В общем, Джирайя не был бы собой, если бы не смог ее уболтать. Мужчина обладал настоящим писательским талантом: ловко сочинял, лихо закручивал, подбирал красочные эпитеты, и вскоре Узумаки поняла, что ее собственная судьба и спокойная жизнь подруги исключительно в ее руках, ее жертва не будет напрасной и далее по тексту. Большой Жаб обещал подготовить ее ко всему, так сказать, в щадящем режиме. Он свое дело знал, так что она согласилась на эту безумную затею.
Джирайя привел ее в небольшую комнату с весьма скромной обстановкой, посередине которой находилась развороченная кровать, пружинный матрас от нее был снят и кинут на полу рядом. Он оказался достаточно жестким и упругим, как раз для подобных затей. Жаб раздел Помидорку, чтобы ей ничто не мешало, на всякий случай включил вентиляцию, дабы обеспечить движение воздуха и разложил ее на матрасе, предварительно успокаивая нежными поглаживаниями и инструктируя.
— Главное, ни в коем случае не паникуй, иначе паника может спровоцировать полноценное удушье с летальным исходом, — сказал он спокойно, но даже Кровавая Хабанеро, Великая и Ужасная, при этих словах побледнела. — Я буду сперва нажимать потихоньку. Если почувствуешь приступ страха, махни рукой и я прекращу. Хорошо?
— Ладно, — буркнула Узумаки.
— Умница, — Джирайя чмокнул ее в висок. — Приступим.
Он велел Помидорке сперва ровно подышать. Затем обхватил руками ее горло и начал душить, так, не сильно. Узумаки знала, что это все не всерьез, потому оставалась хладнокровна несмотря на нехватку воздуха. Через несколько секунд Джирайя разжал хватку и ее отпустил, дал ей расслабиться, отдышаться, а когда та заверила, что готова, сделал второй заход. На этот раз он сжимал ее горло сильнее и держал на нем руки дольше. Кушина начала дергаться, судорожно хватать ртом воздух, а заодно пыталась заехать в нос тренеру.
— Спокойно, — сказал Джи как можно громче. — Спокойно, — повторил он. — Еще немного, потерпи.
Но Кушина, совсем забыв про условный знак, о котором они договорились: помахать ладонью перед его носом, снова попыталась вырваться и ему двинуть. Джирайе ничего не оставалось, как отпустить ее. Сделав несколько глубоких вдохов, Хабанеро тут же залепила ему пощечину. Оба понимали, что на практике все будет куда жестче, но выбор был невелик.
На третий заход Кушина шла со скандалом. Джирайе пришлось придушить ее по-настоящему, чтобы не выступала. От нехватки воздуха у нее закружилась голова, Узумаки полностью вдруг размякла и погрузилась в калейдоскоп из обрывков мыслей, образов и ошметков действительности, причудливо закрутившийся перед ней. В этот момент она испытала новое, необычное для нее чувство: это было похоже на то, как она под действием наркотика с радостью отдавалась всем без разбора. Ей не надо было быть сильной и отважной, не надо было ни о чем беспокоиться, она полностью была в чужой власти и ничто не мешало ей подчиниться, переложить ответственность на кого-то другого, полностью расслабиться и отдаться, испытывая поистине безумную эйфорию.
Джирайя закончил третью попытку. Под конец он, доведя почти до потери сознания Кушину, наградил ее ласками и показал, как весь процесс будет выглядеть в целом: секс и удушение. Он трахал ее медленно и методично, приближаясь к пику наслаждения, вновь сжал ей горло свободной рукой. Кушина была так расслаблена в полуобмороке, что все, что она ощущала на грани сознания, превратилось в сплошной предоргазменный кайф, медленный и нежный. Наслаждение плавно разливалось по ее телу. Большой и горячий член Джирайи разгонял его от ее промежности во все стороны огненными бархатными волнами, пики которых всплесками бегали по животу и выше, били в грудь и морской пенкой шипели в съежившихся сосках, отчего было немного щекотно. Возможно, это только ей казалось. Захваченная ощущениями, Кушина даже не поняла, как испытала оргазм: он слился вместе со всем остальным в хаосе небытия. Узумаки чувствовала себя лужицей морской воды — всем что осталось от нее и мирового океана…
***
Джирайя сделал все, что смог. Он искренне надеялся, что Помидорка хотя бы не запаникует. Но то, что произошло в комнате господина Данзо, было ужаснее всех ожиданий.
