Братья решительно кивнули и умчались за сарай, в свою крепость, обсудить открывшиеся перспективы и решить, кого из друзей они, так уж и быть, возьмут с собой. А Сергий и Поля, с улыбкой проводив их глазами, пошли в терем. Скоро должна была прийти Русава.
В отличие от гуляющего целыми днями Сергия, его дядька-пестун Русин готовился к поездке в стольный град очень тщательно и ответственно. Сам отобрал воев, которые будут сопровождать боярина, – каждого из тех двух десятков, что хотел взять с собой, – сам проследил, что взять для торга, сам спросил у боярыни, что надобно купить для хозяйства, сам определил, как поедут те, кого боярин возьмёт с собой. И получалось, что обоз будет небольшим: пять, максимум шесть телег, два десятка верховых, ну и, естественно, он сам, тоже верхом. Конечно, издержки при таком количестве народу будут больше, чем если бы он взял всего десяток охраны, но тут уж экономить не приходилось, боярин должен выглядеть не хуже остальных. Боярин поедет с лекаркой в телеге, рановато ему пока верхом, он ещё морщится, даже вставая и садясь… Куда уж ему в седло?.. Серебра Русин решил много с собой не брать, меньше будет соблазнов потратить его, а закупать товары решил в последние дни торга, когда будут подешевле, а вот продавать лучше в первые дни, когда спрос больше и конкуренты ещё не сбили цену. Впрочем, этим он займётся сам, боярину будет не до того, да и таскать его по торгу среди такой толкотни незачем. Может быть, в последний день, когда купцы начнут уже разъезжаться, да и народ столичный накупит уже всего в достатке. Только никак не мог взять в толк старый вой, зачем ехать на день раньше начала торга? Только лишние траты. О том, что Сергий решил заехать к кузнецу Назарию, молва о котором как о толковом кузнеце разошлась далеко окрест, он ещё не знал. Русин между делом рассказал Сергию, что меч, который застрял в доспехе степняка, так с ним и привезли.
«Прямо со степняком, что ли? – подумал Сергий. – Да нет, конечно. Вытащили там ещё, а привезли с доспехом, а не в нём. Иначе глупость какая-то получается».
Потому и на просьбу Сергия о том, чтобы он погрузил повреждённый в сече доспех – и свой, и зарубленного им степняка, – Русин лишь пожал плечами. Продать его можно было и дома, и даже, пожалуй, с большей выгодой, чем в столице, но спорить с боярином не стал.
Лекарка Русава неожиданно легко согласилась сопроводить Сергия в поездку, мало того, даже одобрила такую поездку: и боярин, мол, развеется, да и выздоровление пойдёт быстрее. А раны… Раны заживут быстрее, коли двигаться, а не лежать. И когда на третий день после плотного завтрака Сергий, полулёжа в телеге, распорядился заехать по дороге к кузнецу в Осинницу, Русин и понял, зачем прихватили доспех и лекарскую ученицу: доспех – в починку, а Полю – домой. Как раз к ужину и доберутся, хоть и слегка в сторону.
«Вот и лишние дни оправдаются», – усмехнулся он в усы.
Не на ночь же глядя из Осинницы-то трогаться дальше, уж всяко заночуют в ней. А там дневной переход до Синюхи. Нет, там уже до Горного Тикича. И за него пять, а скорее шесть дневных переходов по прямой, к Ирпени, и к вечеру будут на месте, а назавтра и торг откроется. Русин задумался, иногда кивая в задумчивости в ответ на свои мысли, и радовался за воспитанника, что сумел так отличиться, закрыв собой княжеского сына в бою, правда, и сам чудом оставшись жив.
Выехали утром, после завтрака, как и планировали, и к ужину были уже на месте. В весь заходить не стали, расположились лагерем на опушке леса, и, пока Сергий с Русином ходили к кузнецу, заодно проводив до дому и Полю, принялись готовить ужин. И дом кузнеца был крайним, и кузня Назария стояла несколько на отшибе, у самой речушки, на краю огородов, самый крайний из которых, как сказала Поля, и был ихним. Судя по доносящимся звукам, хозяин был ещё в кузне, туда и двинулись Сергий с Русином, помахав направившейся к дому Поле.
– Здрав будь, хозяин, – пророкотал вошедший в низенькую дверь первым Русин.
– Здрав будь и ты, – кузнец прищурился, пытаясь разглядеть вошедшего. – О-о, Русин Боримирыч, – узнал он дядьку-пестуна. – А кто это там с тобой? Чужой, что ли, кто?
