Меня заверили, что с очередною математической формулою, поразивши себя дико странными символами, читающая личность мигом откажется получить знакомство с книгою. Я не способен ступать против воли своей ни на шаг, но и врать мне отнюдь не естественно. Признаюсь, когда я рисовал всё новые стрелочки с дифференциалами, сжималось сердечко моё беспокойством за народ, склонный опасаться слабого ума (своего) для занятия чтением непонятным. Переживал, что потому он сочтёт такое дело бесполезным и малоприятным. Однако нервозность сгинула приходом критики одною неделею до издания. Товарищи из политологического, культурологического, химического, палеографического и литературоведческого направлений независимо друг от друга, без капли намёка на молодецкий маразм, продемонстрировали восторг да увлечение от новых взглядов. Исключительно чтобы выразить уважение коллегам, скептично воспринимающим «чистую» философию и не признающим пониманий мира, где нет точного аппарата, мне пришлось оставить подаяния на блюдце математическом. Иначе прислушается кто? Не вам ли напомнить биографию Фарадея, с домыслами которого не считались люди без формальностей пера максвелловского?

В предложенном сочинении помещены рассуждения над областию вопросов, со времён оны1 терзавших головы человеческие. Сии хартии2 излагают идеи появления материи во Вселенной, извергая новые понимания о пространстве и времени.

Выражаю благодарность незабвенным казателям3 моим за соизволение поделиться знаниями драгоценными. Спасибо декану факультета философского, звездоблюстителю4 Лорану Дюруа, ввиду интереса к трудам настоящим и советы занудливо-уместные.

Е. А. Фёдоров

Априллий, 1905 г.

Должно слово начать о не одной тысяче чайных вечеров, проведённых с профессором Фри́вэлэсом, во многих отношениях замечательным человеком. Долг мой не умолчать в сочинении о полемиках наших бескрайних, ибо посягали они на праведность термина «жизнь», ибо подвигли мысли мои по итогу на путь истинный. Будет неправильным пренебречь вместе с тем описанием приятеля худородного, сыгравшего ключевую роль не только в истории России, но и планеты.

Всего очевиднее характер его читался в головном уборе. Даже в помещении Фривэлэс страдал привычкою носить хомбург, над которым забавно надругалось время: фетр продырявился во многих местах и стал походить на половую тряпку, высохшую после серийного мытья зазубренных деревянных полов на палящем солнце, а тулья, некогда напоминавшая муравейник, теперь щекотала воспоминания о требухе, волочённой в песочной глине крестьянского сарая. Профессор биоценологии снимал шляпу редко, тогда и только тогда, когда разговором забывались разные комплексы с дурными обыками5. В эти минуты он ловко раскручивал её за поля, и внимание собеседников мгновенно приковывал неподражаемый навык, воровавший взор с гладкой, блестящей на свету, как стальной шар во время pе́ntanque6, лысины, украшенной в лентиго.

Все говорили, что густые короткие брови профессора, стянувшие складки на переносице ортогонально отчётливым морщинам на лбу, очень хорошо сочетались с изжёванным бледным галстуком в горошек и тёмным мятым костюмом-тройкой (белый жилет так часто впитывал окрас пиджака от выступавшего пота, что ни один нормальный человек не признал бы доли светлого оттенка, свойственного ему десятки лет назад).

«Жизнь универсальна, системна и не обязана идти за химической сходностию», – высказал Фривэлэс на одной из посиделок. Высшим образом я согласился с приятелем. В моём представлении жизнь всегда характеризовалась системностью – неизречённой бескрайностию слаженных механизмов, которые повторяют один и тот же процесс до тех пор, пока не появляются сбои и не приходит смерть; и системность эта универсальна: будь то микроб, птица, коза или человек.

Доколе7 раздумывал смысл последних, моего визави заняли другие тематики. Пребывая в нетерпении, смело мог Фривэлэс сменить разговор и забыть о предшествующих рассуждениях. Точно рвясь от истины уклонить и чрезмерно чётко выделяя звук «й» в каждом слове (и ажно там, где буквы «е», «ю», «я»), переключился сукин сын, картавый на «р», к дискуссии о вирусе:

– Вир́ус, чай знать, неживое. Инстр́умент.

– Кому-то всё a priori ясно. Поди, мозговать не дано, начитаются книг, абы слюни гордо пускать да кукарекать!

– Чтить пр́ивык, что читаю… толкованному мнению гр́ош отдаю, – скаля зрачками, искал новую дюжину отговорок Фривэлэс, поняв, что речь шла именно о нём. Будто пе́сельный пёс с улицы, у которого трагически отняли последнюю кость, гелертер8 скорчил обиженную, озлобленную гримасу.

– Вир́ус ваш, судэр́ь, – продолжил он, сбросив с горла комок и повысив тон мерекающими нотками di grazia тенора, – пр́и пар́азитир́овании клеток живого ор́ганизма включается, без них он что камень на р́ечке: никак-с себя не пр́оявит. Где слаженность, объясните, сер́9?! Жизнь нельзя постр́оить без системности, вот скажу. Ну да, э-э-э… пр́авильно было замечено, нужна… э-э… р́итмичность вот, и жизнь – это… э-э-э… мех́анизм… машина… машины обязательно р́итмичны, цикличны! Получше меня, небось, знаете навер́няка?

– Постойте же, постойте! Ну, активировался вирус-душегуб ваш, допустим, внутри него начнут проходить те самые циклические процессы, о которых вы ба́ите10 без устали, он размножится и расплодится, – загонял я учёного в тупик и в то же время по неопытности сам выдавал нелепость.

Фривэлэс осмотрелся по сторонам отупевшим взглядом, продолжив нести чепуху и отступая от прямого ответа:

– Извините, но вы… Ты себя выставляешь полнейшим идиотом. На глазах всё написано, и за пенсне тоже, написано типа «настоящий казахский бар́ан». Я не могу спор́ить, когда оппонент не знает, о чём мне доказать пытается. Системность есть множество взаимно… взаимосвязанных элементов… обособленное от ср́еды и взаимодействующее с ней, эм-м… как целое. Жизнь – ор́кестр́, а не скр́ипка, бар́абан и фаѓот по отдельности. Тут уместны стр́уктур́ы, по-р́азному р́аботающие.

Подождав продолжительную паузу для осмысления услышанного, я разозлился:

– Профессор, вы не слышали, о чём я только молвил?

– Более! Досконально р́азъяснил, ѓосподин, – с иронией на последнем слове пропел мерзавец.

– Совести нет! Наука благодаря таким книжным червям никуда с места не движется! Невегла́с распутный! В рассуждениях вы глупы, как дубина.

После сказанных мною слов Фривэлэса одолела ярость, приступ которой возложил ему перст на уста. Люди, сосредоточенные только на ходе своих мыслей и пытающиеся занять тему набором лишних фактов, дабы оправдать себя и прийти к определённо прочим хриям11, на мой взгляд, замедляют прогресс общества в целом. Не составило бы труда показать, как многоуважаемый профессор и мастер по любопрению12 обратил предмет формы бытия вируса толкованием значимости термодинамической неравновесности в смысле физического принципа организации живой природы. Но того не стоят дре́ва, срубленные на мемуар13, что пред очами вашими.