А вот теперь я верю, что он не знал. Глаза полыхнули буквально, рычание вырвалось из горла, и, пригласив меня следовать за собой, профессор Флитвик быстро двинулся в сторону общежитий своего факультета. Дверь даже не успела загадать загадку, как открылась, покорная воле разозленного профессора.

— Староста, собрать факультет!

— Поппи, кто пострадал?

— Лавгуд.

— Акцио вещи Лавгуд!

Да, такого я не ожидала. Обувь, мантии, даже трусы… Что-то изрезано, что-то испорчено… И три виновницы. Две первокурсницы и пятикурсница. Тоже мне, нашли себе жертву, змеи… Судя по выражению лица декана синеньких, он их готов поубивать. Не ожидал, значит…

— Филиус, а отдай мне виновниц. Я их подлечу.

— Их надо исключить, а не лечить, Поппи.

— Дай мне шанс, возможно, я смогу их вылечить от воровства и желания унижать тех, кто не может ответить.

Филиус согласился, и я повела рыдающих девочек в Больничное крыло. От воровства лечиться. Не будь современных методов, я бы им, конечно, клизму бы вставила, чтобы жизнь малиной не казалась, но у русских коллег появились и другие методы карательной медицины. Витамины внутримышечно. Это не унижает, не наносит никакого вреда, кроме боли от инъекции, да и организму полезно.

— Вы, девочки, больны. Только очень больной человек может издеваться над тем, кто слабее, а уж воровать у почти сироты — в голове не укладывается. Поэтому сегодня я буду вас лечить, как раз будет время подумать ночь. Переодевайтесь в пижамы и готовьтесь.

— Наставница, а кто это? Что с ними? — неслышно подошла Гермиона.

— А это нарглы, солнышко. Сейчас мы их лечить будем. Приготовь, пожалуйста, шприцы и витамины для каждой — общеукрепляющие.

Смущенно улыбнувшись, ученица убежала готовить то, что я сказала. А я пока запишу в их карточки витаминные инъекции. Потому что социализм — это учет. Так, переоделись.

— Повернитесь на живот и спустите штаны, — спокойно говорю я.

— Но… но… нельзя же бить… — испугались девочки, решившие, что их ждет порка.

— Бить я вас не буду, я вас лечить буду, — мой голос спокоен, руки принимают первый наполненный шприц, который и отправляется по назначению.

Да, это больно, и чувствуется еще долго, даже если вводить правильно, а я ввожу правильно, конечно, не садистка чай. Но запомнят надолго, что лечение — это не только противные зелья. Лежат теперь, плачут в подушку.

— Если такое повторится, девочки, будет у вас двухнедельный курс, это понятно? — Закивали, а Гермиона пока рассказывает, что такое «двухнедельный курс».

Не скажу, что не ожидала такого, но утром девочки чуть ли не на коленях просили прощения у Полумны, совершенно этого не ожидавшей и даже расплакавшейся под конец. Ну а когда они ушли, я предложила девочке ученичество. Так я ее могу к себе забирать… Жалко ее, просто жалко. Ничего, мы обязательно что-нибудь придумаем.

========== Не буду использовать свои знания против законов человечности ==========

Весть о наказании… Пардон, о лечении особенно отличившихся, быстро облетела факультеты, хулиганить стали значительно меньше. Глядя на школьниц, которым сидение на лавке доставляло некоторые явные неудобства, другие дети решили, что так рисковать они не согласны. Гиппократ чуть не задохнулся от смеха, когда услышал эту историю. Кажется, профессора взяли на заметку сам метод и вскоре ко мне заявились смертельно напуганные школяры, отправленные на «лечение» своими деканами. Вот, теперь еще и воспитателем работай…

Полумна с радостью согласилась стать ученицей, обрадовавшаяся Гермиона окружила девочку заботой, ну и Гарри, конечно, тоже, что не мешает ему ухаживать за Гермионой. Сегодня у нас печальный день — годовщина смерти родителей мальчика. Гермиона так смотрела, что решили ее взять с собой на кладбище. Вот после обеда Гиппократ зашел за нами, и мы все вместе выдвинулись.