– Да нет, то боярин молодой, – усмехнулся Русин. – Не признал? Да и не мудрено, сам бы не признал, коли бы из сечи на руках домой бы не вёз да целыми днями не молился о здравии. Слава богу, Русава с нами была, а то бы…
– Здрав будь, боярич. Прости, не признал, – поклонился кузнец.
– Да я и сам себя едва признал нынче утром, когда умываться стал. Здрав будь, Назарий, – поклонился Сергий.
– Вы с делом каким али так, мимо ехали?
– С делом Назарий, с делом, не просто так. Дочку твою привезли обратно да и к тебе не без дела зашли. Глянь-ка, – выложил на стол доспех Русин, – что тут можно сделать? Или лучше сразу новый купить?
– Да-а, – полез чесать маковку кузнец, взяв в руки доспех, – досталось. Много чего я в жизни видал, но чтобы зерцало в обратную сторону вывернулось, доселе не приходилось. Это чем же тебя так? Неужто топором?
– Да, топором, – кивнул Сергий. – Копьём бы пробили, к бабке не ходи. Метнули, правда, когда я падать начал, оступился, вот и…
– Повезло тебе, боярин, выдержало оно, может, потому и жив остался. Но в груди, небось, если не дырка с кулак, так уж трещина знатная?
– Шкуры кусок, с ладонь примерно, содрало, слава богу, не совсем. Видишь, на зерцале вмятина какая, вот обратной стороной-то и содрало. Грудина тоже треснула, но, на моё счастье, не на всю длину. Ну и отшибло всё внутри, ясное дело. Не зря же я дней пятнадцать в беспамятстве был! Спасло же меня то, что я в тот момент, как уже говорил, оступился и, потеряв равновесие, стал падать назад. Меч, что в доспехе супостата застрял, и его за мной потянул, тут в меня топор и врезался. Я и сам кувырнулся, и меч выпустил, и из-за падения назад удар-то и смягчил, и не помню больше ничего, свет померк. А вот тот доспех, в котором меч застрял, – сказал Сергий (и Русин выложил его из мешка). – Его потом дядька Русин едва выдернул, но зазубрина знатная осталась.
Сергий вытащил из ножен меч и положил на наковальню.
– А меч-то, боярин, у тебя не простой, редкий. Прямо скажу, меч, – прицелился глазом кузнец, – тройной закалки. А вот зерцало на этом доспехе лучше оказалось, – покачал он головой. – Гляди, прорублено только на глубину зазубрины на мече, и буде защищало бы грудь до плеч, не одолеть бы тебе супостата. Даже и не знаю, что сказать. Никогда допрежь булатного доспеха не видел, но он и не больно похож на булатный: и рисунка на нём нет, как на булате бывает, и цвет необычный, светло-серый, даже в голубизну, и ни ржавчины нет, ни следов её удаления. Опять же, никаких следов окалины, как будто его отливали или он только из-под молота. Но поверхность такая, что я и не знаю, как его и обрабатывали-то. Даже не буду и пытаться угадать, сколько он стоит, и прикидывать, кому мог принадлежать. Непростой то был человек! Ох, не простой смертный! За такого мстят потом долго и упорно, пока своего не добьются, так что, может, лучше бы было слух распустить, что не выжил ты после сечи, от ран умер. Но князю не прикажешь промолчать, а сам он, может, и во внимание не принять, чем это тебе грозить может. И доспех этот я бы в таком случае продал, и где-нибудь подальше, на Востоке, скажем, на одном из тамошних базаров. Я попробую его поправить, чтобы цену не терять, а ты, боярич, озаботься найти купца, который за это дело возьмётся, и лучше бы не русич. Он мог бы сказать, что купил по случаю. Владелец, мол, умер, а жена его, настоящей цены не зная, продала на торгу в Белгороде.
– Батюшка, – раздалось от двери, – матушка ужинать зовёт. И гостей тоже, – сказала стоящая в дверях Поля.
– А и то верно, – оживился кузнец. – Ванюшка! – кликнул он старшего подмастерья. – Горн погасите, кузню заприте и давайте за нами, ужинать. Прошу, гости дорогие, отужинать, чем бог послал, раз уж вы ко мне в гости пришли. Полюшка, беги, скажи матери, чтоб накрывала. Боярич, ты мне всё это оставь, я покумекаю, что можно сделать. Не сомневайся, ничего не пропадёт, всё будет в целости и сохранности. Твои-то и меч, и доспех я починю, даже не сомневайся. А с этим, кивнул он на трофейный, помаракую. Но обещать ничего не буду. Смогу – сделаю, нет – не взыщи.
