– Но ведь те-бя за-агрызли наши соб-баки! – еще не до конца придя в себя и потому заикаясь, заметил Адриан.

– Э-э, нет! – рассмеялся Пиглион II. – Я спасся! Они действительно хотели наброситься на меня, когда я выскочил во двор, и преградили мне обратный путь в дом, поэтому мне пришлось спасаться в высокой траве. Они гнали меня до самого кукурузного поля, но мне удалось оторваться от них, и там они потеряли мой след. И вот посмотри, кем я теперь стал! Молодой и успешный хозяин таких угодий!

Сделав несколько шагов назад и расставив руки в стороны, Пиглион II покружился, красуясь перед мальчиком.

– Красавец! – сам себя похвалил кабанчик. Брок, присевший на угол мясницкого стола и ковырявший лезвием тесака свои мозолистые копыта на лапах-руках, издал хриплый смешок.

– Нечего тут усмехаться, Брок! – взвизгнул Пиглион II. – А то уволю тебя, будешь знать!

Брок осклабился.

– А где моя семья?.. – робко спросил Адриан. Искрившийся весельем взгляд Пиглиона II вдруг стал жестким и холодным.

– Что ж, пойдем, я провожу тебя к ним. Только, боюсь, тебе не понравится то, что ты увидишь!

И Пиглион II, чеканя по полу шаг, быстро пересек помещение и распахнул дверь, ведшую из комнаты ужаса на улицу. Адриан, прижимаясь к стене и стараясь как можно дальше обогнуть жуткого человекосвина, устроившегося в луже крови на углу стола, поспешил вслед за ним. Брок, оскалив свои кривые желтые клыки в страшной ухмылке, отсалютовал мальчику на прощание окровавленным тесаком.

Могильная прохлада комнаты сменилась жарким зноем, и яркое солнце ударило Адриану в глаза, на мгновение ослепив его и заставив зажмуриться. По двору с веселым лаем бегали собаки, игриво гоняя пугливых кур; несколько человекосвинов, облаченных в одни шорты, что-то мастерили вдалеке. Воздух пах травами и навозом. Пиглион II, с каждым шагом поднимая небольшие облачка пыли с земли, направлялся прямиком к зданию, служившему отцу Адриана в качестве скотобойни. Адриан бегом догнал резвого кабанчика, однако, когда он понял, куда они направляются, ужасные мысли посетили его голову, ноги мальчика подкосились сами собой, и он замедлил шаг. Заметив, что его питомец, как он называл Адриана, снова отстал, Пиглион II резко остановился и обернулся в сторону Адриана.

– Ку-уда мы идем? – шмыгая носом, спросил мальчик.

– О, не переживай, отнюдь не туда, куда ты подумал! – рассмеялся в ответ кабанчик и, поравнявшись с Адрианом, по-дружески приобнял его за плечи.

– Позволь, я тебе кое-что расскажу, – доверительным тоном добавил он.

– Хо-ро-шо, – по слогам произнес Адриан, переводя боязливый и недоверчивый взгляд с Пиглиона II на здание скотобойни.

– Тогда прогуляемся! – воскликнул Пиглион II и повел Адриана через двор в сторону от скотобойни.

– Эта ферма принадлежала еще деду моего деда, – размеренно начал Пиглион II свой рассказ. – Он начинал с небольшого хозяйства – десяток кур да две головы людского скота. Разводить людей вообще-то очень хлопотно – они плодятся не чаще одного раза в год и долго растут. Но зато их мясо очень дорого ценится на рынке!

Деда моего деда звали Руперт, и он был очень трудолюбив, прилежен и усерден в работе, но и прагматичен тоже. И это принесло ему свои плоды. Живя в хлипкой хибаре на небольшом клочке земли, за 11 лет он сумел наладить свое хозяйство и выкупить все соседние участки у своих менее успешных соседей-фермеров, и каждая покупка позволяла ему развивать свое хозяйство еще большими темпами.

К тому времени Руперт обзавелся семьей и вскоре перестроил свою хибару в добротный одноэтажный дом. Дом, конечно, был значительно меньше, чем тот, в котором я живу сейчас, но тоже был весьма неплох. У Руперта родился сын, и, когда старик ушел на покой, он принял хозяйство на себя. Таким образом было положено начало нашему семейному делу, которое теперь передается по наследству от отца к сыну.

