Не переставая говорить, он протянул назад свободную руку и взял ее за руку. Изабель знала, что он всего лишь пытается отвлечь ее, но из его слов девушка наконец-то получила ответы на некоторые вопросы, и это было определенно легче, чем думать о лошади, стоявшей прямо перед ней.

– Но, очевидно, вы все-таки вернулись в Англию.

– Да. Шесть месяцев назад. Как я уже говорил, год назад мне в плечо угодила французская пуля, но я сумел уговорить командира позволить мне остаться на поле. Затем меня снова ранили, в то же самое плечо. Когда я очнулся, то обнаружил себя на корабле, на полпути к Дувру. Брэм сумел продать мой офицерский патент – и свой тоже – чтобы сопровождать меня домой.

– Брэм. Лорд Брэмуэлл Джонс? – Она положила свою руку на его широкую ладонь, когда он погладил холку Зефир.

Он кивнул.

– Когда я начал ходить, то отправился в коттедж матери, чтобы упаковать ее картины и перевезти их к себе домой. Они пропали. Все до единой. Очевидно, владелец дома решил, что раз она умерла, то все ее вещи принадлежат ему. И не имеет значения, каковы были ее предсмертные пожелания.

Пока Салливан говорил, его голос становился все более суровым и холодным.

– Думаю, что догадываюсь, – осторожно произнесла Изабель, ее щека касалась его плеча, – но кто именно владел этим домом?

– Данстон. Понятия не имею, почему она продолжала жить там, но мама говорила, что ей нравился свет в этом доме. Если ваш следующий вопрос о том, почему она рисовала под именем Франчески Перрис, то она вышла замуж за Уильяма Перриса, когда мне было три года. Он умер два года спустя.

– Вы думаете, что она сохранила привязанность к маркизу? Возможно, именно поэтому она оста…

– Нет, – резко ответил Уоринг. – Думаю, более вероятно то, что она хотела при каждой возможности напоминать ему о его проступках. Отсюда и мое имя.

– Если такова была ее цель, то, кажется, она более жестоко обошлась с вами, чем с вашим отцом.

– У нее было свое мнение о таких вещах, этого у нее не отнять. – Он помолчал. – И гляньте-ка на себя, – продолжил он, его голос смягчился.

Ее рука лежала рядом с его на боку Зефир. У Изабель перехватило дыхание. Так близко к лошади она не подходила уже одиннадцать лет, с тех пор, как ей исполнилось восемь лет.

– Господи, – выдохнула она, внезапно боясь пошевелиться.

– Вы можете почувствовать, как под ее кожей перемещаются мускулы, – произнес Салливан все тем же успокаивающим тоном, – и то, как двигаются ее ребра, когда она дышит.

Изабель не знала, как ему удалось так хорошо понять, что она чувствует, и что ей нужно услышать простые, прозаичные слова, которые поведали ей о том, что это нормально и несложно, и что она может сделать это. Но в настоящий момент девушка ощутила огромную признательность. Она все еще ужасно нервничала, но была благодарна ему. А также испытывала гордость за себя.

Изабель медленно подняла руку и снова опустила ее. Мускулы под ее ладонью дернулись, шкура оказалась более шершавой, чем она думала. Девушка снова потрепала Зефир.

– Вы молодец, Тибби, – прошептал Салливан. – Видите, как она прядет ушами? Зефир прислушивается к вашему голосу. Скажите ей что-нибудь.

– Привет, Зефир, – рискнула проговорить она, стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно. – Ты красавица, не так ли?

Кобыла шумно выдохнула и тряхнула головой. Изабель подпрыгнула, но Салливан накрыл ее руку своей.

– Она просто сказала «привет» вам в ответ, – спокойно заявил он. – Она не попыталась отодвинуться от вас, а ее уши стоят торчком и развернуты в вашем направлении. Вы ей нравитесь.

– Вы уверены?

– Я кое-что понимаю в лошадях, – непринужденно ответил он.

Итак, она сделала это. Нет смысла напирать дальше и уничтожать свой так называемый триумф. Изабель выдернула ладонь из-под его руки.

– Думаю, что на сегодня довольно, – проговорила она, выпуская его рубашку и отступая назад.

– Хотите подержать повод?

– Нет. – Она откашлялась. – Пока нет.

– Вы постоите со мной, когда я пущу ее шагом?

