Нет, лучше подождать. Наблюдатель уже нашел лежбище Пантеры. Он будет ждать его там и поймает его тогда, когда Пантера меньше всего настроен убивать. Наблюдатель знал, как поймать хищника в его норе. Ему доводилось делать это раньше, бессчетное количество раз, и он сделает это вновь.

Наблюдатель исчез, скрылся в лесу, не издав ни звука. Если бы Пантера оглянулся в этот момент, он бы заметил наблюдателя. Нет, не самого наблюдателя, поскольку тот был мастером. Просто странную, быстро мелькнувшую вспышку чего-то белого, сверкнувшую в темно те листвы, подобно маяку. Только на мгновение.

Но Пантера не обернулся. Он слегка пошевелился. Скрытая часть его разума пыталась передать сигнал. Но это был неопределенный, путанный, неуверенный сигнал, и сознательная часть разума Пантеры его подавила.

Уже на протяжении двух дней он на бессознательном уровне получал сигналы. Кто-то за ним наблюдает. В первый день он отнесся к ним очень серьезно. Но не смог ничего определить. Ничего — а он редко не определял, откуда исходит опасность. На второй день человек отмахнулся от сигналов, списав их на нервное напряжение. В конце концов нелогично столько времени наблюдать за ним в лесу и не предпринимать никаких шагов. Враг дал бы о себе знать. Каким-то образом.

Стали бы малва кого-либо опасаться? Здесь? В самом центре подвластной им территории? Когда рядом стоит целая армия?

Пантера снова отмахнулся от сигнала.

Два часа спустя его остававшееся без движения тело напряглось. Что-то происходило.

Группа раджпутов на лошадях заехала во двор и остановилась перед главным входом во дворец Подлого. Это оказался отряд сопровождения полудюжины жрецов Махаведы и более двадцати махамиамсов, проклятых любителей падали.

Дверь во дворец открылась, и вышел дворецкий — полный мужчина невысокого роста. Одет он был в прекрасные одежды и великолепный тюрбан, как и следовало по рангу. Оставаясь слугой, он занимал самое высокое положение в своем низшем классе. Причем достаточно высокое, так как йетайцы, проживавшие во дворце, не демонстрировали неуважения, с которым обычно относились ко всем слугам.

И, кстати, ко всем остальным. Как только йетайцы заметили раджпутов, у них словно шерсть встала дыбом, как у дворовых котов, встретившихся на улице с незнакомыми собаками. Раджпуты, люди более благородного происхождения, игнорировали йетайцев.

Дворецкий рявкнул, призывая к порядку. Последовал обмен слов. Несколько мгновений спустя жрецы и махамимамсы спешились и их проводили во дворец. Перед тем как войти внутрь, один из жрецов остановился и сказал несколько слов старшему в отряде раджпутов. Раджпуты развернули лошадей и выехали со двора. Им вслед неслись насмешки йетайцев. Но раджпуты не оглянулись, не отвечали и даже не подали знака, что вообще слышали йетайцев.

После того как раджпуты уехали, йетайцы неспешно вернулись во дворец. Естественно, не преминули сказать что-то оскорбительное слуге, придерживающему им дверь.

Примерно в течение получаса стояла тишина. Тишина, за исключением обычных звуков, доносящихся из дворца — звуков, которые ожидаешь услышать из здания, населенного целой армией слуг.

Очень занятых слуг. Ожидалось скорое появление хозяина. Это было хорошо известно, причем не только слугам, но и жителям всех соседних деревень. Узнав новость, слуги демонстрировали сумасшедшую активность. А жители деревень в страхе сидели по домам, выходя только по необходимости.

Человек в лесу был в отчаянии. Но об этом не свидетельствовало ничего, кроме, пожалуй, легкой дрожи длинных, сильных пальцев. Он надеялся, он молился, он шпионил, он строил планы — а теперь время вышло.

Человек в лесу закрыл глаза — на мгновение, — приводя в порядок чувства. Отчаяние, казалось, жгло его изнутри, подобно адскому огню. Отчаяние, которое ему не доводилось испытывать никогда в жизни. Отчаяние, вызванное только одним.

