Подтянутые лакеи в безукоризненных костюмах услужливо распахнули двойную дверь. Створки украшал барельеф, мелкий и хлопотный. Засеянные поля, леса, река, тучные стада, дикие и одомашненные, хоругви, одиноко парящий в небе орёл, царящий над суетливой земной жизнью.

В коридоре с выложенными аккуратными белыми плитами стенами – сверкающе белыми, как кварц, но Рюрик не слышал, чтобы кварц использовали в отделке – горел мягкий свет. Люстр на потолке высоко над головой не было, светильники располагались на уровне чуть выше головы на стенах и изображали факелы, чьи навершия не венчали привычные лампочки, на них были конусы чего-то походящего на огонь, но не реагирующего на хлопающую дверь, дыхание и прочие сквозняки, что-то статичное. Огненные конусы лежали на выступах из того же самого кварца, крепящихся к стенам без зазоров и намёков на стык.

Рюрик вдохнул не вызывающий доверия воздух.

Мягкость антуража не вводила в заблуждение – некоторые знают, как понравиться, и не стесняются этим пользоваться, но это ещё не значит, что ими двигают добрые побуждения.

Монашеский вид старика дополнил впечатление от лестницы, похожей на расширенный комфортный вариант древних религиозных пещер-убежищ, только они шли вниз, под землю, а эта лестница стремилась вверх.

Ступени кончились. Бессмертный с замиранием сердца смотрел на темнеющий впереди проход. Арка. Овеществлённый вход в другой мир. Рюрику упорно казалось, что по ту сторону другой мир, не тот в котором возможна умиротворённо тихая белая лестница.

Старик прошёл грань лёгкими шагами и обернулся. Откровенно отеческое подбадривание на его лице поставило Рюрика в тупик. Сердце снова дёрнулось. Бессмертный отступил на негнущихся ногах и вздрогнул от неожиданности, задев что-то плечом.

Это было другое плечо. Рюрик не заметил, что следом шёл молодой мужчина. Светловолосый, крепкий, с мужественным подбородком и здоровым цветом лица, нетипичным для местных широт со страдающим от недостатка йода и солнца населением. Взгляд старика адресовался ему.

К Рюрику он обратился словами. Вежливо и ненавязчиво:

– Прошу.

Рюрик прошёл внутрь.

В зале было не так уж и темно, всего лишь сумрачно по сравнению с согревающе солнечной теплотой лестницы. Сиротливый зябкий свет был тем же, что и на улице, словно стремился убедить, что не было никакого перехода в другой мир, но вот что не состыковывалось – окон не было.

Зал был огромен – во весь простор купола. Немногим уступала его габаритам столешница грандиозного Стола. Рюрик узнал в нём источник непреодолимых зовов, но сердиться больше не мог. Стол не позволял.

Старик и молодой мужчина, ставший рядом с ним, внимательно наблюдали за его реакцией. На лестнице Рюрик было подумал, что на поддержку старцу явился верный телохранитель, но теперь разглядел одинаковый наклон головы, одинаковый взгляд и пресловутый властный рисунок губ. Перед ним были отец и излишне молодой для такого отца сын.

Зал поражал, и двое не сводили глаз с его лица, закономерно ожидая предсказуемых выражений восторга.

Рюрик не торопился с восторгами.

В зал вело двенадцать арок. Каждая отвечала за свой мир, а то и за несколько. Так бессмертному казалось. По лестницам шли ноги, торопливые, негромкие. На стеллажах вокруг Стола лежало оружие, на стенах висело оружие, у спешащих было оружие.

Зал наводняли люди и нелюди. Их было ужасно много, девяносто шесть, не считая двоих выражено светлых, пришедших вместе с ним. На секунду Рюрика охватило что-то вроде боязни сцены и инсектофобии… все эти существа налетели и шумели как полчища саранчи… но самыми страшными были те, кто не издавал ни звука.

Стол вышвырнул навстречу пришедшим и подчёркнуто сторонящимся друг друга троноподобные стулья, безапелляционно приглашая сесть, но всеобщему полнейшему замолканию способствовало не это.

