– Инкассаторы, – коротко ответил он.

– Это означает убийство.

– Если придётся, Счастливчик. Если придётся. Я не меньше тебя устал от жизни впроголодь и готов рисковать.

– А свидетели? Ты видел, сколько людей толпится возле банка, когда подъезжает инкассаторская машина? – Это был риторический вопрос, Горбун всё прекрасно видел. – Почему мы не можем вышибить ей мозги? – заводился Счастливчик. – Могли бы нацепить маски и ворваться туда.

Он указал на отделение банка. Горбун собрал в кулак всю свою волю, чтобы не наброситься на него.

– Потому что это не поможет нам достичь цели, – процедил он сквозь дёсны, потому что почти все передние зубы выпали. Как он умудрялся не шепелявить, оставалось загадкой даже для него самого. – Деньги привезут в пятницу после обеда. Нам неизвестно есть ли у неё ключ к хранилищу. Она обычная служащая. Допустим, ты оглушишь её, когда она выйдет из банка. Затащишь обратно внутрь и прикажешь отключить сигнализацию, которую она включила, перед тем как выйти наружу. И что ты собираешься делать дальше? Там куча решёток и дверей с кодовыми замками. Ещё больше камер. А мы понятия не имеем, куда передаётся запись. До хранилища так просто не добраться! Иначе каждый дурак грабил бы банки. А мы не дураки. У меня есть план. И прямо сейчас мы оттачиваем его детали. Спешить нельзя. Я в тюрьму не вернусь.

– Я тоже.

– Тогда не задавай идиотских вопросов. Ограбить банк у нас нет шансов.

– Что ты предлагаешь?

Старый цокнул языком. Сын его умершего товарища был туп как пробка.

– Сам только что кричал про свидетелей. Ещё и камеры наблюдения. Мысли шире.

– Расстреляем инкассаторов, не дав вызвать помощь, и заберём деньги?

– Мы взорвём их, – Горбун позволил себе улыбнуться. – Без денег, конечно. Всё случится на этой площади. Нам даже не придётся заходить в банк. Это наше поле битвы. И когда придёт момент, мы будем во всеоружии.

– Твоему источнику можно доверять?

– Ты не хуже меня знаешь, что никому нельзя доверять.

– Раз мы здесь, значит доверяешь.

– Не вижу резона подставлять нас, – хмурится Горбун. – Сделка назначена на пятницу. Оплата наличными. Хрустящие пятитысячные купюры, малыш. Потом деньги повезут в банк. Ради семидесяти пяти миллионов можно поторчать в этой развалине. Если у тебя нет другого способа разбогатеть, то лучше доверять информатору. Ты или в деле, или нет.

– Я в деле.

Счастливчик потёр ладони в предвкушении добычи и сделал глоток кофе. Неделю он ещё способен терпеть старого ворчуна. Ну а потом…потом их дороги навсегда разойдутся.

Его разбудила яркая вспышка света, разорвавшая мозг изнутри и тревожным эхом отозвавшаяся по всему телу. Он застонал и сделал тщетную попытку зажать голову руками. Но свет был внутри, в самой глубине, скрытой даже от своего хозяина, истерзанной души. Свет продолжал расширяться внутри онемевшего туловища. Вместе с ним пришёл страх. Он обволакивал кожу, парализуя волю и заставляя остервенело кричать. Андрей чувствовал, что больше не принадлежал себе. Больной мозг пронзали тысячи острых игл. И он ощущал каждую из них. И хотел умереть, лишь бы прекратить мучения.

Свет исчез также внезапно, как и появился. Вместе с ним ушла и боль. В наступившем затишье остался лишь необъяснимый, доводивший до безумия страх.

Он обнаружил, что стоит в тускло освещённом помещении и в безмолвной тишине мог слышать прерывистый стук собственного сердца. Он сразу узнал это место. Высокие потолки и мрачная драпировка стен не оставляли в этом сомнений. То была комната для прощания при морге.

Гроб из тёмной вишни стоял на постаменте в окружении искусственных венков. Некоторые украшали чёрные ленты с траурными надписями. Крышка гроба была закрыта.

Только в реальности это никогда не происходило. Он считал, что нет смысла выставлять закрытый гроб в зале для прощания. Все, кто хотел проводить Ирину в последний путь приехали на кладбище. А теперь они находились здесь – друзья детства и коллеги. Всего человек двадцать. Точь-в-точь как на кладбище. В той же ещё зимней одежде с замершими снежинками на плечах. Будто кто-то вынул кадр из его памяти. Кто-то с нездоровым воображением и способностью менять реальность.