Поначалу ничего плохого не происходило. Кушину обрядили в эротическое белье и полупрозрачный пеньюар на золоченых завязочках и проводили в самые шикарные апартаменты борделя. Обстановка была прямо-таки романтическая: и свечи в подставках из разноцветного стекла, и кушанья на серебряных блюдах по соседству с дорогим вином в хрустале на маленьком столике, и шикарное ложе для любовных утех, застланное покрывалом с тончайшей вышивкой, и прекрасная музыка, доносящаяся из настенных колонок… Кушину это все не заинтересовало, она развалилась на кровати и принялась ждать.
Господин Данзо не торопился, это было ниже его достоинства. Узумаки тоскливо косилась на аппетитно сервированный столик, но Джирайя ее предупредил ничего не есть и не пить: если в процессе опасных игр она испытает приступ тошноты, и рвотная масса попадет в дыхательные пути, то все может закончиться действительно плохо. После он накормит и напоит ее, чем ее душе угодно, но пока придется воздержаться, даже от простой воды.
Кушина успела уже основательно заскучать, когда соизволил явиться господин Данзо. Пресмыкаться перед этим важным старикашкой она не собиралась, даже приветствовать не стала. Того это, судя по всему, ничуть не задело. Он расположился в кресле у аппетитно сервированного столика и жестом подозвал ее к себе. Узумаки нехотя поднялась с кровати и подошла.
Господин Данзо был примерно ровесником директора борделя, то есть, по мнению Кушины, являлся совсем уж старым извращенцем. Он был довольно высоким мужчиной, жилистым и сухопарым, в буквальном смысле обладающим длинными руками с узловатыми пальцами. Эти руки неторопливо потянулись к завязкам на ее пеньюаре, легонько дернули за них, медленно начали обнажать ее, оголяя сперва плечи, потом все остальное.
Данзо, размышляя о чем-то своем, задумчиво провел пальцем, подцепив чашки лифчика, приспустил их, полюбовался грудками юной прелестницы и, словно желая проверить их на прочность, крепко ухватил за соски и резко несколько раз потянул. Кушина непроизвольно попыталась дать ему по рукам, но ловко и бесшумно была скручена, так, что даже не поняла, что произошло. Ее держали так легко и уверенно, что та не могла дернуться, самое удивительное, при этом ей даже не было больно. Данзо свое дело знал и, будучи до мозга костей рациональным человеком, никогда не превышал силовые меры сверх необходимых.
Кушина была усажена к нему на колени, он велел снять бюстгальтер и любовался ею, как дорогой статуэткой из какой-нибудь частной коллекции, оглаживал руками сверху до низу. После просунул пальцы под оставшуюся деталь белья и приказал, вставая:
— Снимай трусы.
Узумаки неохотно повиновалась, опасаясь, что ее снова скрутят. Она уже вовсю чуяла, насколько этот человек не прост, и пыталась подавить подступающий панический страх: она отчетливо сейчас осознавала, что он может с ней сделать все, что захочет, и сделает. И ему не составит никакого труда легко задушить ее насмерть одним мановением руки. Никакие мольбы или знаки его не остановят.
Данзо подтолкнул замешкавшуюся Кушину к кровати и уложил лицом вниз. Судя по звукам, он, шурша, что-то достал, предположительно из коробки. Это была штуковина, похожая на те, что им с Минато не так давно приносил Джирайя. Данзо капнул на предмет чуток смазки, раздвинул ей ягодицы и вставил его в попку, Кушина резко дернулась. К штуковине полагался крепеж, пристегивающий ее к некому подобию тонкого пояска, чтобы не выскочила.
— Отлично, — сказал Данзо, — теперь ты не обделаешься.
При этих словах Кушина похолодела, она уже слышала от Джирайи, что при сильном удушье жертва нередко ходит под себя. Такая подготовка лишь еще больше свидетельствовала о том, как беспощадно будут над ней издеваться.
Данзо не торопился, он гладил девушку, перебирал ее прекрасные волосы необычного оттенка, снова щипал ее больно за соски, облизывал, словно бы пробуя на вкус, и подтащил к краю кровати, разведя ей ноги пошире. Спустив штаны, Данзо прижался к ее щелке так и не вставшим членом и начал тереться, но без особого успеха. Однако такая неудача, похоже, ничуть не смутила его. Он продолжал крутить задницей, пытаясь возбудиться. Судя по всему, такое ему было не впервой. «Вот импотент», — злобно думала Кушина. Данзо, чье лицо было все это время мрачно и спокойно вдруг улыбнулся, и эта улыбка, выглядевшая довольно зловеще, ничего хорошего не предвещала.
