- Все здесь думают, что я старый пьяница, конченый человек... А ведь я в деле уже сорок лет. Гусман! Да я знал его, когда еще никто о нем и слыхом не слыхал. Я приходил к нему поболтать, когда покупал "пасту"* в Аякучо. Я свободно говорю на кечуа, не то что нынешние желторотые юнцы. Они и кастильский диалект едва понимают, а что они смыслят в этой стране? Да, "сендерос", настоящих, тех, что основали "Сендеро Луминосо", - я их знаю всех.
______________
* Тестообразная масса из листьев коки, из которой делается кокаин.
Малко прервал его разглагольствования.
- Это правда, что несколько месяцев назад вы виделись с Гусманом?
- Еще бы, - гордо кивнул журналист. - Он сам меня об этом попросил.
- Зачем?
- Он хотел передать мне политический манифест. Я сделал из него сногсшибательную статью для "Карретас".
- Где вы встречались?
- В одном парке в Сан-Исидро, рядом с полем для гольфа. Совсем ненадолго, четверть часа, не больше. Прощаясь, он обнял меня.
Старик чуть не прослезился при этом воспоминании.
- Вы уверены, что это был именно он?
- Конечно!
- Вы знаете, где он сейчас скрывается? В Лиме?
Глаза Фелипе Манчаи вдруг снова стали мутными. Он отрицательно покачал головой и заказал третью рюмку писко.
- Никто не знает, где он, и это к лучшему. В "Диркоте" меня изрезали бы на кусочки, если бы только заподозрили, что мне известно, где его найти. Не думаю, что он еще в Лиме.
Он икнул, помолчал несколько секунд и спросил:
- Кстати, ирландец дал вам мои две тысячи долларов?
- Какие две тысячи долларов?
Фелипе Манчаи тут же напустил на себя важный вид.
- А, ладно, - небрежно обронил он, - забыл, наверное.
Он решительно взглянул на часы и жестом подозвал официанта.
- У меня работа, - заявил он, - надо кончить статью. Приходится вкалывать, жизнь-то все дорожает.
Малко уже открыл бумажник под жадными взглядами оборванцев, сидевших у входа в кафе. Он отсчитал пять стодолларовых банкнот и протянул их Фелипе.
- Вот, - сказал он, - с ирландцем я сам все улажу. Остальное дам вам завтра.
- Да что вы, ни в коем случае, - с достоинством запротестовал журналист, однако деньги тотчас исчезли в его кармане. - Я не хочу быть у вас в долгу, с какой стати...
- Так на чем мы остановились? - прервал его Малко. - Вы видели Гусмана здесь, в Лиме, три месяца назад; А потом?
Фелипе Манчаи глотнул писко, чтобы отпраздновать получение пятисот долларов.
- Потом - ничего, - вздохнул он. - Меня раз шесть вызывали в "Диркоте" и в жандармерию. Прослушивали мой телефон, следили за мной. Ничего не разнюхали, устроили мне нахлобучку и отпустили на все четыре стороны.
- Гусман больше не объявлялся?
- Нет. Будь он в Лиме, он связался бы со мной.
Итак, след обрывался... Фелипе Манчаи вытер вспотевший затылок большим платком сомнительной чистоты. Он снова начал клевать носом. Малко твердо решил вытянуть из него еще хоть что-нибудь, прежде чем тот уснет.
- Вы знаете некую Монику Перес?
Журналист встрепенулся.
- А как же! Моя приятельница.
- Говорят, она разделяет политические взгляды "Сендеро Луминосо"...
Фелипе Манчаи поморщился.
- Разделяет - слишком сильно сказано. Она славная девчонка, но немного шалая. Помешана на революционерах. Написала много статей о "сендерос" и превозносит их до небес. Не будь она наполовину перуанка, ее бы давно вышибли из страны. Спецслужбы имеют на нее зуб...
- Как вы думаете, она связана с сендеровцами?
Фелипе Манчаи склонил голову набок.
- Все может быть. Но она много болтает. Фантазерка... Уверяет, что регулярно получает от них сводки. Что до меня, я в это не очень верю.
В голосе его ясно слышались ревнивые нотки. Усталость уже давила на веки Малко. Жара, пыль плюс разница во времени... Он был сыт по горло бреднями старого пьяницы.
- Ладно, - сказал он. - Попытаюсь связаться с этой Моникой Перес.
Он достал из кармана деньги, чтобы расплатиться. Жестом, полным достоинства, Фелипе Манчаи удержал его руку, негромко икнул и сказал:
- Если она вам нужна, приходите ко мне обедать сегодня вечером.
Глава 4
Малко было решил, что Фелипе Манчаи шутит, но журналист склонился к нему, обдав запахом писко, способным уложить на месте рой мух, и продолжал:
- Я же вам сказал, Моника - моя приятельница. Ирландец предупредил меня о вашем приезде. Так что я устраиваю сегодня обед, и она обещала быть. Я расскажу ей про эту вашу социологию, скажу, что вы пришли ко мне за советом... Да она в вас просто вцепится. А потом, вы увидите, она - ничего себе...
Они вышли из кафе. Пекло на улице было адское. Фелипе Манчаи нацарапал свой адрес на засаленной карточке и протянул ее Малко.
- В половине девятого. Фрак не обязателен. Но будьте осторожны. Что-что, а дурой ее не назовешь.
Пошатываясь, журналист вошел в темный подъезд. Малко остановил такси и отправился в гараж Баджета. Через пять минут он выехал оттуда на великолепной новенькой "тойоте". В этой машине было все, даже кондиционер... У Баджета можно было получить что угодно, даже в Перу.
Вернувшись в "Эль Кондадо", он снова взялся за телефон. У Лауры, таинственной приятельницы генерала Сан-Мартина, по-прежнему никто не отвечал. Тогда он тщетно попытался дозвониться в Австрию. Связи не было. Там сейчас полдень... Что-то поделывает Александра? Ждет ли его как и подобает примерной невесте, или развлекается в его отсутствие с одним из своих многочисленных воздыхателей? С ней ни в чем нельзя быть уверенным, а главное - не знаешь, что хуже...
Малко воспользовался передышкой, чтобы выспаться после перелета, и прелестный образ витал в его сновидениях похожий одновременно на Александру и на восхитительную стервочку Катю, дочь генерала Сан-Мартина. В конце концов, ему надо было расслабиться перед встречей с Моникой Перес.
* * *
Моника Перес оказалась не просто "ничего себе", как говорил Фелипе, она была великолепна. Малко на миг перестал дышать, увидев в проеме двери ослепительно-белую фигурку. Сквозь юбку и блузку из тончайшего батиста просвечивали трусики и лифчик, тоже белые. Матово-смуглая кожа создавала восхитительный контраст с этой девственной белизной. У нее были темные, возбужденно блестящие глаза, копна черных курчавых волос, но первое, что бросалось в глаза - большой алый рот. В облике молодой женщины было что-то диковатое.
