Неожиданно моя жизнь перестала быть размеренной. Позже во всем, что произошло, я винила судьбу-злодейку. Мои родители отправились в Грецию на раскопки. Рома тоже должна была поехать с ними, поскольку к тому времени она уже стала знающим археологом, но сестра написала мне, что у нее командировка на Вал – разумеется, Адриана[2], – поэтому она не сможет составить родителям компанию. Если бы она не отправилась на Вал, мне, скорее всего, не пришлось бы ехать в поместье Милл, скажу больше, на мой взгляд, в этом месте не было ничего примечательного. Родители погибли в железнодорожной катастрофе по пути в Грецию. Я приехала на похороны, несколько дней мы с Ромой провели вместе в нашем старом доме в окрестностях Британского музея. Я была раздавлена, а что уж говорить о бедняжке Роме, которая была так близка с родителями. Какая горечь утраты! Она, как всегда, отнеслась к произошедшему философски: они погибли вместе, намного более трагично было бы, если бы выжил кто-то один. Они прожили счастливую жизнь. Вместо того чтобы скорбеть, она занялась всеми необходимыми формальностями, а потом вернулась к работе на Вал. Моя сестра была практичной, щепетильной, она никогда не поддавалась эмоциям, в отличие от меня. Рома сказала, что мы продадим дом и мебель, а полученную сумму поделим пополам. Денег выручили не слишком много, но моей части наследства хватило, чтобы получить музыкальное образование. И я должна быть благодарна и за это.
Смерть всегда сбивает с толку, и я с тяжелым сердцем, как в тумане, вернулась в Париж. Я много думала о родителях и еще острее испытывала благодарность за то, что раньше принимала как само собой разумеющееся. В конечном итоге, как я уже говорила, горечь утраты и стала причиной того, что я поступила так, а не иначе. Пьетро ждал меня; теперь он «стоял у руля»; он превзошел всех нас; он уже начал возводить между нами и собой ту стену, которая отличает настоящего гения от просто талантливых музыкантов.
Он предложил мне руку и сердце. Сказал, что любит меня, понял, как сильны его чувства, пока меня не было, а когда увидел, насколько меня потрясла смерть родителей, у него возникло непреодолимое желание меня защитить, вновь сделать меня счастливой. Стать женой Пьетро! Провести всю свою жизнь рядом с ним! Даже несмотря на то, что я горько оплакивала смерть родителей, я не смогла скрыть ликования.
Наш наставник сразу понял, что происходит, поскольку всегда пристально наблюдал за нами. Уже тогда он сознавал, что я, разумеется, могу далеко пойти в музыке, но Пьетро непременно станет одной из ярчайших звезд на музыкальном небосклоне. Теперь-то я понимаю, что он задавался вопросом: поможет ли этот брак Пьетро или станет препятствовать его карьере? А моей? Естественно, просто талантливый музыкант всегда уступает место гению.
Мадам, его жена, была особой романтичной. Она улучила минутку, чтобы побеседовать со мной наедине.
– Значит, ты его любишь? – спросила она. – Настолько любишь, что готова выйти за него замуж?
Я с жаром заверила ее, что люблю его безмерно.
– Не спеши. Ты пережила великое потрясение. Тебе нужно время подумать. Ты отдаешь себе отчет, как это отразится на твоей карьере?
– А как оно может отразиться? Только положительным образом. Два музыканта вместе.
– Еще какой музыкант, – напомнила она мне. – Он, как все гении, прожорлив. Уж я-то знаю. Он великий артист. Маэстро считает его гением. А твоя карьера, моя милая, всегда будет на втором месте. Если ты выйдешь за него, навсегда останешься всего лишь хорошей пианисткой… очень хорошей, бесспорно. Но, вероятнее всего, этот брак положит конец мечтам о великом успехе, о славе, деньгах. Ты об этом подумала?
Я не поверила ей: слишком была молода, да и влюблена к тому же. Должно быть, двум амбициозным людям сложно жить в гармонии, но мы-то уж точно преуспеем там, где остальные потерпели неудачу.
Пьетро засмеялся, когда я поделилась с ним опасениями мадам, и я смеялась вместе с ним. Он уверял меня, что впереди нас ждет удивительная жизнь.
– Мы до конца жизни будем работать вместе, Каро.