Девушка кивнула. Это она сможет сделать. В данный момент она чувствовала себя так, словно сможет сделать практически что угодно. С улыбкой, которая, вероятно, выглядела настолько же глупой, как и ощущалась, Изабель последовала за ним в центр конюшенного двора.

– Спасибо, – запоздало добавила она.

– Не стоит благодарности. Шагом, Зефир.

Пока девушка разглядывала его профиль, ей пришло в голову, что он никогда не дразнил ее по поводу колебаний в отношении Зефир. Ее семья тоже никогда так не поступала, но ее определенно дразнили по этому поводу почти все, кто приближался к ней на лошади или в экипаже. И все же этот мужчина, который, вероятно, обращался с лошадьми увереннее всех, с кем она когда-либо встречалась, ничего не сказал.

– Что такое? – через некоторое время спросил Салливан, искоса посмотрев на нее.

– Ничего.

– Сегодня никаких вопросов об узде, седлах или длине повода?

– Нет.

Изабель сделала вдох, удивляясь, почему она считает необходимым продолжать. Предполагалось, что все вопросы будут о нем. Но ведь Уоринг рассказал ей кое-что – кое-что очень важное – не дожидаясь ее вопросов. Это напоминало доверие, и девушке хотелось отплатить взаимностью.

– Мы с подругой Мэри шли вдоль узкой дороги в Берлинге – это наше фамильное поместье, когда мужчина, ехавший мимо нас на фаэтоне, выронил из рук поводья. Лошадь справа ударила меня в бок и сбросила в канаву. А Мэри запуталась в упряжи лошадей. Они… протащили ее за собой, кричащую и отбивающуюся, почти половину пути, пока не остановились. Она погибла.

– Тпру, Зефир. – Салливан повернулся к ней, его лицо было серьезным, а глаза полны неожиданного сочувствия.

– Сколько вам было лет?

– Восемь.

– Мне так жаль.

Она пожала плечами, внезапно ощутив неловкость.

– Спасибо. Это было очень давно.

– Некоторые вещи никогда не забываются.

Изабель почувствовала, что ее губы снова складываются в улыбку.

– Вы очень мудры для коннозаводчика.

– Вы первая, кто заметил это.

Уоринг продолжал смотреть на нее. Краска поползла по ее щекам. Они стояли слишком близко друг к другу… Ее взгляд опустился на его искусный рот. Незаконный сын аристократа. Вор. Мужчина, который работает руками. Всего этого приличная молодая леди должна избегать. А она хотела, чтобы он снова поцеловал ее.

– Тибби? – прошептал Салливан.

Изабель одернула себя. Ради всего святого, он снова назвал ее фамильярным именем, несмотря на ее протесты, и теперь она практически прикоснулась к нему. А его единокровный брат ухаживает за ней. Все об этом знают. Включая его самого.

– Вернитесь обратно к работе, если не возражаете.

Его улыбка померкла.

– Нет, некоторые вещи никогда не забываются, не так ли? Шагом, Зефир.

– Не пытайтесь винить меня просто за то, что я следую приличиям, мистер Уоринг.

– Я виню вас в том, что вы следуете приличиям только тогда, когда это вас устраивает, леди Изабель, – парировал он, снова повернувшись к ней спиной. – Быстрее, девочка. – Зефир перешла на рысь.

Вот и конец их кратковременного родства душ.

– Так это вы ощущаете себя обиженным одним человеком и в результате творите несправедливость в отношении дюжин других.

– Я возвращаю то, что принадлежит мне, – отрезал Уоринг, на его лице не осталось ни следа веселья.

– Тем, что крадете у абсолютно невиновных людей.

– Никто не является абсолютно невиновным. И не думайте, что ваша маленькая игра удержит меня. Следите за новостями, милая. Скоро вы кое-что услышите.

– Тогда молитесь, чтобы вы не услышали, как за вами захлопнется тюремная решетка, мистер Уоринг. – Прежде, чем он смог ответить, Изабель повернулась кругом, и, избегая Зефир, зашагала обратно к дому.

Что она делает, храня молчание по поводу того, что знает? Уоринг, без сомнения, обладал состраданием, но очевидно, что эгоистические и злопамятные стороны его натуры окружили и почти подавили все остальные его чувства. И он только что сказал ей, что снова собирается грабить.