И в Германии, и в Италии политические лидеры, прекрасно понимая значение военно-морского флота, лично присутствовали на мероприятиях символизирующих военно-морскую мощь. Так Гитлер присутствовал на спуске суперлинкора «Бисмарк», а Муссолини на подъеме флага на линкоре «Литторио».
1 октября 1938 года начался захват Германией Судетов. Независимость Чехословакии оказалась под угрозой. Теперь опасность нависла над Польшей, Литвой. На повестку дня Гитлер поставил «возвращение в лоно немецкого отечества» Клайпедской области, входившей в состав Литвы. 23 марта 1939 года Гитлер отбыл из Свинемюнде на «карманном линкоре» «Дойчланд» в Клайпеду. Следом двигались еще два «карманных линкора» и легкие корабли. Итог похода – захват Клайпеды и 150 тысяч граждан, обретших германское подданство. Теперь германское руководство нацелилось на балтийский порт и город Данциг. Агрессору мешал так называемый «Данцигский коридор», дававший Польше выход к Балтийскому морю, но отделявший Восточную Пруссию от метрополии.
В апреле 1939 года Сталину поступило приглашение об отправке одного из советских кораблей на открытие Нью-Йоркской международной выставки. Сталин остановил свой выбор на крейсере «Киров», но на корабле еще устраняли недоработки строителей. Больше новых больших кораблей в советском ВМФ на тот момент не было, а посылать старый Сталин отказался.
* * *
1 сентября 1939 года столица Польши Варшава подверглась налету германской авиации. Началась Вторая мировая война. Немецкие танковые дивизии стремительно приближались к Варшаве. Правительство бежало из столицы. Практически без всякого сопротивления прекратил свое существование и польский военно-морской флот. Польские корабли в своем большинстве так и не смогли покинуть Данцигскую бухту, выход из которой перекрыла германская эскадра. Вырваться удалось немногим. 19 сентября 1939 года Гитлер въехал в Данциг, демонстрируя всему миру, что его слова не расходятся с делом: несколько ранее фюрер объявил, что город и порт Данциг является исконно немецкой землей и будет присоединен к рейху.
Крейсер «Киров»
Еще 23 августа 1939 года было заключено советско-германское соглашение о ненападении – пакт Молотова-Риббентропа. Его подписание четко констатировало: произошло глобальное изменение расстановки мировых политических и военных сил. СССР принимал все возможные меры для укрепления своего военно-политического положения. С заключением советско-германского пакта, в течение одной ночи Англия превратилась из потенциального союзника в реального врага. Это, безусловно, понимал Сталин. Но по-другому действовать ему было нельзя – СССР мог оказаться в одиночестве. Разумеется, И.В. Сталин прекрасно знал, что рано или поздно военное столкновение между Германией и СССР все равно произойдет. В марте 1940 года, отправляя военную делегацию в Берлин для закупки боевой техники, И.В. Сталин откровенно сказал руководителю группы: «У нас, конечно, договор с Германией о ненападении, но вы учтите, что фашизм – наш злейший враг и война у нас с ним неминуема».
Чувствуя уязвимость юга Советского Союза от сил британского флота, господствовавшего в Средиземном море, и основываясь на прошлом историческом опыте, Сталин не исключал возможности удара англичан со стороны Черноморских проливов. Именно поэтому в день, когда Британия объявила войну Германии, Молотов, через советского посла в Анкаре Терентьева, призвал руководство Турции рассмотреть возможность советской помощи «в случае нападения на нее извне в районе проливов или Балкан». Но обеспечение строгого нейтралитета турок было жизненно важно и для немцев, ведь румынская нефть, предназначенная для Германии, перевозилась в итальянские порты через Босфор и Дарданеллы. Потому Берлин с началом мировой войны со своей стороны наращивал усилия, чтобы укрепить подозрение Москвы в том, что «врагом Советского Союза в проливах была и всегда будет Англия». Параллельно с этим делалось все, чтобы предотвратить любое советско-турецкое соглашение, которое могло привести к участию СССР в контроле над проливами.
Нарком Николай Герасимович Кузнецов в феврале 1939 года
Вот как оценивал предвоенную политическую ситуацию, с учетом возможностей ВМФ, нарком Н.Г. Кузнецов в своих мемуарах «Накануне»: «С осени 1939 года, когда немцы напали на Польшу и война уже фактически стояла у дверей, разговоров об усилении Вооруженных Сил и приведении их в полную боевую готовность было много, но все они ограничивались крупными планами, а к делу от слов переходили плохо. У нас не существовало специального государственного органа, который бы занимался подготовкой страны к войне. Генеральный штаб, считавшийся высшим оперативным органом, занимался главным образом вопросами Наркомата обороны, подготовкой же всей страны к войне почти не занимался. Самостоятельно разработкой планов он также не мог заниматься и ждал указаний свыше, а это «свыше» заключалось уже в те дни в одном лице – Сталине. Флотскими вопросами Генштаб совсем не занимался, если не считать некоторых вопросов мобилизации и призывников. Сначала я пытался все вопросы согласовывать с наркомом обороны или Генштабом. Но получал ответы, что они этим заниматься не могут, пока не получат указаний Сталина. Рекомендовали обращаться туда. Попытки втянуть наркома обороны в морские дела успехом не увенчались. С.К. Тимошенко уклонялся от всех моих приглашений на заседание Главного военного совета ВМФ по тем вопросам, которые, как мне казалось, касались его, как старшего военного начальника, не меньше, чем меня. Г.К. Жуков после первого грубого разговора отбил у меня охоту вести с ним деловые разговоры. Оставалась одна возможность – докладывать все флотские оперативные вопросы Сталину. В предвоенный период это были вопросы повышения боевой готовности флотов, базирования кораблей и разработки ряда документов на случай войны. То, что эти вопросы как-то проходили мимо Генштаба, особенно бросилось в глаза потому, что я как нарком Военно-Морского Флота ожидал, что буду в известной степени привлекаться к разработке всех военных проблем в части, касающейся флота, но постепенно я разочаровался, а потом и совсем убедился, что решения возникают и принимаются где-то вверху и без предварительной проработки их с соответствующими органами. Может быть, это будут отрицать армейские товарищи и лица, возглавлявшие в то время Генеральный штаб, но то, что касается флотских дел, я могу с полной уверенностью заявить – это было так.
В Генеральном штабе тогда не было ни одного флотского представителя, который мог бы что-либо грамотно посоветовать по морским вопросам, а меня и Главный морской штаб никто не спрашивал. Специалистов по флотским вопросам из армейских товарищей, которые знали бы нашу обстановку, я тоже не могу назвать. Значит, остается признать, что флотским вопросам не придавалось большого значения и с моряками не только не советовались, но они даже не информировались как следует.
Как могло произойти, что наступление наших войск на Польшу и переход границы после нападения немцев на Польшу в сентябре 1939 года произошли даже без извещения меня об этом, хотя Пинская флотилия должна была участвовать в этой операции? Я с возмущением заявил об этом Молотову, сказав, что если мне не доверяют, то я не могу быть на этой должности. Он в ответ предложил мне читать сообщения ТАСС, которые приказал посылать мне с этого дня. Но разве это дело – наркому Военно-Морского Флота узнавать о крупных военных и политических (особенно военных) событиях, которые его касаются, из иностранных источников?!
Этот пример я привел для того, чтобы показать, насколько неупорядоченно обстояло дело с разработкой в центре крупных вопросов и планов намечавшихся операций, а стало быть, и с тщательной подготовкой проведения этих операций.