– Да так же, как у всех… Тебе, наверное, известно, что мы с Рэнси и Димаром бросили Лакон в одно и то же время и отправились сражаться за Акулий мыс под предводительством Аттала Аггертейла. Там я и остался без руки. Аварцы смазывают свои стрелы такой дрянью, что обычно раненых не успевают доносить до лазарета. То, что от меня просто отрезали кусок, еще можно считать удачей. Но, естественно, тогда я так не думал, – с усмешкой признался Кэлрин. – Когда они отказались взять меня обратно на корабль, я пошел к Атталу и сказал ему, что если наш «Бурерожденный» уйдет в море без меня, я прыгну в море со скалы Рассвета. Такая глупость – сейчас даже стыдно вспомнить. Аггертейл спросил: «Зачем тебе теперь место на корабле?» Я сказал: «Чтобы закончить начатое». Тогда он посмотрел на меня, как на какую-то мокрицу, и сказал: «Если это самое лучшее, до чего ты сумел додуматься, то я тебе мешать не буду». Как я его тогда на месте не убил – не знаю… Я ведь думал, что терять мне уже нечего. Зато все слышали наш разговор, и капитан больше не запрещал мне присоединиться к экипажу.

Отт стоял в проходе и говорил, не особо понижая голос, но никто из посетителей Книгохранилища не пытался призвать его к порядку. Воспоминание о схватке за Акулий мыс было еще слишком свежо, а пустой рукав Кэлринна подействовал бы отрезвляюще даже на самых раздражительных людей. Некоторые из посетителей библиотеки уткнулись в свои книги, а другие, как заметил Крикс, забросили свои занятия и украдкой слушали их разговор.

– Ты ведь, конечно, слышал о сражении у Чаячьего острова? – осведомился Отт.

– Кто же о нем не слышал! Менестрели называют его новой Битвой у Ревущего.

– Это они хватили через край… Готов поспорить, Битва у Ревущего стоила трех таких, как эта. Но у Чаячьего тоже было на что посмотреть. Это был мой первый выход в море после лазарета, а высланный нам наперерез аварский флот был почти вдвое больше нашего. Мои товарищи, по-моему, уже чувствовали себя покойниками, и мне захотелось как-нибудь их подбодрить… До сих пор толку от меня было не много, так как ни грести, ни драться я не мог, поэтому теперь я решил сделать то, на что я был еще способен – спеть.

– Значит, это был ты?! – воскликнул Крикс. – Все менестрели в один голос говорят о заколдованном певце, который стоял на носу и распевал «Холмы Равейна», пока его крогг не протаранил «Луноликого».

– Сказать по правде, я не сомневался, что меня подстрелят еще до начала общей схватки. Но вышло наоборот.

Южанин рассмеялся.

– В песнях трубадуров утверждается, что вражеские стрелы отлетали от тебя…

– Скорее, в меня было трудно целиться. Я ведь держался прямо за фигуру на носу, так что попасть в меня было не так уж просто.

– Только не пытайся повторить это в каком-нибудь трактире, а то тебя поколотят. Ирем говорит, что людям нужно верить в чудеса. Кстати сказать, все пленники, которых привезли в Адель, тоже уверены, что это было магией. Они клялись, что твою песню было слышно на всех кораблях.

– Да, помнится, я пел довольно громко… В любом случае, после того сражения мне как-то расхотелось умирать.

– И чем ты теперь думаешь заняться? – спросил Крикс. Он с некоторым удивлением отметил, что лаконский бард, и правда, не особенно нуждается в его сочувствии.

Вместо ответа Кэлринн указал на лежащий на его столе кусок пергамента. Крикс взял его и обнаружил на листе какие-то каракули, больше всего напоминающие первые попытки новичка из Академии овладеть грамотой.

– Я пробую писать левой рукой, – пояснил Отт. – Пока что получается не очень, но со временем, я думаю, дело пойдет на лад. Теперь я уже не так жалею, что остался без руки. Если бы я стал менестрелем, как когда-то собирался, я бы навсегда остался только бледной копией своего прадеда, – произнося последние слова, Кэлринн понизил голос. Ему явно не хотелось, чтобы эту часть беседы слышал кто-нибудь из посторонних. Энониец с удивлением смотрел на собеседника.

– Но почему?! Ты ведь всегда писал хорошие стихи.