Зачем он здесь?

Родные Ирины оставили этот мир ещё до начала их непростых отношений. Он их знал только по фотографиям. Сейчас они тоже были здесь. Словно сошедшие в реальность с поблёкших фотоснимков. В тех же позах и с теми же выражениями на лицах. Нет, не лицах, а застывших восковых масках. Взгляд стеклянных глаз устремлён на невидимый объектив фотокамеры. То есть на гроб с изувеченным телом.

А с телом ли?

И тут посреди застывшей тишины прозвучал резкий скрежет. Точно кошка скребла пол острыми когтями. Или…чьи-то ногти царапали гладкую деревянную поверхность.

Он в ужасе посмотрел на гроб и инстинктивно шагнул назад. Доноситься звук мог только изнутри гроба.

Никто кроме него, казалось, не замечал противного звука. Незрячие глаза манекенов продолжали смотреть в пустоту. Смотреть прямо на гроб. И взгляд этот не предвещал ничего хорошего. Они хотели, чтобы он открыл крышку и выпустил запертое там существо. Каким-то образом, он понимал их желание. Он хотел закричать, однако крик, не родившись, затих в пересохшем горле. Холод сковал внутренности. При дыхании из открытого рта вырывались клубочки пара. Тяжёлая поступь смерти отдавалась в висках острой болью.

Он сделал шаг вперёд против своей воли. И ещё один. И ещё. Так двигают подвешенную на верёвочки марионетку. Собственное тело не подчинялось ему. Теперь он мог дотянуться до края гроба рукой. Скрежет изнутри доносился всё отчётливее и не сулил ничего хорошего. Запах смерти ни с чем нельзя было перепутать.

Неведомый доселе панический ужас охватил его. Округлившимися глазами он наблюдал со стороны, как правая рука тянется к передней части откидной крышки, чтобы схватиться за позолоченную ручку. Скрежет тем временем перешёл в яростный стук. От сильных ударов гроб содрогался. Дрожащая ладонь, наконец, сомкнулась на металлической ручке и рванула крышку в сторону.

Кто-то упорно барабанил во входную дверь.

Андрей сел на кровати. Несмотря на жару, его знобило. Лоб покрылся холодной испариной. Он сидел и ждал, пока сердце перестанет так учащённо биться. Воспоминания о кошмаре стремительно таяли в воспалённом мозгу.

Это был только сон.

Он откинулся на спину. По телу расплывалось блаженное облегчение. Очень реальный сон, надо сказать. Куда страшнее, чем в кино. Кошмары ни разу не посещали его после смерти жены. Он много читал о посттравматическом синдроме и подумал, что сон был вызван сменой обстановки. Весьма интересное наблюдение для писателя.

Стук в дверь не прекращался. Он наспех пригладил растрёпанные волосы и неровной походкой поплёлся к выходу.

На пороге стоял Фёдор. Увидев заспанное лицо гостя, он смутился.

– Ох, простите, что разбудил.

Андрей посмотрел на часы. 16.47 по местному времени. Он проспал восемь часов. Пустой желудок предательски заурчал.

– Всё в порядке, – сказал он. – Зайдёте?

– Хотел показать вам, как пользоваться дымоходом, если вдруг захотите разжечь камин. Ночи здесь бывают прохладными. А дом, как вы заметили, без центрального отопления.

– Проходите. Я только схожу в туалет.

Старик улыбнулся и переступил через порог. Объяснения заняли пару минут: спичка, дрова, дымоход, задвижка. Поленница находилась за домом охранника. Ключ висел там же на двери. Подробности изложены в гостевой книге.

Надо бы всё-таки её прочитать, подумал Андрей, провожая старика.

– Ежели чего, заходите в гости, – произнёс Фёдор, бодро спускаясь по лестнице. Андрей решил, что старику одиноко. С берега до него доносился раскатистый шум волн. Интересно, есть ли у него дети. Впрочем, это не его дело.

– Спасибо. У вас есть книги? – он захватил с собой всего две и собирался одолеть их за неделю. Он был старомоден. Его привычки формировались в страшные для страны девяностые годы двадцатого века, когда планшетов или ридеров не было и в помине. Он пробовал читать с экрана и быстро понял, что из этой затеи ничего не получится. Каждый текст обладает своей сущностью. Проявляется она только посредством переноса текста в милый сердцу формат напечатанной книги. Предпочитать электронные читалки классическим книгам, всё равно, что выбрать надувную куклу вместо настоящей женщины. Шелест страниц и типографские чернила всегда будут для него на первом месте.