– Ты собираешься ограбить кого-то еще. Вот почему ты так торопишься.

Он помог ей подняться на ноги и снова запустил пальцы в ее волосы.

– Не сегодня. Завтра, – ответил он, стягивая вместе полы ее халата и завязывая пояс узлом. – Будь осторожна, Тибби. Никто из нас не сможет объяснить это. Я спешу, потому что если я не уйду сейчас, если я буду лежать здесь с тобой в темноте, то я и вовсе не смогу уйти. Доброй ночи, милая.

Поцеловав ее в последний раз, он ушел. Изабель с минуту стояла, снова прислушиваясь к звукам конюшни. Вот значит как. Он хотел ее, он взял ее, а теперь Салливан решил, что совершенно допустимо как оправиться дальше к другим развлечениям, так и опять сообщить ей заранее, что он задумал еще одно ограбление. И в этот раз она даже не успела приказать ему не делать этого. Возможно, у него была причина думать, что Изабель обернется против собственного сословия, и, в конце концов, возможно, он был прав.

Если отбросить в сторону мысль о том, что он намеревался рискнуть жизнью, похищая картину у кого-то, кто с радостью пристрелит его, то теперь, как кажется, Изабель сделалась его сообщницей. Если она ничего никому не скажет, то станет сообщницей. А если скажет, то станет ответственной за то, что Салливана посадят в тюрьму или повесят или сошлют на каторгу.

Но даже с учетом всех этих сомнений, первоочередным в ее сознании был вопрос о том, когда она снова сможет провести с ним время. О, Изабель сделала ужасную ошибку. И то, что прежде было сложным, теперь так запуталось, что она сомневалась в том, что ей когда-либо удастся найти свой путь на другую сторону.

Глава 17

Салливан направился за здание конюшни Чалси-хауса. Он остановился, как только скрылся из вида, и прислонился спиной к стене.

Некоторое время он пытался придумать план действий, решить, что ему делать дальше, но ничего не приходило на ум. Ничего, кроме образа Изабель, распростертой под ним, разгоряченного наслаждения на ее лице, когда он двигался внутри нее, и ее внезапное разочарование, когда он упомянул о том, что собирается вернуть еще одну картину.

Что, черт возьми, он ожидал? Что после занятий любовью Изабель станет не такой, какой она была?

– Идиот, – пробормотал Салливан, отступая дальше во тьму, когда она вышла из конюшни, босая и с испорченной рубашкой в руках, халат крепко стянут вокруг гибкого, обнаженного под ним тела.

Девушка села на скамью возле двери и вытерла ноги рубашкой. Как только она надела туфли, Изабель бросила последний взгляд на конюшенный двор, а затем проскользнула обратно в дом. Дальше он не мог наблюдать за ней; оказавшись внутри, она могла полагаться только на себя.

Салливана никогда прежде не раздражало то, что его не приглашали в большинство элегантных домов Лондона; он просто вырос с этим. Но теперь его это злило. Потому что да, находившаяся в глубине его сознания мысль о том, чтобы заполучить Изабель, королеву каждого бала, идеальную дочь из совершенной семьи, волновала самые темные уголки его души. Но узнав ее, разговаривая с ней и обнимая ее, Салливан понял, что никогда не встречал более остроумного и честного человека. И он сказал ей правду. Он сделался одержимым.

И если он задержится чуть дольше сегодня ночью, то все закончится тем, что его поймают, когда он будет глазеть на ее окно с чертовой влюбленной улыбкой на лице. Тихо выругавшись, Салливан покинул пределы особняка Чалси и забрал Ахилла из общедоступной конюшни, куда он припрятал жеребца.

Уоринг чертовски хорошо знал, кто он такой, и чего сумел добиться в жизни вопреки этому. Даже то, что он стал вором, не волновало его – эти люди забрали себе то, что принадлежало ему. Однако теперь, в первый раз за очень долгое время, он ощущал себя… неполноценным.

Так что же ему делать с этим? Пойти поговорить с Брэмом? У него нет настроения выслушивать пресыщенные замечания и неприятные вопросы от слишком наблюдательного циника. Было бы хорошо поговорить с Фином, но Финеас Бромли сейчас где-то в Испании. И вместе с ним – продуманная стратегия и логика.

