Любила. И по сей день с удовольствием повторяю. Потому, что убеждена, что каждый человек, в жизни другого, как ружье на чеховской сцене: если есть, – обязательно выстрелит. И, как правило, кто, чем заряжен, тот тем и выстреливает. И там уже не особо-то важно куда. Главное, что выстреливает. И совсем другое, – ментальная мастурбация, – сидеть, думать, рассуждать о своем предназначении, вместо того, чтобы «выстрелить», вместо того, чтобы просто заняться делом. В таких осечках люди, как правило, и расходятся. Когда выходит так, что если люди не сходятся в главном, они всегда расходятся по пустякам. Пустяком может послужить даже чей-то неуместный хохот…

Ванька тем временем хохотал во весь голос, оголяя в надменном оскале коричневые зубы. Нескладный, отвратительный, пьяновато-хамоватый. Бывший партнер по бизнесу. Старый друг и товарищ. Мощнейший мозг, почти два метра бесформенного тела, надменная гримаса, сломанный в студенчестве нос. Грязные всклокоченные волосы торчали дыбом, и запоздало покачивались вслед за подергиваниями головы. Я смотрела на него с нарастающим отвращением и думала о закономерностях жизни. Все в ней взаимосвязано. Все цепляется одно за другое. Почему, к примеру, рядом с нищетой всегда грязь? Грязь – это проявление не безденежья, а менталитета, а поскольку грязь и нищета – соседи, то и нищета – это своеобразный менталитет.

Вместе они подавляют человека, привычный вид убогой обстановки программирует быть неудачником. Можно, конечно, возразить, что ненависть к нищете стимулирует некоторых развиваться и зарабатывать деньги, однако, куда большее количество людей ломается под непосильным бременем, так и не удосужившись вовремя разобраться в шкафу. У слов «беда» и «бедность» один корень. И как есть фраза: «Богатство – это состояние ума». Так же, и нищета – это тоже состояние ума». И зарождается она в немытой голове.

Я улыбнулась нахлынувшим внезапно воспоминаниям с легким привкусом горечи на языке, и непроизвольно запустила руку под волосы. После ночных заездов и соприкосновений с внутренней текстурой неизменного шлема они всегда становились более жесткими и приобретали какой-то особый ни с чем не сравнимый запах. До сих пор я не могу найти ему определения. Как не нахожу себе места, когда долго не ощущаю его. В последние годы я все больше полюбила с ним засыпать и улавливать сквозь безмятежности снов от волос Макса почти такой же. Я четко помню, как ощутила его, когда села рядом с ним на продавленный бак в одной ночной сорочке, и собственноручно сняла с него шлем. Это был тот самый раз, когда впервые среди ночи я не обнаружила его в постели, но уловив в темноте приглушенную работу двигателя, мне не составило особого труда понять, где его отыскать. Мы тогда долго просидели с работающим мотором, так и не проронив ни слова. Я – в легкой полупрозрачной тунике и ботах на босую ногу, он – мокрый, взъерошенный после усиленной тренировки, так некстати начавшегося ночного дождя и со щемящей тоской внутри. Я так и держала в одной руке его шлем, обвивая за торс ногами, он крепко прижимал меня, комкая сквозь перчатки тонкую ткань на спине складными и крепкими руками, и уткнулся лицом в плечо. Дождь к моменту моего прихода чуть ослабел, но не перестал. После десятиминутного пребывания под ним я вымокла насквозь. Физически мне было не очень приятно, морально – наплевать. Разодранная на части душа в моих руках была гораздо важнее.

– Ты захватишь этот мир, а я сделаю его лучше, – тихо заговорила я, когда он начал приходить в себя, а я окончательно продрогла.

Он ничего тогда не ответил, лишь прижал меня к себе еще сильнее и направил мотоцикл к гаражу, стараясь не давать мне почувствовать, как это недосказанное буквально душит его изнутри. А потом заставлял жадно и часто дышать, чтобы только не задохнуться от переполняющей нежности, когда он выносил меня на руках из ангара. Как он управлялся со мной среди плотно заставленного помещения в кромешной тьме, я не помню. Помню лишь, как край моей майки зацепился за внешнюю ручку двери и остался на ней, лишая меня большей части и без того немногочисленного одеяния. Добравшись, наконец, до постели, мы еще долго лежали молча, согревая друг друга. Я не видела его лица, но знала, что его глаза, как и мои сейчас не закрыты.

Фонарь отбрасывал на потолок дрожащую тень листвы. Быстрыми, длинными волнами дождь гулял по вершинам деревьев, бил по крыше и окнам – неугомонный, осенний. Казалось, спальня была наполнена невысказанными фразами и тревожной тишиной, как на мосту, который вот-вот рухнет. Но он не рухнул в ту ночь. Он выстоял.