Поэтому я вышла замуж за Пьетро и быстро поняла, что от советов мадам не следовало так легко отмахиваться. Но мне было наплевать. У меня изменились жизненные устремления. Я уже не так сильно жаждала успеха. Единственным моим желанием стал успех Пьетро, и уже несколько месяцев спустя я была уверена, что достигла своей цели в жизни, и цель эта заключалась в том, чтобы быть рядом с Пьетро, работать с ним бок о бок, жить ради него. Но как же глупа я была, когда представляла, что жизнь – это досье, скрепленное печатью и уложенное в папку под названием «И поженились они, и жили долго и счастливо».
Первый концерт Пьетро предрешил его будущее. Он снискал громкие и бурные аплодисменты, и это были удивительные дни головокружительных успехов, когда триумф следовал за триумфом. Но жить при этом с ним легче не становилось. Он требовал служения: он – артист, а я – просто музыкант, которому сообщают о грядущих планах и который должен слушать исполнение гения. В своих самых смелых мечтах он не ожидал подобного успеха. Теперь-то я понимаю, что он был слишком молод, чтобы справиться с тем вниманием публики, которое пришло вместе с успехом. Неизбежно должны были появиться те, в чьем преклонении он просто утопал… красивые и богатые женщины. Он всегда хотел, чтобы я держалась в тени, стала той, к кому он всегда мог вернуться, той, кто и сама была почти мастером и понимала, чего требует его творческое эго. Ближе меня у него никого не было. Кроме того, по-своему он меня любил.
Будь у меня иной темперамент, быть может, нам бы и удалось поладить. Но смирение не входило в число моих добродетелей. Я дала ему понять, что я – не безмолвная рабыня, и вскоре горько пожалела о том, что так недальновидно отказалась от собственной карьеры. Я вновь стала играть. Пьетро только посмеивался. Неужели я полагала, что человек может отмахнуться от музы, а потом позвать ее назад, решив, что опять хочет ее видеть? Как же он был прав… У меня был шанс, я сама от него отказалась, и теперь выше профессионального уровня мне уже не подняться.
Мы постоянно ссорились. Я сказала ему, что не буду жить с ним. Уже подумывала над тем, чтобы уйти, одновременно понимая, что никуда я не денусь, как и он, к сожалению. Я беспокоилась о его здоровье, к которому он относился безрассудно и легкомысленно, хотя был не особенно крепок. Я заметила у него одышку, всполошилась и сказала об этом Пьетро, но он только отмахнулся.
Пьетро давал концерты в Вене и Риме, а еще в Лондоне и Париже. Его уже начали называть величайшим пианистом современности. К славе Пьетро относился как к чему-то естественному и неизбежному: стал еще высокомернее, торжествовал, когда читал все, что о нем писали. Ему нравилось смотреть, как я вырезаю и вклеиваю заметки в книгу. Мое законное место в его жизни – это место преданной возлюбленной, которая отказалась от собственной карьеры в угоду его успеху. Но любая медаль имеет две стороны: малейшая критика вызывала у него бешенство, сразу же вздувались вены на висках и он начинал задыхаться.
Он полностью выкладывался, до глубокой ночи отмечал свой успех после концертов, а потом рано утром вставал и часами играл на фортепиано. Его окружали подхалимы. Казалось, что они необходимы ему, как воздух, чтобы подпитывать его уверенность в себе. Я была слишком требовательной и тогда еще не понимала того, насколько он был молод. Оглушительный успех, приходящий в юном возрасте, чаще всего оборачивается трагедией, а не благословением. Жизнь жестока… бескомпромиссна. За годы брака я поняла, что никогда не стану счастлива с Пьетро, однако и своей жизни без Пьетро представить не могла.
На время цикла концертов мы переехали в Лондон, и у меня появилась возможность видеться с Ромой. Она снимала комнаты возле Британского музея, где теперь работала в периоды между раскопками.
Она ничуть не изменилась: такая же несгибаемая, рассудительная, бряцающая своими причудливыми доисторическими браслетами; на шее – цепь с неровными мутными сердоликами. Она с грустью, но мельком вспомнила родителей, потом стала расспрашивать, как у меня дела, но, разумеется, откровенничать я не стала. Я видела, что она находила странным мое решение отказаться от карьеры, на которую было потрачено столько времени и сил, ради замужества. Но Рома никогда никого не критиковала. Таких здравомыслящих и терпимых людей я еще не встречала.