Когда Салливан поднял голову, то понял, что повернул на Брутон-стрит. Он натянул поводья и Ахилл остановился. Прямо слева от него, со строгими рядами окон, глядящими на улицу поверх методично разбитого розового сада, стоял Салливан-хаус. Вероятно, внутри он сможет найти несколько картин своей матери, но Уоринг никогда не войдет в эту парадную дверь – или в любое из двух дюжин окон. Ни за что на свете.

В действительности, сейчас, по всей вероятности, он находился так близко к этому дому впервые за много лет, или вообще в первый раз. Когда Салливан столкнулся с Данстоном по поводу пропавших картин, это произошло в Уорвикшире, в аббатстве Данстон. И все это происходило на улице.

Он спешился и повел Ахилла к началу подъездной аллеи. Точнее, остановился как раз там, где начиналась эта аллея. Долгое время он смотрел на темные окна. Внутри находились маркиз Данстон и маркиза, его робкая жена Маргарет. Оливер проживал в собственной резиденции, но у Данстона было еще двое отпрысков, кроме старшего, – еще один мальчик, Уолтер, и младшая дочь по имени Сьюзен.

Салливан медленно присел на корточки и подобрал с дорожки валяющийся камень. Он выпрямился, взвесив булыжник в руке. Это мелочно и глупо, и, вероятно, ниже его достоинства, но он все равно бросил камень. Изо всех сил.

С резким треском и негромким звоном разбилось стекло. Снова сев на Ахилла, Салливан подобрал поводья и наблюдал за тем, как одни за другим вспыхивают огни в окнах. Но его настроение от этого совсем не улучшилось. Мрачно покачав головой, он пустил Ахилла рысью и снова скрылся в темноте.

– Что, черт возьми, произошло с тобой? – спросил Брэм Джонс.

Салливан поднял глаза на друга, перестав седлать Ахилла.

– Прошу прощения?

Брэм указал на его лицо.

– Ты стал черно-синим. Надеюсь, это не новая мода. Выглядит ужасно.

Он почти забыл о том, что его избили. Неужели это случилось только вчера?

– Очевидно, я перешел границу, которую мне не следовало переходить, – сухо ответил Уоринг. – Что тебе нужно?

– Неужели друг не может просто заскочить на минутку, когда выпадает такой случай?

– Для тебя быть на ногах до десяти утра, Брэм, – это сам по себе необычный случай. – Потребовались огромные усилия, чтобы не вскочить на Ахилла и не поскакать в Чалси-хаус. Ему хотелось снова увидеть Изабель, и настойчивость этого желания удивляла и беспокоила его.

– Очень хорошо, ты подловил меня. Да, есть причина, по которой я здесь.

Салливан досчитал до пяти.

– И она заключается в…? – подтолкнул он.

Лорд Брэмуэлл бросил взгляд на оживленную деятельность в конюшне вокруг них.

– Ты на самом деле хочешь, чтобы я говорил о твоей привязанности к овцам прямо здесь, перед каждым…

– О, прекрати, – проворчал Салливан, услышав смешки со стороны своих подчиненных. – Тогда идем наружу.

Брэм первым вышел из конюшни. Когда они оказались вне пределов чьей-то слышимости, он остановился.

– Я хочу попросить тебя об услуге. На самом деле, о двух.

Салливан посмотрел на друга.

– Что за услуги?

– Во-первых, сегодня вечером я обедаю с Куэнсом. Позавтракай с ним.

Салливан нахмурился, страх стиснул его грудь.

– Почему? Что-то случилось с Фином?

– Нет. Но старший брат Фина чувствует себя не так хорошо, как мы смеем надеяться. По какой-то причине ты ему нравишься, так что тебе стоит навестить его. Бог свидетель, что Фин никогда не станет просить об этом, даже если узнает, так что это делаю я. Прошу тебя, я имею в виду.

Еще одна грань загадки, которую представлял собой Брэмуэлл Лаури Джонс. Он регулярно разбивал женские сердца, но состояние брата-инвалида его друга становилось поводом для действия. А сам-то он, размышлял Салливан, не далеко ушел, бросая камни в окна.

– Я пошлю записку, приглашая себя на поздний ленч с ним и Бет, – согласился он, продолжая хмуриться. – Насколько нехорошо он себя чувствует?