Затем наступал самая интересная для Сашки часть праздника – джигитовка. На торцы не высоких вертикально вкопанных столбов устанавливали желто-коричневые, специально сохраненные в погребах, тыквы. Старики садились вдоль длинного, ещё не накрытого стола, внимательно следили и оценивали главное казацкое умение. Парни разгоняли своих лошадей до карьерной скорости, жонглировали саблями, подбрасывали свои шапки в воздух и успевали ловить, не уронив на землю. На всём скаку проползали под лошадиным брюхом, на ходу соскакивали с сёдел, легко отталкивались от земли и вновь запрыгивали на лошадей. Делали стойки, зацепившись одной рукой за луку седла, второй за подпругу, ровно держали ноги вверху в течение спешного бега лошади. Такого в цирке не увидишь! Из-под лошадиных копыт летел снег с кусочками ещё промерзлой черной земли, люди хлопали в ладоши, криками и свистом поддерживали каждый удачный трюк, каждое удачное действо молодых наездников. Самым сложным заданием было разрубить на торце столбика тыкву. Срубить не просто так, а что бы она, рассеченная посредине, оставалась на месте, не улетала, не падала вниз! Вот где проявлялись особые умения и ловкость, сила и скорость острейшего клинка в руках настоящего казака, настоящего джигита.
Ещё сложнее было положить лошадь. Здесь конь должен понимать и слушаться всадника как никто. Животное и человек действуют вместе, слажено, как единое целое. С силой натягивая удила, седок заставлял лошадь пятиться назад, затем останавливал ход, сгибались задние ноги, слегка касаясь своим крупом земли, животное валилось на бок. Наездник должен успеть соскочить, не быть придавленным телом животного и не ослабить уздечку, иначе конь тут же вскочит, прижаться вместе с лошадью к земле, пролежать вместе несколько минут недвижимы и не издающими ни единого звука, словно находясь в засаде. И только потом, после команды, резко вскочить, вместе с лошадью, уже в седле. Зрелище было завораживающее! Восторженные зрители и суровые судья аплодировали каждому удачному участнику этого удивительного действа и реального взаимопонимания человека и животного.
Праздник продолжался показом силы и выносливости юношей. Нужно было поставить на ребро круглые и плоские, с отверстием в центре, каменные мельничные жернова, просунуть в дыру руку, согнуть её в локте и пронести этот груз как можно дальше. Соревнование постепенно переходило в негласное соперничество молодежи Любимовки и Хутора.
Завершалось праздничное представление кулачным боем. Условия были простыми, но строгими. Первое: бой продолжается до первой кровяной юшки; второе: лежачего участника – не бить! Старики внимательно следили за соблюдением этих нехитрых правил. Несмотря на мороз, парни раздевались, оголяли торсы по пояса, снимали шапки, показывали пустые руки, становились в два ряда, лицом к лицу, крестились и по команде шли стенка на стенку.
Строгие наблюдатели не только следили за своевременным выводом из драки окровавленных и не могущих продолжать бой парней, но и давали оценки взрослению и становлению молодежи.
– Гляди, Игнат, в прошлом годе твой Митька с первого удара валился как сноп, а сейчас вон уже пять раз по сопатке получил и ничего, стоит на ногах твёрдо! Окреп отрок, окреп!
– Да и Федька твой уже третьего парня положил на землю. Силён малец! И умнее становится. Видишь, повалил парня, подал руку, помог подняться.
– Не плохая смена растет, не плохая, – старики горделиво одобряли действия молодых парней.
Ребята дрались без злобы, без ненависти, без ярости. Над ними поднимался пар от разгоряченных тел, снег местами покрывался пятнами крови, утаптывался под ногами твердым и скользким покровом.
– Всё, ребята, хватит! – громкая команда старшин останавливала это удивительное по своему миролюбию побоище.
Парни прекращали бой, обнимали соперников, похлопывали друг друга по оголенным плечам и спинам, подбадривали более слабых, братались, хвалили более сильных соперников. Затем мыли руки и умывались холодной колодезной водой, вытирались длинными льняными, отбелёнными и с разноцветными вышивками рушниками. Соперники в драке должны были вытираться одним рушником с разных концов, так закреплялась дружба между ними, так они становились роднее и ближе друг к другу, так крепла и росла настоящая, мужская, казацкая солидарность.