– Вот именно, «хорошие». Этого было бы вполне достаточно, если бы я хотел всего лишь стать приличным трубадуром, но я-то всю жизнь мечтал, что превзойду Алэйна Отта! А на это у меня никогда не хватило бы таланта. Теперь у меня появился шанс пойти своим путем.

– И что это за путь?

На сей раз голос Кэлринна упал до заговорщицкого шепота.

– Я понял, что хочу написать книгу. Что-то вроде «Повести о Бальдриане», но совсем не так, как эти сочинения писались раньше. В старых книгах всегда говорится: «Он пошел туда-то, сделал то-то, а потом сказал такие-то слова». Немного смахивает на судебный протокол, не правда ли?.. А я хотел бы, чтобы все герои говорили сами за себя. Как мы с тобой, когда беседуем друг с другом.

Крикс попробовал представить, что могло бы измениться от такого стиля изложения, и подумал, что Кэлринна Отта посетила удивительно удачная идея.

– Я бы с удовольствием прочел нечто подобное, – признался Крикс. – А про кого ты собираешься писать?

– Сказать по правде, я еще не знаю, – беззаботно отозвался Отт. – Пока что я просто хожу по городу и слушаю, как говорят другие люди, а потом стараюсь вспомнить их слова и записать их так, как если бы они были героями моей будущей книги. Когда я опять смогу писать настолько бегло, чтобы записать любой понравившийся диалог прямо на месте, заниматься этим делом станет проще, так что я теперь часто бываю у Саккрониса и набиваю руку. Думаю, теперь мы будем видеться гораздо чаще – ты же ведь всегда любил бывать в Книгохранилище.

– Любил, пока меня не стали пичкать всякой ерундой. Таможенные пошлины, тарнийские спряжения, эдикты императора Гвидарикса… но хуже всего бредни Эйта из Гоэдды, чтобы он в гробу перевернулся, – сумрачно заметил Крикс.

Он уже с полминуты слышал за своей спиной негромкое покашливание, но до сих пор не придавал ему особого значения, решив, что кто-то из гостей библиотеки был простужен. Но сейчас это начало его раздражать, и энониец резко обернулся, чтобы посмотреть, кто именно ему мешает. Он увидел позади себя Саккрониса, державшего на вытянутых руках стопку книг. Должно быть, старый архивариус хотел расставить их по полкам, а стоявшие в проходе Кэлринн с Криксом загораживали ему путь. Зная Саккрониса, было легко предположить, что он стоит здесь уже очень долго – пожилой библиотекарь был из тех людей, которым гораздо проще потерпеть какое-нибудь неудобство, чем кому-то помешать.

Южанину сделалось дурно. Если архивариус слышал его последние слова, то нетрудно представить, что он теперь думает о Криксе.

– Простите, мэтр, – выдавил оруженосец коадъютора, сам до конца не понимая, за что именно он извиняется – за то, что помешал библиотекарю работать, или же за то, как он только что отозвался о работах Эйта из Гоэдды, которого так любил Саккронис.

– Ничего, – вежливо сказал тот. – Может быть, ты поможешь мне расставить книги?..

– С удовольствием, – пробормотал «дан-Энрикс», хотя именно сейчас он предпочел бы оказаться как можно дальше от Книгохранилища и его архивариуса. Кэлринн Отт вздохнул и нехотя вернулся к своему столу – было понятно, что от его помощи в подобном деле толку будет мало.

«Дан-Энрикс» быстро рассовал по стеллажам те книги, которые архивариус держал в руках, и вместе с ним вернулся в Белый зал за новой партией. Вид этой круглой комнаты напомнил юноше о том, как он однажды повздорил с коадъютором из-за того, что тот велел ему больше не трогать сочинения о магии или Галарре. Само по себе это воспоминание было не слишком-то приятным, но сейчас оно немного подбодрило Крикса. Его сюзерен, скорее всего, напрочь позабыл про тот давний случай, а значит, и Саккронис тоже рано или поздно перестанет вспоминать о том, как энониец отозвался о его уроках.

Пока Крикс, взобравшись на довольно шаткую стремянку, снимал с полки перечисленные архивариусом сочинения, Саккронис показал на стену между стеллажами.

– Можешь предположить, что означает этот символ? – спросил он.