Это я говорю для тебя, а не для толпы: ведь каждый из нас для другого стоит битком набитого театра.

Эпикур

Силу позволительно отражать силой.

Положение римского права

Честь – весьма странная штука. Она обходится нам подчас несказанно дорого. Но в день, когда решаешь жить без неё, пред ликом Божьим теряешь всякое отличие от дикого зверя.

Вальдар Камдил, герцог Камварон

В каждом взрослом мужчине скрывается маленький доверчивый мальчик, а в каждой маленькой девочке – хитрая бабища.

Шутливое народное наблюдение

Автор предупреждает, что все герои и события выдуманы от начала и до конца, прототипов в реальной истории не имеют. Все возможные совпадения случайны.

И ещё одно. Автор не настолько глуп, чтобы рекламировать свой любимый ресторан, поэтому он назван просто Ресторанчик.

Пятница, 11 августа 1995 года

Михаил остановился возле дверей Ресторанчика в полдень, и тут же грохнула пушка Петропавловской крепости. Он усмехнулся такому совпадению и взбежал по ступенькам.

Метрдотель был изысканно вежлив без тени подобострастия.

– Столик на двоих на восемнадцать часов? Без проблем.

– Видите ли, моя жена ходит на костылях…

– Я помню вас и вашу жену. Мы поставим столик здесь за колонной. А здесь поставим ширму, и у вас будет как бы отдельный кабинет. И дамская комната рядом. Вы же наши постоянные клиенты!

– Но редкие. – Пробормотал Михаил.

Метрдотель его расслышал и покачал головой.

– В наше время финансовых катаклизмов постоянные частые, – он выделил голосом последнее слово, – клиенты… м-м-м… зачастую не самые симпатичные люди.

– Я должен сейчас что-то заказать?

– Отнюдь. Если я не путаю, вы предпочитаете нашу хреновку. Мы поставим графинчик на стол, вы выберете что-нибудь в салат-баре, и, пока вы будете предаваться мужским порокам, ваша очаровательная жена сделает заказ для себя. А потом официант обратится и к вам. Слушайте, я вспомнил! Вашу жену зовут Натальей, а вот отчество…

– Юрьевна. – Михаил улыбнулся. – Мы обо всём договорились?

– Обо всём. Ждём вас к шести пополудни.

Выйдя на улицу, Михаил перешёл проезжую часть и облокотился на парапет, глядя на серые невские волны. Что же такое эта хитрая лиса задумала? Обязательно сегодня, обязательно в Ресторанчике … А глазки такие невинные! И как каждый раз, когда он представлял лицо жены, в груди стало тепло, а губы расплылись в улыбке.

Сегодня, наверное, какая-то их дата. Но какая? Четвёртая годовщина их свадьбы ещё через две с половиной недели, отмечать её они, правда, будут на три дня раньше, в субботу, и, как обычно, дома. И уже приглашены Серёга и Юлька. Да эти и без приглашения припрутся! Ох уж этот Юлька, нынешний милицейский лейтенант! Сказал бы мне кто в это время четыре года назад, что двадцатилетний солдатик по фамилии Кондэ, да ещё и с именем Юлий, один из семидесяти двух в роте, станет, наряду с Сергеем, моим настоящим другом? И что я сейчас, через четыре года, буду вне армии?

Четыре года назад… Он выполнял, вернее, уже выполнил, приказ командира полка по подбору площадок, и полковая «Волга» катилась по Карелии.

К началу августа белые ночи кончились, но и в два часа ночи царил, скорее, полумрак, чем полноценная темнота.

Рядовой Кондэ коснулся его плеча:

– Товарищ капитан, там человек с автоматом.

«Волга» как раз проезжала тёмную деревню. Михаил, бросив взгляд вправо, увидел мельком только единственный освещённый дом и смутный силуэт на крыльце.

– Турыгин, – бросил он к водителю, – остановись за первым поворотом или под горкой.

– Товарищ капитан, – ефрейтор сбросил скорость, – тут типа площадки для отдыха.

– Отлично. Давай!

