Маленькие следы беспорядочно петляли по лесу, словно детеныши понятия не имели, куда направиться. Один раз остановились под деревом, истоптали снег, заснежили толстые трещины коры — кто-то забрался наверх, чтобы осмотреться. Но если стало темно и снежно, толку с того не было. По законам леса детеныши должны сделать круг и скрытно вернуться к прежней лежке, чтобы дождаться старших. По тем же законам леса двуногие могут ходить кругами, если не видят дороги и не понимают верных путей, кто вправо, кто влево. Эти же поначалу бежали прочь от дороги и от реки, а затем, должно быть, пытались вернуться к Эсгалдуину, но то и дело теряли направление, делали петли, упрямо стремясь вперед. Торопливо повторяя их путь, выглядывая расплывающиеся под свежими хлопьями снега следы и ловя слабые тени запахов, Келегорм и сам вовсе потерял направление и даже время. То, что следы не замело еще, могло значить, что времени прошло мало — но могло и то, что детенышей он нагонял, следы оставлены недавно, а с начала преследования прошли долгие часы.

Порой ему мерещились белый мех справа, среди черных мокрых ветвей, и шумное дыхание собаки. Порой он думал, что если бы кто-то хотел изобразить безнадежность, стоит нарисовать углем зимние голые ветви на темно-серой бумаге, но последнюю мысль привычно отгонял. Снег усилился, наверху сырой ветер свистел в ветвях, на прогалинах его хлестало ветром и мокретью — Дориат чужаку был не рад.

Следы оборвались внезапно, и Келегорм какое-то время растерянно стоял перед ровным снежным покрывалом, выравнивая дыхание. Потом Зверь насмешливо фыркнул, и он с досадой хлопнул себя по лбу: чуть не поддался на старую уловку! Значит, детеныши заметили погоню и вернулись по следам, чтобы сбить его с толку. Что ж, тогда они уже близко.

Он двинулся обратно медленно, обыскивая каждый куст на пути. Но следы детей совсем заносило, лишь его собственный след отмечал дорогу. Значит, будем идти по своему, решил он.

Один мокрый куст за другим — и ничего.

Келегорм рискнул и очертил здесь по лесу круг на полсвечи ходьбы, считая шаги и прислушиваясь, не шевельнется ли кто среди ветвей и под корнями деревьев. Пусто, ни следа, и запахи таяли. Детеныши где-то залегли, и можно искать их, пока в глазах не почернеет, либо пока они не замерзнут под своим кустом, или куда они там забились.

Собаки отчаянно не хватало.

Келегорм вызвал в памяти пьянящий запах крови — и двинулся повторять круг, обходя с подветренной стороны то место, где потерял след. Шел, склоняясь к земле, ловя токи сырого воздуха, что завивались между деревьев…

Пустота.

«Они здесь, здесь!» — подступало к горлу…

Еще раз, сказал он себе и расширил круг. Снег уже мешал идти — словно что-то добавляло веса, он глубоко проваливался в сугробы, цепляясь под ними ногами за корни и камни. Сам лес сбивает его с толку, уводит внимание, защищает своих от врага — только ума у леса нет, понять, что губит тех, кого хочет спасти, лес не может…

Вот оно! Теряющийся в сумраке ветерок донес едва слышный пряный аромат, не сколько для собачьих носов, сколько для чутья иного рода. Очертя голову, Келегорм бросился вперед, ломая и отбрасывая ветки, теряя и находя вновь воздушный поток, едва разбирая дорогу.

С разбегу он врезался в корявое дерево, едва успев повернуться здоровым боком и смягчить удар. Оглядел его, обошел кругом… разбросал снег под нависшими корнями у самой земли.

Здесь, свернувшись в один клубок и согревшись, детеныши заснули, укрывшись для тепла верхней одеждой. Они не прятались и не пытались провести погоню — они просто замерзли и устали, а потом мокрый снег засыпал их, подарив обманчивое чувство тепла. Скорее всего, сон тихо перешел бы в смерть не дальше, чем на следующий день.

Но теперь Келегорм безжалостно выволок щенят из убежища и встряхнул, прогоняя остатки дурманного сна. Невесть как он удержался, чтобы не поддаться порыву Зверя и не разбить им голову о ствол… От них пахло сырой шерстью одежд, мокрыми волосами, теплым домом — и сквозь все это пробивался пряный теплый запах живой крови рода Лутиэн.

