Сразу же я пытаюсь отыскать чертову машину, но даже не могу вспомнить, где припарковалась вчера. Мой взгляд пробегается по гулкому авеню вдоль и поперек, пока не замирает на знакомом силуэте, застывшем через дорогу. В трубке слышится встревоженный голос Робин, которая ответила на мой звонок, но я не слышу, что она говорит. Она – шум в ушах. Потому что Он смотрит на меня глубоким и невозмутимым взглядом. В его глазах тьма, в сердце лед.

От одного его вида меня тут же выворачивает наизнанку. Желудок напрягается в резком спазме, а горло раздирают остатки немногочисленной еды, вылетая на тротуар под ногами. Несколько человек, проходящих мимо, в смятении отпрыгивают прочь, словно я чумная.

Спешно вытерев рот рукавом пальто, я поднимаю глаза, но через дорогу больше никого нет. Он испарился вместе с чужаками, которые пробегают куда-то прочь. Исчез, словно туман в ясную погоду.

Я сошла с ума.

Эта грань, которую я переступила, больше никогда не вернет меня обратно.

Всего лишь галлюцинация от передозировки.

Как полтора года назад, когда я перепутала свои таблетки.

Будто он здесь. Будто он снова жив.

Но еще никогда он не был настолько мертвецки холоден.

Валлес.

Я просидела в офисе на диване всю ночь. В темноте, не снимая пальто. Пока телефон, лежащий рядом, несколько раз разрывался от звонков. Пока на улице не показался оранжевый рассвет и на армированный двери брякнул замок. Пока Робин и Крис не начали тормошить меня за плечо, пытаясь привести в чувства. Они что-то говорили, суетливо бегали по офису и кому-то звонили, но это было похоже лишь на немое кино. Я продолжала сидеть, уставившись в одну точку и теребя на запястье тонкий переплетенный кожаный браслет ручной работы, который подарил мне Чарли, когда мы начали работать вместе. Мальчишка заверил меня, что подарок обладает неимоверной силой, заговорен на удачу, а маленький камень, похожий на кристаллик из пещеры, который висел на ремешке, переливался разными цветами на свету. С тех пор я не снимала этот подарок. Никогда.

И перебирая свой браслет по запястью пальцами, я всю ночь думала о том, почему снова гребаные галлюцинации вернулись. Первым делом я даже набрала номер Гутермана, который помнила наизусть, но на кнопку вызова так и не нажала. Очевидно, что после подобного он попытается запихнуть меня в свою клинику для обследования. Я стала зависимой и психически нестабильной и, несмотря на то, что я пыталась это всячески скрыть, я понимала, что дела мои хуже некуда.

– Мне нужно проветриться, – заявила я, поднимаясь с дивана. В моей жизни нужно было что-то менять. И в первую очередь я планировала начать с себя. Нужно избавиться от таблеток и смириться с тем, что я теперь другой человек. И жизнь у меня другая. И забыть уже наконец-то призрака, который никогда не выходил из моей головы.

Я направилась в кабинет под удивленные взгляды Криса и моей помощницы, выгребла все оставшиеся пузырьки с таблетками из ящиков стола и направилась в ванную, где трясущимися, но уверенными руками, высыпала все их содержимое в унитаз и смыла.

– Твою мать, Лиз, – Роб стояла за моей спиной и ошарашенно пялилась, как я совершаю самый неожиданный поступок. Она как никто другой знала чего мне стоит засыпать без таблеток. – Я не думаю, что это хорошая идея. Разве не нужно это делать постепенно?

– Мне нужна ясность в голове, – уверила ее я.

Если дело снова касается Темного, у меня нет шансов, пока я травлю себя успокоительными.

– Мы с Кристофером ездили к Сэму, – тихо прошептала девушка.

– Что вы сделали? – переспросила я, хотя прекрасно поняла, что она сказала.

Я уставилась на нее, словно она приведение. Конечно, я планировала сделать это сама чуть раньше, но это было до того, как я словила чертовы галлюцинации от передоза.

Теперь, когда детектив в курсе, он обязательно приедет ко мне поговорить об этом. И я даже не хочу представлять, что он сделает, когда поймет в каком я состоянии.

