– И все же, – поддавшись искреннему недоумению, осведомилась я. – Как так могло получиться?

– Видишь ли, – ответил он спустя минуту раздумья. – Политика вещь захватывающая. Столь же захватывающая и опасная, как война, разве что. Только на войне могут убить всего лишь раз, – в политике же это происходит многократно.

– К счастью, настоящая власть, так или иначе, приходит к тому, кто умеет ею распоряжаться, – заметила я. – Для тех же, кто жаждет поиграться во всемогущих и всесильных всегда существовали сцена, лозунги и собрания.

– Власть, как и любая прозаичная должность, нанимается на работу. С установленным графиком, сроком и окладом. Форма найма носит название «выборы». Страной же всегда управлял царь, каким бы термином он ни прикрывался – президент, ген. секретарь, премьер. А для царя нет ничего важнее, чем самодержавие – абсолютная власть. Отсюда и получается, что в Российской политике остаются только две возможные позиции ее координирования: либо серый кардинал, либо кошелек.

– И будучи игроком в неклассическом понимании этого слова, вы усаживались за игровой стол, лишь в том случае, если заранее знали весь расклад соперников, наперед осведомлялись о прикупе, и если администрация игорного заведения письменно гарантировала вам выигрыш. Именно поэтому ваша терра-инкогнито – была вашим вторым именем. О вас знали и слышали, но никто и никогда не видел. Вы долгое время умудрялись оставаться в эпицентре действий, при этом избегая публичности и всех официальных мероприятий. Риск такого масштаба был вам противоестественен. До тех пор, пока ни были назначены выборы депутата Госдумы южного автономного округа. Выборная гонка прошла быстро и безболезненно. Усилий особых для этого не прилагалось, – кого губернатор выдвинул, того и избрали, да и конкуренты были откровенно слабые. Выборная чехарда быстро забылась и людьми, и властью. Наступили иные события и времена. Как для страны, так и для вас лично. И сколь ни противилась бы вам бесконечная, нудная болтовня глав районных администраций, постановка глупых задач, которые никогда не выполнялись и выполниться не могли, потому что ничем иным, как извращенным самообманом чиновников, делающих вид, что работают, создают документы и направляют течение общества, они не являлись. И при всех обстоятельствах вы отдавали себе отчет, что, лично, либо через верных людей вы будете и сможете контролировать весь поток средств, вращающихся в округе. Потому что знали, что власть денег сильнее любой другой власти.

– Против лома, как известно.... А там был лом олигархический, причем, валютный, – едко усмехнулся он. На его худом лице отразилось усталое разочарование. Было заметно его нежелание говорить об этом, нежелание об этом вспоминать. Он был сейчас на другом периоде жизни, и волновали его совсем другие вопросы.

– Деньги не врут, – так вы всегда говорили, – продолжила я. – Только спустя время понимаешь, насколько ценной была информация. И с какой отдачей вы несли ее в массы.

– Просто поставленная речь и отработанная техника. Не более, – с присущей скромностью парировал он.

– Перестаньте, – улыбнулась я, гася внутри внезапно вспыхнувшие всплески ностальгии. – Одной только техникой мир не покоришь. И тогда, и сегодня и через сотни лет нужно суметь, прежде всего, затронуть души людей, заставить задуматься, вызвать эмоции, мороз по коже.

– Это техника, – снова произнес он уже более сухо. – Люди в массе своей – идиоты. Они быстрее придумают кучу наитупейших вещей: костюмы для собак, например, должность пиар-менеджера или палку для селфи, нежели рискнуть вникнуть в суть. Они не жаждут истины, они требуют иллюзий, без которых жить не могут и не умеют. И сколь ни показывай им возможностей развиваться, они все равно предпочтут слабости желудка и дешевые зрелища. Стоит ли говорить, что на столь примитивной почве срабатывает почти любая техника.

– При условии, что их использует грамотный манипулятор, – все же добавила я, старательно возвращая заданный диалог в текущее русло.

Фамулов глубоко выдохнул, и, привстав, чуть отодвинул в сторону стул, на котором сидел.