Ну, а теперь с Богом! Все к столу, всем кормиться до отвала! Давайте, ребятушки, рассаживайтесь, угощайтесь, чем Бог послал! – оглашал главный старшина.
Женщины спешно, чтобы не остыло, несли из домов дымящиеся кастрюли, чугунки, огромные миски, сковороды, наполненные ароматными яствами, празднично приготовленными блюдами. Всё пришло в весёлое, искрящееся радостью движение, суету, поспешность, заботу – настал черёд показа своих талантов и умений женской половины деревни. Длинный общий стол ломился от количества поданных блюд, от их разнообразия, ароматов и вида приготовленного пиршества. В огромных кастрюлях дымился блестящий, наваристый борщ – непременное блюдо праздника. На огромных блюдах красочно расположились зажаренные молодые поросята, рубленные бараньи тушки, запеченные гуси, куры, утки, куски свежего, с мясными прожилками, сала, тушеная капуста с грибами и мясом, жареная и вяленая рыба, моченые яблоки, солёные огурцы, помидоры, грибы от хрустящих груздей, белых и мясистых боровиков до вкуснейших опят. На больших мисках возвышались горы отваренной картошки, сдобренные коровьем маслом или мелкими шкварками (как кому понравиться!). Старикам ставили в больших бутылях местное спиртное – самогон, слегка мутноватый, не крепкий, немного сладковатый с запахом опарного теста. Молодым выпивка категорически запрещалась, да они и не стремились к ней, воротили нос от неприятного запаха. Не приученные! Ну и, слава Богу! Для молодежи стояли стеклянные трехлитровые банки выдержанного в подвалах, резкого как добрый хлебный квас, только слегка кисловатого и прозрачного березового сока. По торцевым краям стола, как на параде, стояли рядком заправленные и дымящие самовары, изредка раздуваемые угасающий огонёк голенищами сапог. К завершению всеобщего пира – чай! Заваренный на веточках смородины, с мятой, душицей, зверобоем и чабрецом он был обязательным условием при оценке мастерства казачек по выпечке рогаликов, пирогов, пышек, пончиков, кренделей и прочей печной умелости. Ну, и, конечно же, блины – главный символ Масленицы! Блины предлагались с различными начинками: мясом, творогом, рыбой, капустой. Отдельно – с маслом, медом, сметаной, вареньем! На любой вкус, на любое желание!
Праздник по обычаю завершал обряд сжигания чучела зимы, разукрашенного и водруженного на длинную жердь, установленную в центре выгона. Его обкладывали поленьями дров, соломы и поджигали. Вокруг костра девушки и парни водили хороводы, пели песни, прогоняли зиму, звали весну, звали тепло, звали любовь, звали счастье.
Потом молодежь становилась в « ручеёк», самое трепетное и душевное игрище. Сердце девушки с замиранием ждало, когда же приглянувшейся парень, возьмёт её за руку и проведет через длинный коридор поднятых и сплетённых рук. Выведет её на передний край «ручейка», словно с предложением пойти дальше по жизни вместе, вдвоем с ним и навсегда. Девушки стеснялись, опускали глаза, делали равнодушный вид, но вдруг вспыхнувший предательский румянец щек выдавал их чувства. Парни тоже смущались, краснели, но виду не подавали, мужики же ведь! Видимо так и зарождались взаимные симпатии, перерастающие в любовь, в надежные и крепкие семьи.
Как правило, на таких мероприятиях и определялись будущие семейные пары. Старики, как сваты на смотринах, внимательно следили за этой игрой, оценивали девушек и парней, улавливали скрываемые взаимные влечения и симпатии. В случае взаимного одобрения отцов девушки и парня, как будущие родственники, они ударяли по рукам, давая устное согласие на их будущее, на их сватовство. И свадьбы справляли всей деревней, осенью, после сбора урожая, так же многолюдно, весело и хлебосольно.
День клонился к концу, вечерело. Усталое веселье затихало, гасло, оно становилось более чувственное, нежное, интимное. Не такое как днём веселье, более похожее на широкое разгулье, громкое и слегка показное. Мужики рассаживались кучками, по интересам, вели неспешные беседы. Курили самокрутки, набитые махоркой, а лучше всего – самосадом, спичками ковыряли в зубах и сплевывали застрявшие кусочки мяса. Женщины, кто сидел за столом, подперев рукой голову, пел протяжные и душевные песни, кто не спеша убирал посуду и подпевал сидящим.