Турыгин заехал на площадку, поставил машину носом к выезду, выключил фары и заглушил двигатель.

Всё сделал тогда как надо, можно гордиться. Только вот перед кем? Перед собой? Перед Сергеем и Юлием? Перед Наташей? Отцом? Но ты и так знаешь себе цену, а они знают цену тебе.

Михаил вытряхнул из пачки сигарету.

В те же дни, по возвращении из поездки, решалась их с Наташей судьба. И он был один. С Сергеем они только двигались навстречу друг другу, Сергей сдавал роту, и никто не мог сказать, вылетит ли он просто из армии, или его ждёт что-то гораздо худшее. А Юлий был ещё пацаном.

Хотя нет, не один! С ним же был отец. Папка придёт на их годовщину на следующий день, хочет побыть с ними наедине. Наташку-то он просто обожает, а она ему прямо в рот смотрит, только что мысли не записывает.

Наташу и ещё нескольких человек сбил на остановке автобуса пьяный водитель. Произошло это в середине июля, на следующий день после отъезда Михаила в Карелию. А узнал он об этом только по возвращении. Вернулись они в пятницу к концу дня. Пока он докладывал командиру полка, стало совсем поздно. И он позвонил утром. Подошла её мать и попросила приехать.

А после тяжёлого разговора с её родителями он, уже зная о случившемся, поехал в санаторий к отцу. Сработал, видимо, ещё детский инстинкт – если что-то не так, беги к папе.

Они сидели на скамейке в отдаленном углу санаторного парка. Отец после двух недель отдыха заметно посвежел и окреп, но сейчас хмурился, положив подбородок на поставленную между ног трость.

– Прости, я что-то не понял, в чём именно состоит проблема? – Голос отца был неожиданно сух.

– Ну как же! – Эта внезапная сухость застала Михаила врасплох. – С ней случилось жуткое несчастье, и её родители передали мне её записку.

– Ты сказал, что в записке не было от неё ничего, кроме почерка. И причём здесь всё остальное, включая её, как бы это сказать, старательно делающих партийную карьеру родителей? Я не избегаю компаний, где они бывают, только потому что они чаще всего берут с собой Наташу.

Отец замолчал. Достал сигарету, протянул пачку Михаилу. Закурили. А когда отец положил ему руку на плечо, Михаил уловил исходящий от обшлага старой рубашки слабый родной запах. Так пахнет от всего в шкафу, где до сих пор лежат и висят мамины вещи. Где-то за санаторием свистнула и застучала колесами электричка. С детства любимая добрая и грустная песня железной дороги – та-тах, та-тах… Не бойся, сынок, это туннель, сейчас опять будет солнышко. Когда это было? Без малого четверть века назад…

Он сжал пальцы отца, лежащие на его плече. Последний раз он видел маму… шестнадцать?…, да, шестнадцать, в сентябре будет шестнадцать лет с того дня, как он, неуклюжий пятиклассник с портфельчиком в руке, стоял рядом с отцом около больницы, а мама смотрела на них из окна. Сейчас, когда он вспоминает выражение маминого лица в тот день, ему делается страшно. А тогда он ничего не понимал. Хотя нет, было страшно и тогда, страшно было, что у мамы не было кос, страшно было видеть почерневшее лицо отца. И еще он запомнил боль: отец купил ему накануне ботинки, и левый жал.

– Слушай, пап…

– Погоди, сынок. Вот что я скажу. Когда я пару лет назад увидел, как она на тебя смотрит… С глубокой и чистой любовью, именно любовью, без всяких гормональных всплесков, о которых хихикали вокруг тупые бабы, никогда, кстати, не испытывающие никаких всплесков … А потом увидел, как на неё смотришь ты… Я был почти счастлив, первый раз после смерти мамы. Вы ведь хотели сейчас жениться?

– Ну да. В июне ей исполнилось восемнадцать, мы

собирались подать заявление после этой моей командировки. Её мать даже стала составлять список нужных гостей из своего, так сказать бомонда, но Наташа её пыл охладила … Папа, брось, я всё понимаю. Я помню свои ощущения, когда первый раз поймал её взгляд.