Всё-таки выглянув, чтобы опознать заболевших, Марла замерла, забывая поздороваться.

В дверях, оперевшись о косяк, скалился – иначе не скажешь – мокрый Базааф, пряди волос выбились на лицо, рубаха на груди раскрыта, взгляд насмешливый, а улыбка слишком хищная, чтобы казаться приятной.

Марла так и не услышала ни слова, потому как ни слова до сих пор не было произнесено. Нирга немо и скорбно, почти насильно сдёргивала со вздрагивающего Юрика плащ, сапоги, серую вязаную фуфайку, с которой сочились струи. Юрик тоже молчал. Это было хуже всего. Его взгляд потух. Оставшись в прилипающей нижней рубахе и штанах, босой, он тут же сжал собственные плечи, замерзал в тепле.

Марле стало тошно, на глаза изнутри наползала пелена.

– Сливки, – отрывисто бросила Нирга, – погрей!

Знахарка погнала парня через кухню, по дороге, не замечая, толкнув Марлу плечом. Кухонная печь переходила в прилегающую комнатку, где отогревалась на жаре усмирённого огня большая бадья воды. Нирге всегда нужна была вода, и она держала её под рукой.

Юрика она, не думая, загнала туда целиком и захлопнула следом дверь.

Базааф наблюдал с порога кухни.

– Что случилось? – не узнавая свой голос, спросила Марла.

– Приступ паники, – ничего не объясняя, небрежно бросил мужчина в ответ.

– Вы хоть понимаете, какого труда стоило удержать его в мире живых… – устало прошипела Нирга, держась за угол стола.

Базааф не был впечатлён.

– Он мужчина, – упрямо выдал он следующие два слова.

– Он сирота, – не уступила своих позиций Нирга. Марла рядом кипела от гнева. Руки тряслись, не выходило выполнить задание Нирги.

Базааф вдруг отвёл глаза.

Нирга подумала, что он осознал вину. Отпустила стол и пошла за сливками.

Марла сразу почувствовала – что-то не так.

– В чём дело? – она не сводила глаз с чужака.

Он снова переменил направление взгляда.

Марла утвердилась в своих мыслях.

– В чём дело? – настаивала вдова.

Базааф посмотрел на неё.

– Он думал, что однажды может встретить родителей.

Марла попыталась осмыслить сказанное, но весь ужас того, что нечувствительный мужчина мог сказать мягкому и доверчивому мальчишке в ответ на наивные мечты, не умещалась в её голове.

– Что вы сказали ему? – выдохнула Марла.

Нирга насторожилась, снова берясь для надёжности за стол.

– Что он преувеличивает радость от воссоединения с семьёй.

– Это бред! – не выдержала Марла.

– Зачем вы так сказали? – не понимала Нирга.

– Он их никогда не встретит. Надеяться бесплодно. Не будет ждать – не разочаруется. Детей оставляют не для того, чтобы они потом нашлись.

– Что именно вы ему сказали? – предчувствуя худшее настаивала Марла.

Базааф вздохнул от раздражения:

– Что они либо умерли, либо скверные люди.

Марла ахнула. Звук вырвался из самого низа груди, надрывный и оскорблённый.

– Как вам только в голову пришло… – выдохнула Нирга.

Марла и слова не могла вымолвить от гнева.

– Если вы, – услышала она свой угрожающий голос, – ещё хоть раз…

Закончить она не успела.

– Я не собираюсь выслушивать ваши нравоучения, – пренебрежительно фыркнул Базааф, прямо в обуви направляясь в комнатку за кухней.

Нирга попробовала встать у него на пути, но мужчина двигался стремительно, женщина элементарно не успела.

Голубые глаза удивлённо взметнулись навстречу. Только глаза Марла и увидела – в следующий момент мужчина сгрёб парнишку в простынь как какого-нибудь кутёнка и начал яростно тереть навесу.

Марла кинулась наперерез в полной решимости не выпустить грубияна из комнаты.

Даже не поняла, что произошло. Вроде бы только стояла посреди прохода, ни удара, ни толчка, а Базааф с неуклюжей угловатой ношей на руках уже бухает сапожищами по направлению к выходу.

Нирга что-то закричала, Марла тоже. Сама не знала, что.