С каждым поколением наши сельскохозяйственные угодья только ширились, а дом перестраивался под нужды все разраставшегося семейства. Однако с самого начала и по сей день главным делом и нашей гордостью остается разведение людей! И если Руперт начинал свой бизнес всего с двух голов, то у его сына Говарда в загонах насчитывалось уже два десятка людей, а сын Говарда Пиглион I настолько преуспел в этом деле, что был вынужден построить нашу огромную скотобойню – он буквально поставил производство людского мяса на поток! Сейчас в моих загонах кормится и нежится в грязи полторы сотни людей всех возрастов от 0 до 30-ти лет – дольше 30-ти лет их держать не имеет смысла, мясо становится жестким и теряет свои вкусовые и полезные свойства! Хотя, иногда, находятся гурманы, которые предпочитают и более старое мясо – уж не знаю, что они в нем находят! Для таких ценителей по специальному заказу мы растим людей на убой и до более позднего возраста – за отдельную плату, разумеется!..

Рассказ несказанно забавлял Пиглиона II, у Адриана же мурашки бежали по спине от его слов и волосы шевелились на голове. Свиньи выращивают людей, как отец Адриана выращивал свиней! На мясо, на убой! Мир перевернулся с ног на голову и сошел с ума! Даже рассказ Пиглиона II об истории его фермы с потрясающей точностью походил на историю семьи самого Адриана, с той лишь разницей, что его родственников звали иначе и в истории Пиглиона II люди и свиньи поменялись местами! Так, стоп! Кабанчик же сам недавно говорил, что всего несколько лет назад жил в доме Адриана и чудом спасся, когда случайно выбежал из дома на улицу и чуть не был съеден дворовыми собаками! Тогда о какой семейной истории и передающемся по наследству бизнесе может идти речь?!!

Но Адриан не успел задать свои вопросы Пиглиону II и подловить его на лжи, потому что тот, отвлекая мальчика разговорами, незаметно для него все-таки подвел Адриана к входу на скотобойню. Они лишь описали широкий полукруг по пыльному двору под пристальными и любопытными взглядами работавших там человекосвинов и подошли к зданию скотобойни с обратной стороны.

– Ну, вот мы и пришли! – торжественно молвил Пиглион II и широким жестом распахнул перед Адрианом входную дверь. – Прошу! Не стой на пороге, заходи внутрь! Ты же хотел увидеть свою семью?!

Адриан на подгибающихся ногах переступил высокий порог скотобойни. Внутри, подвешенные под высоким потолком на толстых крюках, загнанных им под ребра, рядами висели голые человеческие тела, измазанные уже запекшейся кровью и облепленные сотнями мух. Все толстые, упитанные, откормленные. Среди их безжизненных лиц Адриан с трудом узнал своих родных – отца, мать, трех братьев и двух сестер, двух кузин и тетушку Мэгги, жену дяди Фрэнсиса.

Адриан закричал от ужаса, ноги совсем перестали его слушаться, и он рухнул на пол. Мальчика затрясло крупной дрожью, как в припадке. А Пиглион II, склонившись над ним, зашелся леденящим душу хохотом. В глазах у Адриана потемнело, и последнее, что он почувствовал, прежде чем потерял сознание, было что-то теплое, намочившее его штаны чуть ниже пояса.

Когда Адриан пришел в себя, то не сразу вспомнил, что с ним произошло, но он ощущал сильную жажду и голод. Мальчик находился в своей комнате, только лежал почему-то не в своей мягкой кровати, а на сложенном вдвое старом одеяле, расстеленном в углу комнаты. Темные шторы на окне были плотно задернуты, но одну наполовину вытянуло в приоткрытое окно порывом ветра, и потому в комнату через образовавшуюся между кусками ткани щель проникали косые лучи полуденного солнца, в свете которого искрилась повисшая в воздухе пыль.

Окончательно в чувство Адриана привел хрюк, раздавшийся сбоку от него. Мальчик повернул голову на звук и сразу все вспомнил. От увиденного он вздрогнул и инстинктивно вжался спиной в угол, как собака, которую хозяин собирался в очередной раз избить пряжкой от ремня. В метре от него сидел, поджав под себя ноги, ребенок-поросенок с розовым пятачком, блестящими глазками-бусинками и большим розовым бантом за стоявшими торчком ушами и с любопытством смотрел на Адриана. Ребенок-поросенок был одет в обтягивающую розовую маячку и розовую же юбку-пачку, как у балерины. Он, а точнее это была она, была одного с Адрианом роста, но, навскидку, весила раза в два больше мальчика.