Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Мне кажется, что это очень интересный и необходимый разговор. И вот почему.

2.

Конец 2010-х – время расцвета музыкальных медиа на русском языке.

Этот тезис очевидно спорен, и, чтобы защитить его, придется вернуться назад. В традиционной, выстроившейся в западной индустрии в 1960-х коммуникативной цепочке журналисты играли роль посредников между музыкой и ее аудиторией. Музыканты создавали записи и играли концерты; менеджеры (лейблы, агентства, директора и так далее) их продавали; зрители и слушатели их покупали – функция СМИ состояла в том, чтобы получить информацию от одних и донести ее другим, обосновав, почему на ту или иную продукцию имеет смысл потратить деньги и время. Проще говоря, в XX веке людям нужны были журналы, телеканалы и все иные прочие, чтобы узнать о том, что происходит с музыкой. Журналисты обладали привилегией – они первыми получали доступ к тем или иным звукам и решали, кому, как и в каком объеме о них рассказывать.

В России у этой конструкции были свои экономические и идеологические особенности. С одной стороны, здесь так толком и не заработала стандартная для западных музыкальных СМИ экономическая модель, в которой издание живет на деньги от рекламы, купленной участниками индустрии. С другой – в позднесоветской и постсоветской ситуации особое значение приобрело культурное программирование, создание и внедрение собственного канона новой популярной музыки, собственной идеологии и собственной этики. Связано это, по всей видимости, было с тем, что СМИ в условиях распада советских общественных структур и идеологических скреп фактически выступали в роли социальных визионеров/миссионеров, предлагая новые образы общества (самый хрестоматийный пример – газета «Коммерсантъ», «придумавшая» российских предпринимателей). Другой вероятный фактор – сама роль музыки, которая после окончательного исчезновения авторитета у государственного голоса стала широко восприниматься как носитель правды и моральных ценностей, как способ ориентации и укоренения в мире, лишенном координат и почвы[3].

Перестроечный рок-самиздат предлагал массу разнообразных медийных стратегий[4] – однако в исторической перспективе самыми влиятельными оказались журналы, так или иначе конструировавшие свою, «правильную», версию рока как музыки и как этоса (в первую очередь я имею в виду, конечно, «Контркульт’УРу»)[5]. Схожие сюжеты можно было наблюдать и в истории уже официальной, коммерческой российской культурной прессы – так, ключевые музыкальные медиафеномены 1990-х предлагали читателю не только некую кураторскую выборку артистов, записей и выступлений, но и социальную, культурную и поведенческую идентичность, которая позволяла отделить своих от чужих. Речь в данном случае не только о печатных СМИ (и конкретно самые заметные символы эпохи – журналы «Птюч» и «Ом»[6]), но и об электронных – будь то «Наше радио»[7], «Русское радио», радио «Шансон»[8] или российское MTV.

В 2000-х – на фоне консолидации культурных и потребительских практик внутри нового буржуазного стиля жизни – основными носителями миссионерского кода стали СМИ, в которых музыка становилась одной из таких практик, вместе с другими создающих образ нового просвещенного и/или модного горожанина: «Афиша», а во второй половине десятилетия – Look At Me и OpenSpace[9]; в этой же парадигме существовала и российская версия журнала Rolling Stone, и – до некоторой степени – первая инкарнация сайта Rap.ru, редакция которого потом создала The Flow[10]. Можно заметить, что таких изданий было немного: миссионерская парадигма по умолчанию предполагала прозелитизм, некоторую борьбу за идеологическую монополию, что в свою очередь приводило к конфронтациям и попыткам выдавить конкурентов с рынка.

В одном из упомянутых медиа – «Афише» – я проработал почти десять лет, и было бы странно здесь притворяться независимым наблюдателем, претендующим на объективность. Чего уж там: это было круто; и миссионерский статус – пусть даже он был обоснован исключительно самовыдвижением – изрядно обогащал профессию смыслом. В отсутствие реальной индустрии, где иерархии выстраиваются более или менее естественными экономическими путями, журналисты фактически выдумывали музыкальный рынок. Следует при этом различать процесс и результат: то, что «Афиша» (или «Птюч», или «Наше радио») определенным образом программировала культурное поле, выдвигая те или иные фигуры в качестве определяющих, не эквивалентно принципу «навязывания», который часто используется для критики претендующих на визионерство изданий. В конечном счете статус тех или иных музыкантов всегда определяла публика – и проектные ожидания журналистов могли предугадывать ее решения (как это случилось, например, с «Кровостоком» или Муджусом) или нет (как это получилось с группой «Палево», певицей Дашей Люкс или «Комбой БАКХ»).

Так или иначе, миссионерская работа порой приводила к странным эксцессам. В конце 2000-х я одновременно работал в «Афише», организовывал концерты молодым группам в клубе Ikra в рамках именной резиденции «Среда Горбачева» и курировал линейку лейбла «Среда». Очевидно, что это прямо нарушало все обычные журналистские законы о конфликте интересов (тот факт, что все дополнительные полномочия при необходимости оговаривались в публикациях «Афиши», – так себе смягчающее обстоятельство), однако тогда такой расклад казался допустимым в силу своей культурно-просветительской необходимости.

