Гвен смотрела, как Геф читает письмо. Вот он нетерпеливо развернул его, начал читать, улыбнулся, нахмурился… Потом его плечи опустились, и мальчик виновато глянул в сторону девушки. Сложив письмо, Геф подошел к креслу, в котором сидела Гвен, подвез кресло к дивану, поднял девушку и устроил ее у себя на руках. Помолчал, обнял покрепче…

— Любимая, обещай не плакать, — тихо попросил он.

— Папа и мама отказались переезжать, да? — немного жалобно спросила все уже понявшая девушка.

— Да, котенок, — вздохнул Геф. — Мои переедут через полгода где-то, а твои…

— Не расстраивайся, любимый, — сказала Гвен. — У мамы и папы есть Дадлик, да и похоронили они меня уже не раз на самом деле. У них своя жизнь, Дадли, им там хорошо. Они же не виноваты, что мне тут лучше… — она немного помолчала. — Будем встречаться на каникулах.

Девушка улыбнулась, хотя ее, конечно царапнуло острым коготком по душе, что выбрали не ее, но тут уже ничего не поделаешь. Ведь если подумать, то родные, биологические, так сказать, родители тоже выбрали не ее, а какую-то войну. У нее есть человек, который всегда, что бы ни случилось, выберет ее. Вот он, держит ее в руках и волнуется. Геф… Столько раз ее спасавший, поседевший от этого… И всегда-всегда выбиравший ее. Так чего плакать? Она и так счастлива.

— Я не буду расстраиваться, — прошептала Гвен. — У меня все равно есть моя жизнь и моя семья. Ты моя семья, и я люблю тебя. Только…

— Что, маленькая? — спросил Геф.

— Как ты думаешь, твои родители… Они как ко мне будут?

— Они очень беспокоились о тебе в письме. Я думаю, они тебя будут любить, потому что ты самая лучшая на свете.

— Это ты самый лучший, и не спорь со мной, — заявила девушка. — Пойдем гулять?

— Пойдем, котенок, — поцеловал ее Геф.

Красивый парк принял в себя эту пару. Редкие прохожие с улыбкой смотрели на то, как подросток толкал коляску с девочкой. Она улыбалась в ответ радостной, сияющей улыбкой. Многие знали этих детей, многие уважали их за силу духа и стремление жить. Правда, немногие знали, что видят перед собой сложившуюся навсегда семью.

— Мороженого хочу… — прошептала девочка.

— Ну, нормально, — весело сказал Геф, поворачивая в сторону гастронома. — Минус двадцать, будем греться мороженым.

Девочка радостно рассмеялась. Ей очень нравилось жить здесь, говорить, хоть и с акцентом, но говорить с людьми, которые ничуть не считали ее калекой, читать книги, смотреть фильмы. Волшебные, яркие, добрые до слез фильмы. Гвен была счастлива в этом городе. Теперь ее дом был тут.

***

Полгода прошло как-то очень быстро, закончилась зима, промелькнула весна, ребята уже достаточно хорошо говорили по-русски, наступало лето. Занятия прервались на три месяца. Школьные занятия, но не занятия русским языком. Лена по-прежнему приходила к ним, она стала фактически членом семьи.

— Любимый, у меня голова кружится, — сказала девушка как-то ночью. — И… как-то мне не так…

Кардиомонитор показывал несколько сниженный пульс и резко сниженное артериальное давление.

— Это потому, что ты хочешь какао и шоколадку, — улыбнулся Геф, прося домового об услуге.

— А может быть, я хочу еще и обнимашек? — немножко капризно спросила Гвен.

— Тогда ты их получишь прямо сейчас, — ответил парень, обнимая девушку.

— Ты не думаешь, что я «нашла время»?

— Я. Тебя. Люблю, — произнес Геф так, как будто это все объясняло.

На самом деле оно и объясняло. Геф любил Гвен всем сердцем, отдавая всего себя, так же, как она отдавала все, что у нее было. Они уже сейчас были единым целым.

Утро принесло давно ожидаемую радость — приехали Грейнджеры. Гвен думала, что они будут вести себя так же, как Дурсли — начнут обнимать родного сына, но миссис Грейнджер удивила девушку.

— Гвен, здравствуй, похорошела-то как! — воскликнула миссис Грейнджер, обнимая ее. — Как ты тут?

— Я… я… я хорошо, — запинаясь, ответила пораженная девушка со слезами в глазах.

