалась, что голодала последние дни и невольно избавила себя от риска проститься со всей съеденной накануне пищей из-за ее полного отсутствия.
Наконец-то машина остановилась перед облезлым двухэтажным зданием. Конвой из проституток, всю дорогу сидевших по обе стороны от Рей на заднем сидении и шумно переговаривавшихся на непонятном ей диалекте французского, резво вытряхнул свою подопечную на землю. Рей чуть не уронила туфлю и теперь она болталась на ноге, еще больше затрудняя и без того осложненные алкогольным мороком передвижения в пространстве.
Цепкие руки проводили Рей внутрь помещения и после прохладного зимнего воздуха на нее опустился терпкий и густой смрад деревенской таверны. В глазах потемнело, помещение поплыло цветными пятнами. Рей пыталась сопротивляться и ухватиться за стремительно расплывающуюся реальность, но все глубже вязла в густом тумане заполнявшем изнутри ее голову.
В доме царил мягкий полумрак; из источников света был только большой, выложенный камнем камин и тусклые свечи на столах. В отблесках огня скользили неясные тени постояльцев. Куда более четкими были их смех, голоса, по большей части на немецком, звуки песен и военных маршей, которые тянула компания в углу. Мускусный резкий запах терзал ноздри. Чьи-то руки из темноты потянулись к Рей и она отшатнулась, чуть не потеряв равновесие на непривычных каблуках. Все-таки раньше ей никогда не приходилось носить подобную неудобную, хоть и красивую обувь.
Одна из ее попутчиц шлепнула по руке нациста в расстегнутой форме, тянувшегося к Рей и что-то возмущенно крикнула ему по-немецки. Он скривил физиономию и презрительно плюнул себе под ноги, грязно выругавшись, но своих попыток не оставил – снова дернулся в сторону девушки. Тогда из мутного марева вокруг выплыло лицо оберштурмбанфюрера Хакса. Его ровные черты и холодные глаза резко контрастировали с языческой пляской веселья вокруг. Он был серьезен, уравновешен и презрителен, словно вынуждено оказался свидетелем того, что вызывало у него куда большее отвращение, чем носители грязной, порченной крови. Как средневековый инквизитор, обнаруживший капище дикарей и обряд, посвященный осуждаемому церковью божеству.
- Отведите ее наверх, - распорядился Хакс и вытащил из-за пояса дубинку. Рей дернулась, ожидая удара, но вместо нее рыжий офицер принялся охаживать своим оружием лезшего к ней солдата. Проститутка рядом с девушкой, при виде этого, издала звук средний между смешком и хрюканьем. И за локоть потащила Рей через толпу к лестнице с высокими деревянными ступенями. Рей только и оставалось, что послушно переставлять ноги, под тяжелыми и похотливыми взглядами присутствующих. В этом коротком платье и туфлях она чувствовала себя практически обнаженной и с удивительной теплотой вспоминала закрытую арестантскую одежду.
Рей слегка шатало и она вцепилась в перила, как в спасительную соломинку утопающий, и тут же обзавелась несколькими саднящими занозами. К счастью, сквозь мутную пелену, застилавшую окружающий мир, даже боль доносилась приглушенно и гулко.
Проститутка распахнула перед Рей одну из тяжелых массивных дверей на втором этаже и в лицо ей ударили жар камина и запах пота и алкоголя. Рей поморщилась, испытав сильный рвотный порыв, но удержалась. Ее расфокусированный взгляд уперся в светлые пятна кожи, ярко выделявшиеся на темном полотне постели. Несколько мгновений она стояла неподвижно, пытаясь собрать воедино расплывавшееся изображение, судорожно моргая. В затуманенном мозгу медленно, но верно происходил процесс узнавания. Темные, но слипшиеся от пота слегка кудрявые волосы, широкая спина с двигающимися от напряжения мышцами. Запоздало, Рей осознала, что присутствует там, где ей не следует находиться, но она была слишком одурманена, чтобы найти в себе силы сдвинуться с места, уйти, а лучше, броситься бежать. Да и цепкие пальцы проститутки на плече, удерживали ее на месте. Словно завороженная жена Лота, она не могла оторвать взгляда.
Женский голос, судорожно шептавший что-то по-немецки показался ей отдаленно знакомым. Смысл слов был Рей не понятен, но выражение, с которым они вырывались из пересохшего от жара рта, женщины, вполне красноречиво объясняло их значение. Наконец плечо мужчины сдвинулось в сторону, позволяя Рей увидеть лицо женщины, распластавшейся на кровати, разметавшей льняные светлые волосы по смятым подушкам. Такой капитана Гретхен Фазму Рей не видела никогда. Видела холодной и высокомерной; видела жестокой и насмешливой, когда она истязала Кайдел, постоянно игравшую с огнем ее самолюбия; видела фанатичкой нацистов во время допросов, видела ледяной статуей и бешенной валькирией. Но задыхающейся от страсти любовницей никогда прежде. И, честно говоря, совершенно об этом не жалела.