Почти с прежней яркостью погружаясь в пережитые эмоции, я перевела взгляд на дверь ангара. Та самая ручка призывно сверкнула в первых лучах утреннего солнца. Я довольно прищурилась, не пытаясь противиться нарастающим мыслям, комкующим своим напором остатки сна. Раннее утро – самое время для их исполнения. Еще не жарко, еще не давит бетонная духота и не плавится под резиной асфальт. Мысли не стянуты насущными вопросами, не сдавливает лицо косметика и многозначительные «маски». Можно быть простой и покорной, а единственной причиной всех возникающих поступков служит естественное и чуть капризное «Хочу». Все женщины таковы в любом возрасте. Особенно, если любимы. И сейчас было самое время поддаться влиянию пола и покапризничать. Самое время – для ненавязчивой стант тренировки.

«Как понять, хорош мужчина или плох?», – думала я, разминаясь на невысоких подъемах. «Хороший делает хорошо, а плохой – плохо. Все логично…»

Постепенно увеличивая обороты из точки баланса, я уходила ногой в бугель.

«А если сначала делал хорошо, а потом плохо?»

Хонда рывком поддалась в стабильное положение «свечи», позволяя мне перейти во «фламинго».

«А если быть не может… Если это «если» все же произошло, значит случилось вполне предсказуемое. Значит, поведение одного где-то задело глубочайшие точки другого, или наоборот. Ведь, когда два человека углубляются в отношения, то в определенный момент они так или иначе нажимают на самые больные точки друг друга и вскрывают глубокие раны. Именно в этот момент мы начинаем видеть друг в друге монстра. А это признак хороших отношений, настоящих. Хотя рефлекторно, кажется, что верить больше нельзя, что нужно защищаться. Что снова ошибка в выборе того, кому случилось довериться, открыть самое хрупкое и самое нежное… и перед тобой словно в стоп-кадре предстает истинное лицо неистинного мужчины: оскорбителен, черств, безрассуден, эгоистичен и абсолютно категоричен в нежелании меняться ради отношений. Выходит, все это время он просто… играл? Да так, что сам Станиславский сказал бы: «Верю!». Но зачем?»

Вернув мотоцикл на две точки опоры, я снова вывела баланс корпуса на подножки и запрыгнула на бак.

«Да мало ли зачем… И где же искать эту истину?»

Снова рывок и подъем.

«Да, нигде! В себе – если хватит смелости. В зеркале все ответы. Там же и раздражитель эмоций, и здравомыслие, и силы, чтоб вовремя заткнуться, глубоко выдохнуть и не растрачивать свою энергию на ответную реакцию в попытке изменить другого человека. Ты, как женщина в свое время приняла решение, – с каким мужчиной идти по жизни. А он в свою очередь решил, что ему нужна – ТЫ. Значит, не играл. Значит, пришёл, чтоб остаться. А все эти «должен то, должен сё»… Да, никому, ничего он не должен. Если мужчина мудак, то он мудаком и умрет. А нет, то и без всякого "должен" остается мужчиной. Чувства – они же заранее не просчитываются.  Поэтому куда важнее понимать, насколько комфортно с близким человеком. Что он – тот, на кого можно положиться, и не когда у него в голове правильно перемкнуло, а всегда. Что вы помогаете друг другу в сложные моменты жизни, вы делитесь радостью и печалью, победами и поражениями, мечтами и опасениями, что изучили друг друга вдоль и поперёк, – так, что понимать друг друга с полуслова. При этом постоянно уступали друг другу частички себя и продолжали принимать важные решения, способные изменить ваш текущий уклад жизни, как вместе, так и по отдельности. Понимание этого позволяет нашим отношениям продолжаться. А они по определению не должны быть сложными, если претендуют на долгосрок. Поэтому прежде чем впадать в стресс, когда близкий человек совершает какой-то дурацкий, нелогичный и странный, на ваш взгляд, поступок, попробуйте на секунду представить себя в его шкуре в тот момент. Каково это – быть им: жить в его теле, говорить его голосом, заниматься его делами, вырасти в такой семье и в таком городе, жить с вами… Примерьте что-то из его одежды, сядьте в его любимое кресло в его характерной позе, брызнитесь его парфюмом, налейте кофе в его чашку и задумайтесь. Возможно, таким образом, многое в его поведении вам станет гораздо ясней и логичнее. И очень возможно, после этого случится почти невозможное, – вы просто сядете и поговорите. Это сейчас редкость».