Комментарий к Глава двадцатая. Смерть в Венеции. Часть III
Здесь должен был быть полезный или ироничный комментарий, но нет.
Остался эпилог.
========== Эпилог. Часть I ==========
Париж, весна 1967 года.
Снадобье бросила быстро в вино им, которое пили,
Тонут в нём горе и гнев и приходит забвение бедствий.
Если бы кто его выпил, с вином намешавши в кратере,
Целый день напролёт со щеки не сронил бы слезинки,
Если бы даже с отцом или с матерью смерть приключилась,
Если бы прямо пред ним или брата, иль милого сына
Острою медью убили и он бы всё видел глазами.
“Одиссея” Гомера.
По сто лет не был в Париже и в действительности не сильно горел желанием туда возвращаться из-за сентиментальных ностальгических чувств, но в этот раз звезды совпали нужным образом. Этот вздорный выскочка режиссер последнего фильма, над которым он работал, совершенно измотал французу все нервы своими придирками и пожеланиями относительно сценария, да и полноценного отпуска не было много лет. Звонок от Зори, которая вдруг и сама зачем-то собралась туда и предложила пересечься, окончательно убедил По в необходимости поездки на историческую родину. Однако, когда он уже прибыл в отель, то получил весточку от бывшей жены и старого боевого товарища о том, что дела вынудили ее остаться в Будапеште. Зори приглашала к себе и, как обычно, совершенно не терпела возражений и была крайне убедительна в своих аргументах: город на Дунае весной особенно хорош, кухня в бывшем еврейском квартале не сравниться ни с чем другим на свете, да и что ему стоит, если уж он все равно притащил свой старый, продавшийся штатам зад, в покинутую Европу? По решил повременить с ответом и подарить себе несколько дней в Париже. Однако, его литературный агент имел свое мнение относительно этого вопроса. Он быстренько назначил встречу с читателями и не где бы то ни было, а в “Shakespeare and Company”. По согласился, хотя без должного энтузиазма. Все-таки мальчишкой, он обожал это место, было оно без преувеличения культовым. И можно было совместить приятное с полезным:
По не стал брать машину и прогулялся от отеля пешком, насладившись старыми, любимыми местами – набережной Сены с прекрасными видами на Нотр-Дам и запутанными улочками университетского квартала. В последнем, как и во времена его студенчества и далекой юности, по-прежнему кипела бурная жизнь. Пестрая, шумная, пышущая энергия молодежь оглашала округу звонкими голосами и смехом. Из маленьких кафетериев неслись звуки современной модной музыки, по мостовой стелился сигаретный дым и воздух звенел от юности и больших идей.
По был приятно удивлен, что на встречу вообще пришли какие-то читатели – опять же, все, по большей части студенты, ведь он слишком давно покинул поприще литературного труда. И все же – эти молодые люди откуда-то знали и ценили его роман, с готовностью подписывали почерканные ручкой для своих заметок экземпляры. Француженки по-прежнему кружили голову, пожирая По весьма откровенными взглядами. Прежде именно по этой причине ему чрезвычайно нравились подобные мероприятия, часто заканчивавшиеся в крошечной комнатке или заваленной книгами квартире, в постели очередной страстной любительницы литературы. Сейчас он был скорее равнодушен к подобным приключениям, насытившись ими до тошноты.
Внезапно на стол перед ним вместо очередного экземпляра романа легла толстая машинописная рукопись перетянутая атласной лентой. Такое случалось часто и у По даже собралась целая библиотека творений юных авторов, на которых сильно повлияло его творчество, отчего они считали его обязанным протолкнуть их в мир коммерческой литературы. По поднял взгляд на очередного юного гения и застыл, проглотив слова, которые хотел сказать.
