А в театре музыканты и артисты вкупе с примкнувшими с ними балетоманами живут в немного разных мирах и между собой общаются редко. Но Кабриолев проявил чрезвычайную настойчивость и вскоре сумел познакомиться для начала с одним из ударников. Проявил искренний интерес к его нелёгкой профессии, угостил несколько раз коньячком в буфете, сдружился до некоторой степени и был представлен всей группе ударных, парочке гобоистов и даже первому кларнету. Ну а там, ещё через пару рукопожатий, познакомили его и с Сарой Лазаревной – объектом воздыханий!

Уже на втором свидании они перешли на ты, и Сара оказалась на редкость возвышенной и одухотворённой в придачу к шикарным внешним данным. Дошло уже дело до знакомства с родителями, но папа, недальний родственник московского раввина, дал понять, что надо будет тогда, как минимум сделать обрезание перед первой брачной ночью. На такое Вольдемар Альбертович пойти отказался, а ещё зачем-то раскритиковал форшмак, приготовленный хозяйкой дома, и даже порывался дать собственный рецепт. Отношения не сложились, и Сара под нажимом родственников дала Кабриолеву отказ… Но со многими оркестрантами Вольдемар Альбертович сошёлся к этому моменту уже довольно близко и с тех пор к музыкантам вполне расположен!

Будучи сугубо профессиональным посетителем театра, Кабриолев сам, да и весь «узкий круг» балетоманской братии, свысока посматривали на «простых» зрителей. Людей, вошедших в храм искусства по купленным в кассе билетам, они снисходительно именовали любителями, и в балетоманском обществе не принято было с ними смешиваться. При этом некоторые из этих любителей стояли повыше на социальной лестнице Страны Советов, чем многие профи. Но внутри театра и непосредственного начальника по службе с билетом в кармане истинный балетоман мог лишь кивком головы приветствовать.

Даже если это сулило в дальнейшем неприятности на работе…

Над любителями профессионалы любили посмеиваться, а Вольдемар Альбертович, как он говорит, и сам часто сказки про люстру рассказывал. На которую некоторые из тех, кто пришёл по билетам, и пришли посмотреть. А таких видно было сразу и во времена бытия призрака, а сейчас, даже не присматриваясь, можно понять, кто за хорошими селфи с люстрой пришёл на балет. Но раньше это были единицы, сейчас же «по статусу положено» многим. И эта публика – неприятные соседи для просмотра балета…

А то, кто сидит рядом, – критично важно! Если сосед пришёл не на прекрасное искусство смотреть, а по какой другой причине, то он балет смотреть и не будет, да и тебе смотреть мешать станет. И даже если сидит условно тихо, то не на той он волне, не создаёт нужную атмосферу. Да и может, не дай бог, в неурочном месте аплодировать радостно начать – радоваться, что – ура! – кончилось! Или, что самое неприятное, трепаться начнёт, если не один пришёл. А вот такого Кабриолев никогда не терпел, и имелась у него заготовленная фраза, для болтливых соседей: «Балет смотрят, а если вам поговорить охота, то идите в рюмочную за углом – самое вам там место!» После такого смотреть балет ему больше не мешали…

И ещё при жизни знатный балетоман, даже будучи сугубо материалистом, понимал важность частот настроя зрительного зала, значимость высоты уровня показателя средней культурности зрителей. От тех, кто сидит в зале, тоже зависит успех спектакля. Артисты на сцене – те, которые действительно Артисты, прекрасно чувствуют, кто в зале сидит, даже зрителей не видя. И им очень нужна «обратная связь», чтобы обрести уверенность, понять, что в коня корм. Самый же кошмар случался, как Кабриолев с ужасом вспоминает, когда, например, нагоняли целый театр каких-нибудь доярок-рекордсменок, приехавших в столицу на всесоюзный слёт. Те лузгали семечки на пол, смеялись в голос и оголтело хлопали рабочими руками в каждой паузе в музыке. Тут как не танцуй – ничего не выйдет…

Зевок зевку рознь! Да и зевок – это вам не просто так! Кабриолев придаёт этому глотательному движению важное значение, хотя правильнее сказать – придавал. Призраку дышать незачем, да и зевать – не зевается. Но вот когда Вольдемар Альбертович блистал в зените балетоманской славы, он зевок поставил себе на службу. Сделал это целенаправленно и отшлифовал навык пользования до определённого блеска.

