Литмир - Электронная Библиотека

Велисарий не получал таких точных и определенных императорских наставлений, но имел свои основания для закрепления отношений с аксумигами. Он уже — пусть только примерно и в общих чертах — формировал стратегию будущей войны Рима с империей малвы. Роль Аксумского царства в этой войне станет решающей.

Опытные воины — катафракты и сарвены Эона — быстро поняли отношение своего начальства и вели себя соответствующим образом. Менандр, наполненный бездумной уверенностью юности, сам по себе мог бы каким-то образом проявить враждебность или продемонстрировать предубеждения, но только не рядом с ветеранами, наблюдавшими за ним, как два ястреба.

Поэтому во время долгих месяцев, предшествующих сражению с пиратами, римляне и аксумиты вместе отправились в Сирию, потом в Дарас, затем в Египет, Асэб — порт в Аксумском царстве, оттуда по суше в столицу Аксумского царства город Аксум, долгое время оставались в Аксуме, опять вернулись в Асэб и там взошли на борт корабля малва, несущего Венандакатру и сопровождающих его лиц назад в Индию. За это время между римлянами и аксумитами сложились теплые отношения. Все они к тому же соблюдали дисциплину и приличия, не оскорбляя ни расовые, ни национальные чувства друг друга.

Да, все это так. Но тем не менее они друг для друга оставались чужестранцами, несмотря на то что аксумиты говорили на хорошем (пусть и с акцентом) греческом, а римляне начали говорить на плохом (и с очень сильным акцентом) геэзе. Никто ни разу не произнес слов, которые могли бы оскорбить других. (Конечно, не считая Усанаса. Но поскольку давазз всех оскорблял в равной степени, включая племена и нации, о которых никто даже не слышал, его немыслимое поведение вскоре стало приниматься, как нечто естественное, точно так же, как люди примиряются с ветром, дождем или надоедливыми насекомыми.) Но на протяжении всех месяцев совместного путешествия и взаимного расположения, все-таки полного доверия и полной уверенности друг в друге не возникло. И не сложилось искренней близости духа.

Теперь все изменилось. После сражения соблюдаемые раньше положенные правилами хорошего тона приличия исчезли. Исчезла положенная вежливость к представителям другой нации, в особенности среди простых воинов. Их заменили насмешки и грубые шутки, оскорбления и унижения, ворчание и жалобы — короче, все то, чем омытые кровью ветераны закрепляют свою дружбу.

Сарвены впервые произнесли вслух свои имена. Получивший новый шрам на черной голове звался Эзана. Второй — Вахси. Римлянам рассказали о древнем аксумском обычае. Настоящее имя сарвена никогда не раскрывалось никому, кроме членов саравита, чтобы враги не использовали против воина колдовские чары. После того как мальчика принимали в сарв, он получал новое имя, которым его с тех пор называли его товарищи, но только при личном общении.

Вскоре после сражения с пиратами, на небольшой церемонии, проведенной, пока начальники общались с Венандакатрой, двое сарвенов официально приняли в свои ряды — в Дакуэн — трех катафрактов и назвали им свои настоящие имена.

Римские воины посчитали традицию странной, но не стали над ней смеяться, потому что они совсем не считали странной боязнь колдовства. Валентин с Анастасием носили на себе различные амулеты, отгоняющие колдовские чары и предохраняющие от них. А Менандр, даже пока его мучила лихорадка, пока он лежал без сознания и затем поправлялся после полученного ранения, ни на секунду не выпустил из руки маленькую иконку, полученную в тот день, когда он с гордостью вступил в ряды катафрактов по призыву Велисария. Иконку вручил ему деревенский священник и заверил молодого катафракта, что она убережет его от зла и дьявольских чар.

И она на самом деле уберегла — ведь юноша поправился, разве нет? От раны, которая по опыту ветеранов, как римлян, так и аксумитов, обычно приводила к смерти от заражения крови, причем мучительной и долгой. На самом деле великолепная иконка!

