– Почему вы бежали с работы? – задал мне вопрос Байдалаков и сразу же подсказал ответ: вы не бежали с работы, вы только хотели переменить работу. Вместо переплетчика хотели стать переводчиком. Вы, как сын белого офицера, хотели принести больше пользы делу борьбы с большевизмом. Немцам легче найти переплетчика, чем переводчика.
На вопрос, почему я решился на нелегальный переход границы, надо было бы ответить, что в Берлине не смог получить работу переводчика, а слышал, что в Варшаве это было бы легко сделать. Для этого, если немцы захотят проверить, мне надо было действительно попробовать получить эту работу в какой-нибудь берлинской фирме. В Берлине вас переводчиком не возьмут, сказал Байдалаков, это мы знаем, но главное, что вы пробовали и можете, если надо, доказать.
Я сказал, что, действительно, вскоре после приезда в Берлин, пробовал устроиться переводчиком, но безуспешно. Вот и хорошо, сказал Байдалаков. Это звучит очень убедительно и объясняет, почему вы бросили работу. Конечно, немец сразу спросит, кто это сказал, что в Варшаве можно устроиться переводчиком? Тут надо сказать, что в НОРМ был доклад одного приехавшего переводчика, чью фамилию не помните, который сказал, что немецкие фирмы в Варшаве нуждаются в русских переводчиках. Следующим вопросом будет, а что такое НОРМ? На этот вопрос надо ответить, что это та организация, которую рекомендует молодежи русское Vertrauenstelle, т. е. комитет, которому немцы доверяют. Во главе комитета стоит Бискупский, а во главе НОРМ стоит фон Таборицкий, его помощник и заместитель, чья подпись стоит на вашем документе.
То, что вы живете в помещении НОРМ, лучше не говорить, чтобы не было лишних вопросов. Вообще запомните, ничего лишнего с собой не брать, ничего лишнего не говорить, а главное – не улыбаться. Этого следователи не любят. Надо, чтобы у немца было впечатление, что вы страшно напуганы и готовы во всем признаться.
С собой вы должны иметь две фотографии, чтобы в Варшаве вам могли сразу сделать документ. Во избежание подозрений желательно иметь с собой и побольше семейных фотографий, но ни в коем случае не фотографий друзей. Немец будет их внимательно изучать, и вам придется рассказать кто, кроме вас, на фотографиях. Лишние фотографии и документы, сказал мне Байдалаков, вы оставите у меня, и я вам их потом перешлю в Варшаву.
Потом немец спросит вас, как вы узнали, где проходит граница Генерал-губернаторства? Подробной карты у вас не должно быть. Тут вы должны сказать, что достаточно было посмотреть на любую карту, чтобы видеть, что Лицманштадт расположен ближе всего к Варшаве, и что вам ваших 20 злотых хватит на дорогу. На станции вы нашли расписание местных поездов, идущих в направлении Варшавы. Вот так вы и оказались здесь.
Следующим будет вопрос: откуда у вас польские 20 злотых? Тут надо, продолжал Байдалаков, сказать, что вы коллекционер бумажных денег, а значит, надо будет иметь с собой небольшую коллекцию. Байдалаков спросил меня, нет ли у меня с собой каких-нибудь хорватских денег. Оказалось, что нашлась мелочь, которую я не успел перед отъездом израсходовать. Байдалаков сказал, что даст мне немного французских и чешских денег, которые я мог получить в подарок от членов НОРМ, но насчет 20 злотых, а это уже не мелочь, предложил сказать, что получил от какого-то коллекционера в обмен на хорватские деньги – куны. Вы должны сказать, что свою коллекцию бумажных денег вы оставили дома, в Хорватии, но продолжаете ее пополнять. Если вас не поймают, то вы вернете мне все эти бумажки для следующего союзника, а если попадетесь, то для следующего человека нам придется придумать другую легенду. Повторять то же самое будет рискованно.
Вас могут спросить, нет ли у вас знакомых в Варшаве, на чью помощь вы рассчитывали. Тут надо будет сказать, что знакомых у вас нет, но вы рассчитывали найти русскую церковь и там надеялись получить помощь.
Если следователь примет все сказанное за чистосердечное признание, вас могут действительно взять на работу переводчиком, а если нет, то могут отправить обратно в Берлин или даже в штрафной лагерь.