Мальчишка лет двадцати, а именно он принес свое творение, на мгновение показался По знакомым, но мозг так и не смог опознать его. Просто – типичные, довольно распространенные черты, особенно во Франции – густые темные кудри, ореховые глаза, бледная кожа, чуть горбатый семитский нос и резкая линия подбородка. А вот девочку рядом с ним По легко вспомнил. Эту необычную внешность в принципе сложно было забыть – азиатский разрез темных глаз и светлые, густые волосы, теперь обрезанные в аккуратное короткое каре и прижатые красным беретом. Да и глаза… ее матери.
- Констанс! – воскликнул По радостно, - какая встреча. Родители тоже в Париже?
Девушка сконфузилась от упоминания родителей в обществе своего кавалера, вероятно, чувствуя себя слишком взрослой для таких разговоров. Но выдавила из себя мягкую, снисходительную улыбку.
- Нет, я одна, - тихо буркнула она и протянула ему свой экземпляр книги, - подпишите?
По покорно подписал книгу, и Констанс поспешно прижала ее к груди и исчезла в толпе других студентов вместе со своим спутником. По быстро объявил перерыв и выскользнул на улицу. Он был взволнован и не хотел упустить девушку, встреча с которой показалась ему удивительной удачей. По пути он размышлял о том, что неплохо было бы и с Роуз связаться, раз уж он все-таки приехал в Старый Свет. Все-таки на этой земле жило слишком много призраков его прошлого, некогда самых дорогих сердцу людей. И если Зори и Роуз периодически поддерживали с ним связь, то только один из чудом прошедших войну его старых друзей растворился в бесконечных хитросплетениях городов и дорог. Словно никогда не существовал вовсе.
Рей.
Его взгляд наконец-то зацепился за Констанс – она стояла, прислонившись спиной к стене, и задумчиво выпускала в воздух колечки дыма полными алыми губами. Помада смотрелась на ней дико и неуместно, кровавым пятном расплываясь на этом юном и нежном лице. Мальчик, который принес рукопись, снимал девушку на компактную камеру, в которой По без труда узнал почти антикварную сейчас «Аймо», сжимая в зубах сигарету. Они были настолько увлечены процессом, что По вдруг показалось совершенно не уместным врываться в их компактный мирок.
Да, теперь он и сам был незваным гостем в этой парижской бурной весне. Призраком, давно и безвозвратно, к счастью, ушедшей эпохи.
Поддавшись странному настроению, охватившему его после этой встречи, По отправился в район, где некогда жили его родители. Квартиру они давно продали, но ничего не могло помешать ему пройтись по знакомым с детства улочкам и заглянуть в ожившую после войны булочную на перекрестке. Их кофе и тыквенный тарт были также ароматны, как никогда прежде. Словно хотя бы где-то время остановилось.
Рукопись По все-таки забрал с собой, но читать пока не торопился. Впервые за много лет ему вдруг стало интересно чем же с ним захотел поделиться юный автор. Возможно, это произошло потому, что мальчишка был приятелем дочери его старой подруги. Возможно, при ином стечении обстоятельств, По просто забросил бы этот текст куда-то подальше, как и все остальные, обещая себе когда-нибудь посмотреть, и забыл бы о его существовании. И он вовсе не был таким циничным и ревнивым к молодым дарованиям писателем, просто процент текстов, достойных внимания сводился к единицам, а остальное было лишь эпигонством, фантазиями и вариациями на тему того романа, который он издал много лет назад.
По уже собирался отправиться в направлении отеля и вышел к смотровой площадке Сакре-Кер, когда его взгляд зацепился до боли знакомый силуэт, спускавшийся вниз по лестнице. Сердце бешено застучало в груди, и он мгновенно позабыл и про все свои планы, и про рукопись, и про бесполезное ностальгическое любование видами Парижа, открывавшимися отсюда в ясную погоду. Он чуть не свернул переломал себе ноги, бросившись бежать по высоким, совершенно не предназначенным для пробежек ступеням и ухватил девушку за руку. Она остановилась, обернулась, откинув на плечо отросшие каштановые волосы, и с удивлением уставилась на него непонимающим взглядом больших ореховых глаз.