– Да ты не в себе была, что мне оставалось, – виновато прошептала она. За ее спиной показался Крис, разглядывающий нас. Он приехал ко мне за помощью, а я схожу с ума и только лишь отнимаю зря его драгоценное время. С этим определенно что-то нужно было делать.

– Нет, все нормально, – успокоила ее я, хлопая по плечу и выдавливая улыбку. Робин настороженно отшатнулась.

Последний раз, когда она позвонила детективу без моего согласия, я швырнула в нее хрустальный бокал и поранила ей руку. Агрессия – один из побочных эффектов нейролептиков, которые мне прописывал док чуть больше года назад. Мы пробовали его новую методику, когда он поставил мне диагноз – посттравматическое стрессовое расстройство.

«Пэ тэ эс эр» – прозвучало в моей голове эхом, как автоматная очередь и приговор, означающий конец моей работе и всему, над чем я так долго трудилась. Но нам удалось выбраться из этого ада, и теперь я принимала только сильные седативные и легкие антидепрессанты. Чтобы не видеть ночные кошмары и не замкнуться в себе окончательно.

– Что сказал Сэмуэль?

– Приятный парень, – заключил Крис. – Твой бывший напарник?

– Можно и так сказать.

– Он не стал вдаваться в подробности вашего прошлого дела, но заверил, что Прайс мертв. Хотя он тоже был удивлен, что полиция Сакраменто пропустила такие важные зацепки. Сказал, что ему кое-что нужно проверить, а потом он свяжется с тобой, – пояснила девушка.

– Отлично, – я кивнула в ответ. – Как я и сказала, мне нужно проветриться. Продолжайте смотреть пленки, нам нужно хоть что-то найти. А я скоро вернусь.

– Куда ты? – Робин обеспокоено побрела за мной, когда я направилась к выходу.

– Нам предстоит много работы, а мне нужно прийти в себя.

Я медленно вошла в открытые ворота Лон Фер. Пробивающиеся через серость лучи утреннего солнца отсвечивали от некоторых серых мраморных и гранитных плит. Неподалеку стояла маленькая церковь, в которой я была лишь однажды. Я не спеша брела между надгробиями и крестами, пока не добралась до нужного мне склепа. Крохотное бетонное сооружение с декоративными колоннами было закрыто на замок, ключ от которого я всегда носила с собой у самого сердца. Я сняла его с шеи, где он висел на тонкой цепочке, и открыла им фамильную усыпальницу, где хранился прах моего дедушки.

После того, как я выяснила, что он не пропал, а умер от рака, а затем был кремирован – моя жизнь перевернулась. Я еще долго умоляла Шарлоту Дэвис, мою бабушку, рассказать о захоронении. В итоге она сдалась, рассказав, что после его смерти семья приобрела фамильный склеп, где однажды все мы окажемся на одной холодной бетонной полке.

И как бы грустно и нелепо это не выглядело, но в те минуты, когда моя жизнь висела на краю пропасти, я всегда приходила сюда. Только здесь я чувствовала, что он рядом и поддерживает меня. Только здесь я могла черпать силы, чтобы идти дальше.

– Привет, дедушка, – прошептала я вполголоса, рассматривая пыльную серую погребальную урну. Я смахнула с нее ладонями пыль и убрала тонкую незаметную паутину.

Через маленькие окошки под потолком усыпальницы сочился мягкий утренний свет. Внутри часовни в стенах были сделаны квадратные углубления, предназначенные для сгоревших останков моих предков и потомков. Пока здесь была занята только одна ячейка с прахом дедушки, где также стояла его фотография. Но каждый раз, как я появлялась здесь, меня не покидало чувство, что я не одна.

Я зажгла несколько свечей, которые стояли в нескольких пустых углублениях, а потом уселась на пол, облокотившись на стену. Прямо напротив урны, чтобы видеть его улыбающиеся с фото лицо.

– Я снова в дерьме, – сказала ему я, натягивая мучительную улыбку.

Каждый раз, как я приходила сюда, мне хотелось рыдать и выть от боли в груди, но я держалась. Ведь именно поэтому близкие не сказали мне о его болезни. Никто не хотел, чтобы я страдала. И я была сильной. Для него.