Сейчас такая ситуация вряд ли возможна – музыкальные репутации в конце 2010-х создаются стремительно и в подавляющем большинстве случаев без какого-либо участия сколько-нибудь традиционных СМИ. Более того: мейнстримовые медиа зачастую успевают замечать новые феномены, когда игнорировать их масштаб уже становится непрофессиональным (то есть когда молодые артисты уже едут в тур по стране и собирают тысячные столичные площадки).

В середине 2010-х наложились друг на друга два существенных процесса. С одной стороны – кризис традиционных культурных медиа, обусловленный как экономическими причинами, так и новой, более горизонтальной структурой информационного поля, в котором основными источниками информации о культурных впечатлениях зачастую становятся социальные сети, а не профессиональные СМИ. С другой – взрывной рост (а фактически рождение в более или менее полноценном виде) здешней музыкальной индустрии. Начало эры стриминговых сервисов едва ли не впервые позволило музыкантам более или менее массово зарабатывать на записях; легализация «ВКонтакте» впрыснула в рынок суммы, послужившие в качестве подъемных. Таким образом, миссионерство отменилось сразу с двух сторон: в индустрии появились новые ресурсы для коммуникации (сами музыканты, лейблы и фестивали начали выполнять функции СМИ) – и более внятная структура, выстроенная безличными экономическими механизмами. Проще говоря, чтобы определить главных лиц молодой российской музыки, больше не нужен журнал «Афиша»; достаточно изучить программы «Главклуба», Stadium Live и нескольких летних фестивалей.

Эта как будто фатальная для СМИ ситуация на самом деле привела к освобождению русскоязычных музыкальных медиа. В 2020 году они представляют собой огромную и сложную систему, состоящую из десятков и сотен независимых друг от друга и очень разных голосов; некоторые из них, конечно, претендуют в том числе и на миссионерство, но, во всяком случае, не претендуют на монополию. От тематических телеграм-каналов про импровизационную музыку или минимал-техно до миллионных сообществ во «ВКонтакте», транслирующих собственную эстетическую повестку исключительно через плейлисты; от авторских медиа, строящихся на стратегии скандала, до авторских плейлистов на стриминговых сервисах, строящих персональную картину современного звука; от фестивалей, которые становятся трансляторами идеологии, до пабликов, которые вырастают в издателей. По-своему даже поразительно, что в России с ее повсеместной центростремительностью в одной из областей культуры случилась такая оголтелая децентрализация. Среди этих голосов хватает и публицистов, и специалистов, и провокаторов, и навигаторов, и элитистов, и популистов – и даже классической трудозатратной журналистике, предполагающей репортерскую работу, находится какое-то место[11].

вернуться

3

Тут стоит оговориться, что тезис этот во многом справедлив и для классической русской литературы – да и музыка в этом статусе начала утверждаться с конца 1960-х.

вернуться

4

См.: Кушнир А. Золотое подполье. Полная иллюстрированная энциклопедия рок-самиздата. История. Антология. Библиография (1967–1994). Нижний Новгород: Деком, 1994.

вернуться

5

«КонтркультУР’а», насколько мне известно, единственный советский рок-самиздат, удостоившийся отдельного мемуарно-мемориального тома, что само по себе свидетельствует о его особом статусе (см.: Волков А., Гурьев С. Журнал «КонтркультУР’а» // Опыт креативного саморазрушения: 1989–2002. М.: Сияние, 2018). Симптоматично и то, что само возникновение журнала было связано с расколом в редакции журнала «Урлайт», обусловленного значимыми расхождениями в понимании культурно-политической функции рок-музыки среди ее авторов (см.: Там же. С. 31–39).

вернуться

6

Культурную политику «Птюча» подробно анализирует Леонид Грибков в одной из статей этого сборника. Характерно также, что социологи Мойа Флинн, Елена Старкова и Хиллари Пилкингтон, исследуя культурное поведение ульяновских подростков конца 1990-х, выделяли потребление этих двух изданий как один из признаков «продвинутой» части молодежи (см.: Глядя на Запад: культурная глобализация и российские молодежные культуры. СПб.: Алетейя, 2004. С. 68–95, 118–153).

вернуться

7

О формировании канона «Нашим радио» см.: McMichael P. ‘That’s Ours. Don’t Touch.’ Nashe Radio and the Consolations of the Domestic Mainstream // Strukov V., Hudspith S. (Eds.) Russian Culture in the Age of Globalization. Routledge, 2018. P. 68–98.

вернуться

8

Идеолого-эстетические трансформации канона радио «Шансон» от криминально-тюремного к житейско-романтическому (условно от группы «Бутырка» к Стасу Михайлову) и связь этих трансформаций с социальными изменениями – очень занятная тема, ждущая своего исследователя.

вернуться

9

Сейчас – Colta.ru.

вернуться

10

При этом предпринимавшиеся в те же годы неоднократные попытки запустить российские версии – по франшизе или по аналогии – зарубежных узкомузыкальных журналов неизбежно рано или поздно проваливались, причем даже вне зависимости от наличия идеологии (как в российской версии NME) или ее демонстративного отсутствия (как в журналах Play и Billboard).

вернуться

11

Отдельно этому способствовал рост российского сегмента YouTube, где в ходу различные жанры, так или иначе вырастающие из интервью.

2
{"b":"742842","o":1}