Только одним человеком. Одним человеком и другими, подобными ему, которых он возглавлял.

Пантера открыл глаза. В сотый раз, в тысячный раз его быстрый ум работал и работал, прокручивая все известные факты, снова и снова. Он много раз продумывал план действий. И с таким же результатом.

Это сделать нельзя. Это просто нельзя сделать. Бессмысленно даже пытаться. Они слишком хороши. В особенности он…

Он.

Конечно, Пантера знал, как его зовут. И знал уже несколько недель, почти с того самого дня, когда сам прибыл ко дворцу. Пантера узнал его имя у жителей ближайшей деревни, а потом и у слуг, которые жили в деревнях, точно так же, как узнал многие другие вещи.

Это было несложно. Ни жители деревень, ни слуги ничего не заподозрили. Дружелюбный, веселый человек, может, слегка повредившийся умом — несомненно, после ужасных переживаний, выпавших на его долю. Еще один несчастный беглец, лишенный надежд, в мире беглецов, готовый выполнить разовое поручение в обмен на еду, которой могут поделиться жители деревни. И ему хочется поговорить. Очевидно, человек одинок. Немного не в себе, но безобидный и приятный. На самом деле — благословение для деревенских тетушек, которых часто никто даже не желает слушать.

Да, он из маратхи, не из их народности. Но жители деревни не испытывали никаких симпатий к малва. Совсем их не любили. Ничего не испытывали, кроме страха и глубоко запрятанной ненависти. Наиболее вероятно, что это — беглый раб, хотя на нем и нет клейма. Может, убежал до того, как его заклеймили. Жители ближайшей ко дворцу деревни инстинктивно скрывали его от любопытных и ничего не сказали властям.

И в любом случае кому им было докладывать? Дворецкому, который, как и все ему подобные, был мелким тираном? Лучше избегать его всеми возможными способами. Для низших каст, к которым относились жители деревни, считалось немыслимым даже приближаться к жрецам Махаведы, и только сумасшедшие осмеливались бросить взгляд на махамимамсов. Раджпуты просто игнорировали жителей деревни, как игнорируют мошек. Йетайцы делали то же самое, если только, как часто случалось, у них не появлялось желания поразвлечься. И несчастным становился тот, с кем они решали поразвлечься. В особенности не везло женщинам. И к кому тогда идти? Может, к кушанам. Но кушаны заняты своим делом, и у них нет ни времени, ни желания заниматься чем-то еще. Нет, лучше ничего не говорить. Это просто безобидный сумасшедший. В конце концов, ему и так пришлось пережить много горя.

Он. Да, Пантера знал его имя, но никогда не произносил вслух, даже в мыслях не называл его по имени. Зачем? Он был главным в жизни Пантеры. Уже несколько недель. А разве нужно давать имя центру вселенной?

Он. Проклятый, ненавистный он.

О, да. Часто проклинаемый — человеком, который вообще редко ругался. Глубоко ненавидимый — человеком, который редко опускался до ненависти.

Но не презираемый. Никогда. Потому что ненависть была особым видом ненависти, несмотря на глубину эмоций. Пантера никогда в жизни не ненавидел человека так, как ненавидел его. Пантера никогда не ненавидел так сильно, никогда не желал никому разрушения с такой болезненной страстностью и в то же время не находил во враге недостатков.

В конце концов даже в служении малва. Ведь у человека не было выбора. Это Пантера знал, поскольку знал ситуацию в целом. История обязала человека, которого он ненавидел, и его соплеменников стать вассалами. Их сила и умение сражаться рекомендовали их другим. Но они оказались недостаточно сильны и недостаточно умелы, чтобы отказаться. И как и многие другие до них и те, кто придет за ними, они склонили головы.

Нет, в самом человеке не было ничего, что заставило бы Пантеру ненавидеть его. Он лично в этом не виноват, и сам он ничего плохого не сделал. Как раз наоборот, подозревал Пантера. Ведь сокровище его души осталась неповрежденной, ни душой, ни телом, несмотря на долгое пребывание в плену. Пантера знал, поскольку видел ее, хоть и на расстоянии. Видел много раз. Всегда в компании с ним. С ним и его людьми.