«Щенята… — проворчал Хуан где-то рядом, как в старые времена. — Щенята грустной госпожи. Надо забрать их в тепло».

Зверь внутри молчал. Казалось, на его горле сомкнулись другие клыки, заставляя отступить.

— Ты кто? — спросил сонно детеныш из правой руки.

— Ты пришел за нами? — тем же голосом спросил детеныш из левой, цепляясь за рукав.

— Здесь холодно.

— А ты знаешь, где мы?..

«Волки меня сожри, да они не просто щенки, они мелочь, которой и семи солнечных лет нету! А еще, волки меня сожри, мелочь права, чтоб я сдох, если знаю, где мы находимся».

Щенки светились в сумерках, как никакие дети, виденные раньше. И снова ему показалось, что пламя Лутиэн разлили по двум хрупким подобиям, словно оно только приумножалось, растекаясь по сотворенному миру и раз за разом отливаясь в ее обличье заново, повторяя запах, свет, черты лица…

«Плохо смотришь, плохо чуешь! Они воняют потом, как человечьи дети, смотрят глазами получеловека… Моя добыча!»

Тонкая жилка билась на шее правого детеныша, хрупкой, на один укус. Он закрыл глаза, оскалился на мгновение и зажал детенышей под мышками, укрывая плащом. Если не смотреть и только сосредоточиться на запахе дома и пряностей, может, Зверь снова заткнется.

— Я пришел за вами, — сказал он хрипло.

— А ты кто? — повторил правый детеныш, шебурнув ногами под плащом. — Я тебя не знаю.

Щенячья назойливость бывает столь же невыносима, сколь смешна, и Келегорм порадовался, что вспомнил об этом только сейчас. А то может еще захочется разбить голову о ближайшее дерево… им или себе.

— Да, ты кто? — спросил левый щенок, высовываясь из-под плаща и цепляясь за кафтан, словно хотел залезть ему на плечи по-котячьи. — Почему у тебя одежда черная? Как тебя зовут?

— Турко. Сильный, — повторил он на синдарине.

— А почему ты нам помогаешь? Вы же сами напали.

— Тихо, — проворчал он. — Нужно выйти к реке, чтобы вернуться во дворец.

— Почему ты помогаешь? — эхом с другой стороны.

От щенят дурманяще тянуло Лутиэн, теплым домом, дымом очагов, и чувствовать это придется всю дорогу, впервые осознал Келегорм. Чувствовать запах чужого дома и слышать болтовню чужих щенят этой крови…

«Добыча» — сдавленно рычал Зверь.

«Мое», — фыркнул Хуан сквозь звериную шею.

«Дурень…» — тепло сказал Искусник из глубины памяти, словно никуда не исчезал, и стало немного легче.

— Почему? — тянули щенята.

— Тихо, — повторил он, встряхивая их. — Потому что отец попросил найти вас и вернуть во дворец.

Щенята взвизгнули хором с двух сторон.

— Он ищет нас? Ты отнесешь нас к нему?

— Мы вернемся во дворец. Сидите тихо.

«Тогда, наверное, доживете».

Следовало найти любой овраг и спуститься по нему к реке, другого способа он не видел. Снег валил все гуще, даже его свежие следы расплывались на глазах, и Келегорму казалось, что ветер метко швыряет мокрые комья прямо ему в лицо. Он ясно помнил путь по Дориату, взаимное положение реки, дороги и дворца, но где он по отношению ко всему этому, представлял лишь примерно, и стороны света определить стало невозможно. Даже когда рассветет, при таком снеге по солнцу ориентироваться не выйдет.

Никогда прежде с ним такого не бывало!

Помнится, кружа, он в одном месте проходил ложбину, вполне способную перейти в овраг. Келегорм восстановил в памяти последний круг, развернулся и побрел в сторону той ложбины, отворачивая лицо от ветра. Под весом детенышей его слегка перекашивало на левый бок, и шаги отдавались где-то под ребрами, но покуда все оставалось вполне терпимо.

— Турко. — Повторил правый щенок. — Я Элуред. А он Элурин.

— Мы не знаем, где река, — вступил снова левый. — Мы хотели убежать подальше от того злого, а потом вернуться к ней, но пошел снег и мы запутались.

— Мы очень испугались.

— Какой драуг вас понес по дворцу, когда пришли чужаки? — спросил Келегорм скорее у леса и снегопада, чем у щенят — как известно, щенятам не нужно вовсе никакого драуга, чтобы куда-то залезть, вылезти с другой стороны и убежать некстати.