— Почему слезки на глазах? — спросила миссис Грейнджер, присаживаясь рядом с креслом.

— Любимая не ожидала, что ты ей так обрадуешься, — улыбнулся Геф, отлично понимая своего котенка.

— Ну а кому еще, ведь она тут девочка, а девочке нужно тепло, да?

— Да-а-а… — прошептала девушка, становясь маленькой девочкой, и внезапно обняла миссис Гренджер, как обнимают дети своих родных.

— Ну что, сын, уберег нашу красавицу? — проговорил подошедший сзади мистер Грейнджер.

— Да, пап, — ответил Геф, понявший, что на самом деле только что случилось.

Потом они сидели за столом, где Гвен неожиданно прижалась к миссис Грейнджер. Девушка сама не понимала, что с ней происходит, а миссис Грейнджер обнимала ее, разговаривала с ней, выслушивала комментарии Гефа. Только однажды, забеспокоившись, Гвен поймала взгляд парня и едва не задохнулась от нежности и понимания, которыми он был наполнен.

Миссис Грейнджер, как врач и как мать, понимала Гвен, ведь девочке очень нужно было тепло, тепло не только самого любимого человека, но и материнское тепло. Чтобы можно было просто прижаться, просто расплакаться, просто быть слабой девочкой. Ей очень нужны были объятия мамы и понимание, признание и… «мы тебя любим». Как и каждой девочке, каждому ребенку. Что бы она ни думала, как бы девочка ни приняла поступок Дурслей, она все еще была девочкой, которой очень нужна мама. Мама, которая всегда, что бы ни случилось, выберет ее.

Миссис Грейнджер понимала девочку даже лучше, чем та понимала себя сама. Петунья Дурсль выбрала не ее, не Гвен. Да, этому были логичные, правильные объяснения, но эти объяснения существовали для мозга, а не для сердца маленькой девочки, у которой не было детства. И миссис Грейнджер очень хотела дать этой малышке детство. Всей душой.

Было и еще кое-что. Узнав, что Грейнджеры переезжают, мистер Дурсль передал ей бумагу, в которой… Миссис Грейнджер так же, как и мистер Грейнджер, понимала, почему Дурсли так поступили, но им стало больно от одного вида этой бумаги. Потому что это предательство. Как ни крути, как ни объясняй, но это — предательство.

Серьезный документ гласил, что Петунья и Вернон Дурсль отказываются от опеки над несовершеннолетней Гвиннет Поттер и передают опеку семье Грейнджер, не возражая против удочерения. Петунья мало того, что выбрала не Гвен… Может, она хотела только хорошего девочке, но… Опять это проклятое «но». Взрослые часто делают что-то для блага ребенка, совершенно не задумываясь о том, как сильно сделанное травмирует этого самого ребенка. И эту бумагу миссис Грейнджер никогда не покажет Гвен. Она просто станет девочке мамой.

***

— Любимый, а почему твоя мама ко мне так…

— Как мама?

— Да… Как настоящая мама…

— Потому что она мама, и она нас любит.

— Нас? А меня за что, я же никто?

— Любят не «за что-то». Любят «потому что».

— А почему меня любят?

— Потому что ты есть. Просто потому, что ты есть, котеночек.

========== Часть 22 ==========

— Мама, можно мне… Ой, — сказала Гвен и сразу осеклась, испугавшись.

— Что, солнышко? — обняла ее миссис Грейнджер, которую девочка все чаще, забывшись, называла мамой.

— Можно мне пирожок? — тихо сказала девочка, виновато посмотрев на женщину.

Геф обнял их обоих, после чего поднял Гвен на руки, пересадив ее на колени маме. Миссис Грейнджер улыбнулась девочке, погладила ее по волосам, как той нравилось и проговорила:

— Я не против, малышка, если ты хочешь, можешь меня называть мамой.

Целую минуту, наверное, Гвен неверяще смотрела на миссис Грейнджер, после чего расплакалась. Тревожно загудел монитор, девочку сразу же принялись успокаивать.

— Не надо, маленькая, не плачь, — шептал ей Геф, готовясь к неизбежному, по его мнению.

— Я предала маму Петунью, да? — ответила плачущая девочка.

— Нет, моя хорошая, ты никого не предала, — сказала ей миссис Грейнджер. — Так бывает, может быть и две мамы, и три.

— Правда?