– Мне бы хотелось угостить тебя чаем, а после еще немного поработать, – сказал он, изобразив на лице начальственную озабоченность. Сколько раз я видела подобные взгляды, после громогласных речей на корпоративных мероприятиях по случаю и без. В нем всегда читалась некая тяжесть, утомленность от происходящего: вся эта напыщенность, помпезность уже давно ему порядком надоели. Весь этот бизнес в принципе всегда был для него больше, забавой, игрой молодости: всё могу – решил и сделал. Сделал, – за ценой не постоял. И продолжал делать, даже когда вся суть, все здравое зерно, заложенное однажды в первооснову организации, смиренно догнивало себя изнутри. Даже когда каноны и обычаи демонстративно растаптывались некачественным количеством. Даже после отчаянной попытке собственноручно разложить дно с целью истребления прижившихся грызунов, столь нескромно разжиревших на хлебном месте. Крысы, к слову, не покинули корабль. Тот самый случай, когда прикормыши оказались выносливее своего хозяина. Или наглее. Или бессердечнее. Не суть. Они остались. А он продолжал делать, не получая ничего взамен, кроме кислого привкуса бессмысленности. С той лишь разницей, что выглядеть стал теперь еще более вышколено, еще более подтянуто, еще более шикарно. Всем своим видом демонстрируя богатство. Потому что когда у состоятельного человека сложности – он решает их в своем автомобиле с личным водителем, в костюме за пару тысяч в иностранной валюте и в золотых часах последней модели. Он их так и решал. Только взгляд при этом становился все глубже. И отрешеннее. Но на эти случаи всегда выручали очки. Непременно в оправе из платины. Отменный актер, что говорить: по незнанию кажется простым и доступным, но внутри холоден и жесток, как наждачная бумага. Не трись, не пытайся втереться в его внутреннюю суть, иначе сотрешь в кровь всю кожу, не говоря о душе.

– Вот именно об этом я и говорю, – сделав мимический акцент на местоимение, я едва сдержала снова наплывающую улыбку.

В ответ он бросил на меня слегка обиженный, чуть укоризненный взгляд, затем развернулся к музыкальному инструменту и снова открыл крышку.

– Видишь ли, – заговорил он, притрагиваясь к клавишам. – Любого рода манипуляции можно косвенно разделить на два типа: простые и сложные. – Незатейливая мелодия приятным фоном дополнила его речь. – Сложные манипуляции – это оргАн с множеством клавиш. Чтобы выстраивать подобные схемы, нужно знать немало слабых и уязвимых мест человеческой натуры. Только будучи виртуозом можно использовать весь их потенциал и извлечь прекрасные звуки.

Короткий этюд в минорной тональности послужил завершением реплики.

– Простые же манипуляции, – продолжил он, не отрываясь от музицирования, – скорее напоминают примитивные детские пианино. У них всего три октавы: страх, жадность, тщеславие. Но, несмотря на их внешнюю простоту, действуют они безотказно. Порой даже на порядок эффективнее, чем оргАн. Потому что они универсальны. Умный, полный дурак, богатый, бедный, хитрый и наивный – нет никакой разницы. Всего три октавы: жадность, страх, тщеславие, задетые в нужном порядке, и человек на глазах способен измениться до неузнаваемости.

– Превратив свою жизнь в атмосферу круглосуточной вечеринки и став тем самым, одним из навязанных миром клонов – «успешным», – дополнила я, не дожидаясь завершения музыкальной партии. – Лишь потому, что теперь у него хотя бы появился для этого шанс.

– Да, да, чтоб все, как предложено, – кивнул он, и снова прикрыв фортепиано. – Чтоб ритм всегда в динамике превратился в бессмысленную суету, чтобы хроническое недосыпание отучило в конец глаза нормально воспринимать дневной свет, чтоб тонны парфюмерии вкупе с кофеином и энергетиками постепенно иссушают тела, а постоянные телефонные инструкции делали то же самое с мозгом. Чтоб платье «Prada», часы «Rado» и костюм «Brioni». И непременно в полоску. Чтоб даже жесты со временем одинаковые. И жгучее ощущение единства движения к одной общей цели и, к своей личной в частности.