На этом инструктаж был закончен. Байдалаков снабдил меня бумажными деньгами, о которых была речь, дал мне адрес Мотора в Лицманштадте, сказал, когда я должен выехать, просил никому, кроме Олега Полякова, с которым жил вместе в НОРМ, ничего не говорить, и чтобы ехал без шапки. В приграничье в шапке нельзя было быть по той причине, что местные жители при встрече с пограничниками должны снимать перед ними шляпы, и если бы я снял шляпу, а потом попался, то был бы вопрос, кто меня этому научил. Пожав мне руку и пожелав успеха, Байдалаков добавил: «Молитесь Богу».
Купив себе в дорогу по продовольственным карточкам хлеба и колбасы, я выехал в пятницу 24 апреля вечерним поездом в Лицманштадт. У Мотора я выслушал новые инструкции, поужинал и переночевал.
Я отдал Мотору записку с его адресом, чтобы ее, не дай Боже, не нашли у меня в случае ареста, проверил все, что у меня было с собой, и обсудил дальнейшие действия.
Утром рано с одним союзником мы поехали к границе. Там мой спутник показал мне дорогу, пересекавшую границу. Я должен был в полдень, когда пограничник уйдет на обед, быстро ее перейти и скрыться на польской стороне в доме контрабандиста. Мой спутник должен был наблюдать, как я окажусь на польской стороне, чтобы доложить потом Мотору.
Поляк-контрабандист должен будет накормить меня обедом, а вечером, когда стемнеет, показать мне дорогу на железнодорожную станцию. Моих 20 злотых должно быть достаточно на билет до Варшавы. На станции я должен буду стать в очередь вместе с поляками за билетом. Будут люди, которые получат билеты без очереди, но надо знать, что это – немцы. Лучше не пробовать брать билет без очереди и не рисковать. Чтобы не выделяться из толпы сидящих в ожидании поезда, я должен буду купить польскую газету и углубиться в чтение.
Как я потом узнал, поляк-контрабандист отказался от вознаграждения за свою помощь. Он был старым знакомым Мотора, и Мотор ему оказывал кое-какие услуги. Поляк сказал, что кто скрывается от немцев – их враг, а значит – его друг.
Мотор сказал мне, что на железнодорожную станцию ведет прямая дорога, которую мне укажет польский контрабандист. Он будет издали наблюдать, как я сяду в поезд, чтобы потом сообщить, все ли прошло благополучно.
Слава Богу, все прошло благополучно. План работал как часы. В ожидании поезда я читал польскую газету. Читать по-польски я умел и от нечего делать решил заучивать польские слова. Что делать в Варшаве, я должен был знать на память. Никаких записок не смел иметь с собой. Мотор сказал мне, что, выйдя из вокзала, я должен идти по ходу поезда и на правой стороне улицы сесть в трамвай W2. Я не понял, что значит идти по ходу поезда, но Мотор сказал, что когда приеду, все станет ясно. Так оно и было.
С полученной сдачи у меня оказалась кое-какая мелочь и я, как мне было сказано, ничего не говоря, дал кондуктору 20 грошей и проехал до последней остановки на площади Trzech Krzyży. Если бы я знал город, я бы туда мог пройти и пешком, но трамваем было проще и безопасней. Я не имел права заблудиться и, страшно подумать, попасть в руки немцев.
На этой площади стоял костел св. Александра, и в русское время (до 1918 г.) эта площадь называлась Александровской. Костел был построен Александром I, царем России и королем Польши, получившим от поляков имя «Воскресителя Польши» за то, что после падения Наполеона из наполеоновского герцогства Варшавского создал Польское королевство, с польским парламентом – сеймом, польской валютой – злоты и гроши, и польской армией, в которой остались на службе даже польские офицеры и генералы, воевавшие в армии Наполеона против России. Персональная уния полякам в 1815 году даже импонировала. В благодарность поляки собрали два миллиона злотых и подарили их императору Александру, а он на эти деньги построил костел – как символ русско-польской дружбы. При Пилсудском про дружбу с русскими старались не вспоминать, и площадь переименовали в Площадь трех крестов. Там, перед собором, действительно стояло три креста, но не это было причиной переименования. Немцы почему-то вернули площади старое название – Alexanderplatz.