Рюрик увидел знакомое лицо. Оно излишне исхудало и как-то померкло, однако старый враг ещё был крепок, его нельзя было списывать со счетов. Тьма наполняла его до краёв. Хлёсткий, преувеличенно прямой сосуд тьмы. Под его взглядами неорганизованное серое человеческое месиво присмирело и расселось по стульчикам. Как подгоняемая хлыстами скотина по стойлам.

Рюрик боялся встречи с ним. Тёмный, справившийся с его работой. Что-то запредельное отказывалось сложиться в сознании в последовательную, обоснованную схему, обдавая иррациональным холодком ужаса. Рюрик боялся и честно признавал про себя нелестный для самолюбия факт. Самолюбие не подавляло Рюриковых инстинктов. Страшно было попадать в поле его зрения, страшно смотреть в многооттеночные тёмные хризантемы радужек вокруг холодящих провалов зрачков.

Тёмный взглянул на него без особого любопытства, запоминая внешность. Можно не сомневаться, узнал. Кое-что заставило Рюрика на время позабыть о детском кошмаре.

Противоположная сторона Стола была темнее адовых подземелий, темнее прожжённых сигаретными бычками зрачков кошмара детства.

Первоисточник тьмы, не считаясь с другими и не отвлекаясь на них, сидел за Столом и смотрел прямо на Рюрика, зловеще потирая подбородок. Всякое движение в его исполнении было бы зловещим. Природа или неприрода одарила его бессмертием и располагающей наружностью, но как бы то ни было, он оставался тьмой, болью, вестником смерти. Его взгляд имел физическую плотность и вес, и метафизическую болезненную тяжесть. Его взгляд причинял мучения… И на нём была печать проклятия Рюрика!

В пронзительный момент откровения воспоминания выстроились по полочкам, восполняя многочисленные бреши когнитивных сбоев Рюрика, перед глазами пролетела семнадцатилетняя жизнь. Он не чувствовал необходимости и силы и никого не проклинал за исключением единственного раза.

Рюрик побледнел. Рука нашарила спинку стула. Бессмертный сел.

Стол низко утробно прогудел, словно гигантское животное, обнаружившее глупого заплутавшего детёныша и упрекающее его за несносное поведение и причинённое беспокойство.

Почти знакомый старик стоял слева, а его сын сидел справа. Здесь, за Столом, в глазах у Рюрика перестало кружиться и рябить. Он мысленно вздохнул и посмотрел на одиноко стоящего старика.

– Я – Арист из рода светлого Святогора, – наконец представился он, – первого бессмертного на земле. Добро пожаловать в Совет, бессмертный, приветствуем тебя. Назови своё имя.

– Рюрик.

Заявление было повторно прокомментировано Столом низким гулом.

Арист сел. Вслед за ним поднялся полноватый старик через два места слева. Восточная внешность, абсолютно чёрные и прямые, как отутюженные волосы, свисающие с плеч на лопатки, борода и усы такие же гладкие молодым лоском, не раскатанные по груди, а уложенные единым клином едва не до пупа обширного, покрытого грубой блёклой материей брюха. Волосы, как ни странно, не крашенные, но витает что-то такое у фигуры, приводящее внешний облик в соответствие с устоями общественной морали, ворожба. Одежда представляла собой балахон ручного шитья, просторный, к счастью той же общественной морали, дополненный более светлыми, словно сильнее застиранными штанами, видимыми в прорези балахона – иначе тучному старику было бы тяжело двигаться. Старик с пористым смуглым лицом и тяжёлыми надбровными дугами умел несмешно носить свою несуразную веку одежду. На отёчных руках не было ни одного украшения.

– Я – Гедеон, – имя не пришлось Рюрику по душе, – из рода Кира. Старший наследник тьмы.

– Я – Виктор, – поднялся ещё не поседевший мужчина в годах между выступившими, – из рода Вия. Председатель Совета, наследник тьмы.

Каштановые волосы, вьющиеся к концам, на голове, которую равнодушно много лет подставляют любой погоде и без раздумья суют в любую среду. Щётка усов, чтобы что-то скрыть… Ошибка? В ауре нет постыдного следа. На широких плечах небрежно висит не запахнутый до конца плащ, спускающийся до щиколоток. Под ним всё черно, неразборчиво, но одежда какая-то вполне для мира обычная, только на ногах не туфли, а сапоги с голенищем, не доходящим до колена сантиметров на одиннадцать, миллиметры допустимо не прикидывать.