Но независимо от того, была иконка чудотворной или нет, выздоровлению молодого фракийца несомненно помогли аксумиты. Их странные и экзотические настои и мази, а также сочувствие и поддержка друзей на протяжении длинных, наполненных болью дней и ночей, в особенности поддержка менее серьезно раненого Эзаны.

Со временем Менандр научился быстро говорить на геэзе, гораздо лучше всех римлян. Более того, речь парня не портил ужасный акцент, от которого не могли избавиться другие римляне, пытавшиеся говорить на геэзе (за исключением Велисария, конечно, чей геэз вскоре не отличался от речи аксумита, но Велисарий-то — колдун).

Со временем Менандр станет самым популярным римским офицером среди аксумских войск, с которыми его войскам придется часто объединяться. И много времени спустя после выздоровления от полученного ранения катафракт наконец вернется в свою любимую Фракию. Конечно, уже не юношей, неизвестным никому, кроме соседей по деревне, а железным седовласым ветераном, чье имя гремело на многих территориях. Он будет спокойно относиться к славе и наслаждаться годами отставки, а всю свою гордость и любовь сохранит для большого потомства — темнокожих детей — и любимой жены из Аксумского царства.

Эзана тоже переживет войны. Время от времени сарвен будет приезжать во Фракию, навестить своего старого друга Менандра и сводную сестру, ставшую женой Менандра. Эзана не станет брать с собой во Фракию много сопровождающих, хотя сам высоко поднимется в воинской иерархии и большую группу сопровождающих ему всегда станет предлагать негуса нагаст. Но зачем они ему? Во Фракию поедет он сам — и его обширная коллекция шрамов и воспоминаний.

В будущем Эзана получит огромное удовольствие от этих посещений. Он с наслаждением будет смотреть, как солнце садится за дальними горами Македонии, попивая из кубка вино в компании Менандра и своей сводной сестры. Вокруг них соберутся внимательные многочисленные отпрыски Менандра, а также целая орава деревенских детей, для которых скромная усадьба Менандра станет огромной игровой площадкой. Они вместе будут делиться воспоминаниями.

Некоторые из воспоминаний окажутся грустными. Вахси не переживет войны. Он погибнет во время морской битвы у персидских берегов, и его тело не найдут. Но он умрет геройски, и его имя останется в памяти — его вырежут на небольшом монументе в африканских горах и будут вспоминать в небольшом тихом фракийском монастыре.

Всегда во время этих посещений Менандр и Эзана будут вспоминать корабль и Эритрейское море. И в это время дети всегда будут прекращать игры и замолкать, и собираться вокруг. Это станет их любимым рассказом, и они никогда от него не устанут. Ни дети, ни старые ветераны, которые с радостью повторят его снова и снова.

(Конечно, от него устанет жена Менандра и станет жаловаться своим деревенским подругам. Но зачем мужчинам обращать внимание на ворчание? Они давно к нему привыкли. Как знают все ветераны, жены любят поворчать, не дождешься от них должного уважения к рассказам мужей.)

Дети будут любить все части истории. Накал морского сражения, драконово оружие, из хвоста которого вырывался огонь, атака пиратов, перелезающих со своих галер на индийское судно, сражение на носу и в особенности — бросок на корму, который возглавил легендарный Велисарий. О, вот это была атака!

И если описание яростного сражения на корме несло в себе некоторые небольшие поправки к грубой исторической правде, все равно оно оставалось правдивым. Эзана ничего не сказал, когда Менандр — чуть-чуть — приукрасил свой рассказ о полученном страшном ранении. (Тут дети обязательно захотят увидеть ужасный шрам у него на животе, и Менандр обязательно его покажет.) Меч, которым была нанесена эта рана, во время многочисленных пересказов случившегося превращается в огромный клинок в руке могучего араба, который благодаря своей легендарной хитрости смог обмануть молодого римского воина. В рассказах не останется ничего от неопытности воина, хаоса битвы и просто удачи, благодаря которой безымянный и неизвестный пират просто резанул мечом по первому попавшемуся врагу, которым оказался храбрый, но неловкий парень.

62
{"b":"7434","o":1}