В такие времена он доставал из кобуры гранату без взрывателя и ходил по двору, грозя кому-то невидимому. Говорили, что эта граната предназначалась ему, но по случайности военных событий не взорвалась, оставшись экспонатом домашнего музея. Если бы не прошлые заслуги, не странная медаль 'За освобождение Еревана', сидеть бы ему на принудительном лечении в закрытом госпитале.

   Окружающие во время этих припадков по возможности прятались, а если не получалось, то старались хотя бы не разговаривать, чтобы не усугУбить. Полковник что-то неразборчиво спрашивал и сам себе, так же неразборчиво, отвечал. Но, по его мнению, происходил диалог. А тут как повезёт. Случалось, что сами того не подозревая, испуганные граждане говорили пожилому человеку разные гадости. А тут можно и поплатиться.

   Полковник открыл кобуру и достал кусок сахара. Валет съел лакомство прямо с руки. Это повторилось несколько раз, пока хозяину, наконец, не удалось съесть самому. После этого он снова задремал. Валет дождался, пока дыхание хозяина успокоится, положил чуткую голову на когтистую лапу, и взгляд его перестал что-нибудь выражать.

   Где-то рядом прошумел поезд. 'Вот мне бы под него бы'. Смущали острые колёса и твёрдые рельсы, но ко всему привыкает человек, да и бдительность машинистов не вызывала сомнений.

   Полковник, не просыпаясь, зевнул, собака, не открывая глаз, почесалась. Максим представил своё погибшее тело рядом с этими клоунами, не выдержал, встал и пошёл куда глаза глядят. Туда, где все пусть одинаково чужие, но может быть неопасные. Если и попадаются экземпляры, незнание их в лицо, хотя бы в первое время, не вызывает беспокойства, не отвлекает от собственных мыслей и целей. А видя своих, начинаешь психовать ещё издалека.

   Мысли путались, но истина была где-то рядом. Хромала тактика, но стратегия была безупречна. Возле родного дома, где все тебя знают, серьёзного подвига не совершишь. Есть явление, но нет процесса, определяющего 'неслучайность'. Кто же здесь поверит, что вся жизнь была подготовкой и предтечей. Проявлять себя нужно там, где о тебе никто не догадывается, тогда может родиться легенда.

   Максим был горд ножиданным открытием, рад, что не успел достичь точки невозврата, но жалел утерянного времени. Торопя события, побежал и чуть не попал под грузовик. Всё произошло как-то несерьёзно, впопыхах, даже не успел испугаться. Машина затормозила как вкопанная. Лишь после этого Максим вспотел и его затрясло. Вместо извинений поднял с земли палку и погрозил. Водитель, не вылезая из кабины, беззвучно выругался и уехал, обдав бешеного пешехода клубами чёрного дыма из неправильно работающего двигателя...

   Долго стоял возле железнодорожных путей. Думал, 'лечь или не лечь'. Всё-таки решил, что, если поезд не затормозит, от человека останутся такие смешные подробности, что смотреть никому не захочется. Имея технические знания, Максим понимал, что быстро остановить такую махину может только землетрясение.

   А жизнь тем временем окончательно проснулась, повсюду происходило оживление. 'Не успеешь лечь, как тебя восемь раз переедут. А как же последние мысли о вечном?' Долго шёл по главной дороге, наконец заметил поворот на второстепенную и перекрыл неширокую проезжую часть своим телом.

   Солнце исполнило лишь половину обязательной программы, и ещё ничто не предвещало вечера. Максим лежал, раскинув руки, запрокинув голову, снова смотрел в небо.

   Облака, казалось, замерли, только через время в их облике намечалось что-то новое, а ещё через время старое окончательно забывалось, и всё снова казалось неподвижным. Прожужжала муха, пролетела птица, остановился велосипедист. Максим видел происходящее, но забыл, что сам участвует в этой жизни. Он не мог прийти в себя от тёплой земли, высокого неба, свежего ветра и чувства неожиданной новизны, словно жить ещё не надоело.

   Запах нашатырного спирта вернул к существованию в прежнем мире. Максиму не хотелось объяснять что-нибудь чужому человеку, и он не стал этого делать, а только легонько зарычал. Велосипедист отшатнулся. Максим прошептал, 'Уходи, я сумасшедший', и этим сразу покорил. Незнакомец невесело улыбнулся, и вскоре его сутулая спина оказалась на расстоянии. Лишь тогда он оглянулся, и ненадолго показал средний палец правой руки. Максим помахал ему в ответ, отчего физкультурник только прибавил оборотов.

   'Неужели меня можно испугаться',- восхищённо подумал Максим и заглянул в маленькое зеркальце, которое всегда носил в кармане, но пользовался исключительно на работе. Им он снимал показания счётчиков электричества, в тех местах, где из-за неудобного расположения прибора было неловко смотреть обычным способом. Но ничего особенного не увидел,- родинка на щеке, картофельный нос, пересохшие губы. Предполагая, что в панике повинно не само лицо, а его выражение, принялся строить рожи, и преуспел. Иногда от увиденного становилось не по себе. Вдруг чей-то вкрадчивый голос шепнул что-то в самое ухо. Максим не расслышал самих слов, но от глупого занятия своего отвлёкся. Огляделся во все стороны, и никого не увидел.

   Приближение огромной машины различил издалека, мечтая, что она куда-нибудь свернёт, или остановится. Не случилось ни первого, ни второго. Случилось третье, страшное и необъяснимое. Грузовик был так велик, что Максим, от страха лежащий не совсем поперёк, оказался нетронутым, проскочил между широко поставленными колёсами. Машина проехала, а он остался в прежней невредимости.

   Но даром это не прошло. Сначала увидел чьи-то ноги, потом поднял голову и разглядел остальное. Лучше бы он лежал ничком, не поднимая головы. Дальнейшее примечал как сторонний наблюдатель, не хотелось верить, что это происходит с ним. Звероподобный водитель схватил сильной рукой и встряхнул так, что нетренированное тело человека умственного труда захрустело, а в кармане жалобно зазвенели ключи. От неожиданности из Максима вырвались природные звуки несдержанного негодования. По страшной силе захотелось домой.

   Другая страшная сила, в лице водителя большой машины, отпустила на землю. Он уехал, не проронив ни слова. Да умел ли он разговаривать? Следующие две фуры объехали лежащего Максима по полосе встречного движения, даже не снизив скорости. А если бы он истекал кровью страшных ран и нуждался в помощи. В жизни ведь всякое бывает. Захотелось наказать всех сразу, весь нечуткий мир.

   Нашёл часть дороги с кюветами и лёг в самой неудобной, узкой части. Но его всё равно объезжали, - краем леса по живой земле. Только к вечеру отыскал место, идеально подходящее для нападения партизан или взрыва самодельной бомбы. Ну и для его случая тоже. С одной стороны, в низине небольшой овраг пересохшего ручья, с другой, выросший по неизвестной причине искусственный песчаный холм.