Но в начале Кабриолев от него страдал: зевучий по натуре, он, бывало, на заре своей карьеры зевал не к месту. Это принижало статус, приходилось смущённо оправдываться, коллеги по страсти к балету смотрели как минимум укоризненно. Конечно, в большинстве случаев успевал Вольдемар Альбертович инстинктивно прикрыться ладошкой или программкой, если таковая имелась. Но это делало сам факт зевка ещё заметнее – резкое движение бросается в глаза больше. И понял он, что с этим надо бороться!

Знакомые врачи развели руками – эта область медицинской науки на тот момент вообще не изучалась в СССР. Максимум, что вынес Кабриолев из общения с эскулапами, так это то, что зевок как-то связан с особенностями дыхательной системы. Ключевое слово здесь «дыхательной», и на нём Вольдемар Альбертович вспомнил, что недавно что-то слышал про «дыхательную гимнастику». Что слышал – не вспомнил, но помнил от кого и где – один из троюродных шуринов рассказывал на юбилее у одного из двоюродных дедов.

Не быстро, но нашёл Кабриолев шурина, и тот ему рассказал про это новомодное направление народной медицины: один кавказский старец-целитель, невесть как в Москве очутившийся, учит, как дышать правильно, и уже многим это помогло от разных болезней. У Вольдемара Альбертовича болезней-то не было, а рассказывать шурину про зевоту он не хотел, пришлось астму себе выдумать. Свёл родственник его с горцем, тому Кабриолев всё как есть рассказал и он помог! Объяснил балетоману, как можно зевок контролировать, обучил за несколько занятий несложным техникам и научился Вольдемар Альбертович! И мог он теперь зевок в зародыше пресекать, когда тот ещё во внутренних органах формировался!

А в знак благодарности поверх гонорара уговорил Кабриолев кавказца на балет сходить, но Ученик Учителя превзошёл: балетоман и не зевнул ни разу, а тот зевал, зевал, да и заснул ещё в первом акте…

Овладев же столь важным навыком, Вольдемар Альбертович пошёл дальше – поставил сам себе перед зеркалом несколько разной интенсивности статусных зевков, каждый из которых демонстрировал уровень недовольства постановкой или исполнителями. Использованный в нужный момент, он тем, кому нужно, ясно давал понять отношение зевающего. И это, как Кабриолев считает, лучший из возможных каналов коммуникации по ходу действия – вслух высказывать комментарии балетоман считает моветоном.

Предпочитая всем прочим нарядам костюм, Вольдемар Альбертович, впрочем, не забывал и про вещи в стиле casual. В гардеробе у него имелась разных фасонов одежда, но вот не было ни одного приличного свитера – как-то не сложилось. И тут заехал он ненароком к одному своему родственнику-фарцовщику, да показал тот ему, промежду делом, как раз такой, как надо, – с высоким горлом. Да и хотел сразу убрать, Кабриолев у него преимущественно галстуки покупал, но Вольдемар Альбертович заинтересовался, сторговался и купил, удивив родственника…

Свитерок оказался знатный – финский, с оленями и богатым орнаментом, и тёплый. А выгулять его первый раз балетоман решил на Новый год, встретить который согласился за городом, у другого одного своего родственника. И свитер произвёл фурор, все заценили качество пряжи и дизайн, но вот один из гостей, когда с шампанского на водку уже окончательно перешли, стал голословно утверждать, что, дескать, его тёща не хуже связать сможет! А может, даже и лучше!

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.