Накрапывал мелкий дождик, когда мы вышли из бара на улицу. Камин в этом баре подключен к сети, поэтому в деревне мы оказались мгновенно. Медленно мы шли к кладбищу, Гарри прижимался ко мне, а Гермиона — к нему. Так и дошли до плит, на которых были выбиты имена тех, кто родил мальчика, но не смог воспитать, защищая ребенка до последнего вздоха. Капли дождя стекали по лицу Гарри, смывая слезы. Мальчик грустно говорил с родителями, временами переходя на шепот. Гермиона обняла его, желая помочь, поддержать, подарить тепло. Гиппократ положил мальчику руку на плечо… «Им там хорошо, поверь».

А потом мы до вечера сидели у меня. Любимый, Гермиона, Гарри, Луна и я… Барбара возилась с карточками и инструментами, а дети рассказывали о своих мечтах и горестях, о родных… Погибших нельзя забывать, но их нужно отпустить. Так бы и закончился этот день, если бы не окаменевшая кошка, повешенная на факелодержатель. Хорошо, что Гиппократ был здесь, он буквально в три движения понял, в чем дело и вызвал местное НКВД, как там его… По замку снова забегали представители власти, потому что здесь школа, полная детей и даже подозрения должно быть достаточно.

По просьбе целителя Сметвика местные выставили стационарные посты и мобильные патрули до тех пор, пока не найдут злонамеренного зверя. По мнению Гиппократа, нас посетил василиск. Если за пару дней его не найдут, придется закрывать школу и эвакуировать детей, а пока всем ученикам рекомендовали находиться вечером в гостиных. Пока в школе были местные милиционеры, ничего не происходило, даже шалости утихли на время.

Я заметила, что стоит мне куда-то вечером пойти, как что-то случается. На этот раз мне встретилась младшая рыженькая. Она была бледна и шла куда-то, не замечая никого вокруг, будто бы во сне. Я приказала эльфу доставить девочку в Больничное крыло, такое состояние необычно.

— Мадам, а злую вещь куда девать? — и протягивает мне тетрадку черного цвета.

Помня наставления Гиппократа, я вызвала ближайшего местного… Аврора. Аврорами их зовут, вспомнила.

— Эльф считает это «злой вещью», то есть опасным артефактом, — сказала я ему.

***

Томография показала… Эх, мне бы раньше… Очень похоже на застарелый геморрагический инсульт по картине поражения мозга, причем мужчина скорее овощ, а вот женщину можно попробовать прооперировать. Но я, наверное, не возьмусь, тут специальный хирург нужен и лучше современный, который умеет в мозги лазить. Страшно мне, никогда такого не делала. Гиппократ успокаивает, а мне тяжело…

— Спасибо-спасибо! — ворвался ко мне Невилл, который Лонгботтом.

— Я же не сделала ничего, да и шансы маленькие, — попробовала я объяснить мальчику.

— Вы дали надежду, — серьезно так посмотрел мгновенно переставший улыбаться мальчуган. — И сказали правду.

Его родителей отправили на континент в клинику, так что шансы есть, особенно при таком обследовании. Маги на континенте, оказывается, умеют и знают гораздо больше, чем у нас. Любимый говорит, что это следствие законов, принимаемых министерством. Вполне возможно, учитывая, что чем тупее человек, тем им легче управлять.

Заметила недавно, что Невилл начал оказывать знаки внимания Полумне. Это он молодец, это правильно. А я решила пройтись по замку, благо местоположение василиска обнаружили и теперь у нас целый этаж под запретом для учеников. Решают, что будут делать со змеюкой — к делу приставят или актируют. Впрочем, это не мои заботы, главное, что дети в безопасности и никто больше не пострадал. Кстати, что это за всхлипы?

Выхожу из-за угла, а на полу девочка сидит и плачет, а в руках лист бумаги. Бледная вся — бледнее стен. Руки дрожат, слезы текут, давно, видимо, плачет — уже хрипит. Присела, продиагностировала, осторожно погладила и… Я, наверное, никогда к такому не привыкну. Не могла привыкнуть там, не смогу и подавно здесь. Один раз увидеть ребенка, который стоит у тела матери, увидеть его глаза — этого хватит на всю жизнь. Эти глаза будут приходить в снах, вставать перед внутренним взором… Такое не забывается. И вот на меня опять смотрят такие глаза. И почудилось мне, что вокруг опять сорок первый, воют сирены, падают дома, плачут люди… Тогда я видела такие глаза, только они были мертвые. Эта девочка смотрела на меня мертвыми глазами, значит, ее мир только что разрушился, полностью, до основания. У малышки горе, такое, после которого невозможно жить.