Базааф, не выпуская Юрика, подхватил с пола сырую одежду и вышел, хлопнув дверью перед носом у спешивших следом женщин. Полуодетый Ирс стоял с открытым ртом, не понимая, что происходит. Марла кинулась догонять, Нирга схватила за руки, не пустила на холод без сапог, плаща и шали, пока спешно одевались, следы затерялись за стеной дождя.

Марла растерянно покрутилась у крыльца, дёрнулась в одну сторону, в другую. Дождь впереди, в коридоре между двумя рядами домов, не отличался от дождя позади. Чёрные тучи не пропускали света. Марла горестно сдвинула брови, готовая разрыдаться от беспомощности и злости. Нирга оглядывалась из-под козырька крыльца.

– Пойдём.

Марла не отвечала.

Юрик растерянно пошмыгивал из своего опасно сырого куля. Базааф, не считаясь с производимым впечатлением, шагал по центральной дороге. На него из окон таращилось несколько удивлённых лиц. Простынь, натянутая острыми локтями и коленками, была плотной, добротной, только она стояла на страже Юрикова здоровья и защищала его от зимнего ветра и нежданного зимой дождя. Прошло не так уж много времени, а Базааф миновал половину селения, Юрик начал ощутимо дрожать. В темноте, нагнанной грозовыми тучами, горец безошибочно ткнулся плечом в дверь, вваливаясь с порога в освещённое несколькими свечками нутро. В глубине, помигивающем сумраке застыл деревянный истукан с невыразительными чертами лица и неводом в грубых руках. В неверном освещении лукавого свечного огня он казался строгим, настороженным и лишь притворившимся неживым.

На лавку перед его опущенными очами Базааф и водрузил угловатый куль. В молельне всегда было тепло, словно идолы, что заменяли священные лики, надышали могучими божественными лёгкими.

Базааф не веровал, по крайней мере не в этих суровых низкорослых божеств-работяг. Некоторые вещи он просто знал. А некоторые желал проверить, чтобы знать точно.

Юрик предстал перед истуканом без молельного трепета – принялся досуха тереть лохматую голову.

– Веруешь? – насмешливо скривил рот Базааф.

Невнимательный Юрик кажется лишь теперь сообразил, где находится, и уставился на неодобрительно поглядывающего свысока истукана. Посидев так некоторое время, юнец продолжил как ни в чем ни бывало тереть мокрую шею и грудь в вороте сырой насквозь рубахи.

– Мне до сих пор не везло в море, – после долгой паузы серьёзно сказал парень.

Базааф задумчиво посмотрел на него – Юрик сосредоточенно вытирался, словно это требовало всего его внимания.

– Его, – парень кивнул на безымянного истукана, – принято благодарить за удачу на глубине.

Базаафу в тот день была судьба всё больше и больше расстраивать несчастного сироту, под конец ему и самому стало не по себе от собственного неловкого неумышленного злодейства. Стараясь сгладить вину, горец развернул на скамьях прихваченную с пола одёжку парня.

Юрик до самого вечера не проявлял своей обычной жизнерадостности, и встреть его кто, хорошо с ним знакомый, непременно бы заподозрил неладное. Но Базааф до самого вечера просидел в молельне с неотлучным Юриком. Парень сох, Базааф молчал. Базааф молчал часто и долго, Юрик не любил тишины. Снаружи продолжал упорствовать дождь. Юрик сиротливо обнимал себя за худые холодные плечи.

Нирга и Марла так и не добрались до горца, и возмездие не свершилось. Дальше всё зависело от того, останется ли Юрик здоров либо же свалится с мерзухой.

Шансы первого и второго варианта в глазах Базаафа были равны. Молод, но тощ, к тому же недавно сурово болел. Одна нога Юрика была в гробовой яме, а другая стояла на твёрдой земле. Базааф был недоволен собой. Кажется, он и впрямь допустил ошибку.

Глубоким вечером, думая, как сгладить всё сказанное и содеянное за день, горец бросил наудачу:

– Есть хочешь?

Юрик молчал. Его взгляд в задумчивости или же в оцепенении застыл на одной точке. Потом, подтягивая к самому подбородку углы простыни, он всё же кивнул. Движение далось с трудом, и Базааф в тот же момент со всей ясностью понял, что парень болен.

Как бы то ни было, он был голоден, и одежда здорово подсохла в тепле. Базааф проявил чудеса терпения, поджидая медлительного дрожащего Юрика, ковыряющегося непослушными руками в не менее непослушных рукавах и уворачивающихся пуговицах.