А вечером, пока водитель вёз её домой, она снова решила обо всём этом подумать. Но вместо отвлечённых рассуждений она вдруг захотела сделать что-нибудь простое и конкретное – для своей дочки. Марина попросила Николая – водителя – остановиться возле какой-нибудь булочной. Николай не растерялся, и уже через пару минут Марина любовалась красной крышей лучшей кондитерской в городе. Отстояв небольшую очередь, она заказала панкейки и вензели – именно те, которые, как она помнила, любила Эля. Сев за уютный столик, покрытый белой скатертью, Марина впитывала праздничную атмосферу заведения и радовалась: всё у них будет хорошо. Когда ей наконец принесли её заказ, она широко улыбнулась официанту и протянула ему щедрые чаевые. Тот поднёс руку к шапочке и преклонил голову.

– Ну, кто будет вензели? – огласила Марина, едва успев переступить порог своей квартиры.

Дочка её не расслышала – в таком просторном жилище это неудивительно. Марина подошла поближе к комнате Эли и повторила свой вопрос. Из открытого проёма донеслось энергичное, мелодичное шуршание. Эля выбежала в коридор, нарядная, довольная, уже раскрасневшаяся. Тапочки в форме зверят выдавали ребёнка в её душе. Но так трудолюбив и ответственен был этот ребёнок, что мало какой взрослый с ним бы сравнился.

– Ух ты, мама, а с чем они? – глаза Эли загорелись, её аккуратный носик пытался сам найти ответ на Элин вопрос. Самостоятельность – это и вообще было ей характерно.

– Да тут разные, с вишней, с малиной. Я думаю, может, мы фильм посмотрим? Дай только я переоденусь и душ приму.

– Хорошо, мамочка, какой ты хочешь? – Эля так и светилась.

– А давай ты выберешь, детка. Что-нибудь успокаивающее.

– Хорошо, я тебя на диване вон там жду.

– Давай. А на кухне тебя ждут панкейки.

– О-о-о! – протянула Эльвира.

По пути в свою комнату Марина заглянула в Элину. Горела настольная лампа, стол бы завален книгами. Марина и гордилась дочкой, и переживала за неё. И правда, стоит Эле иногда расслабляться, лучше вот так, в компании мамы, чем где и с кем попало. Марина приняла душ и накинула на голое тело свой любимый халат. Она немного постояла перед зеркалом, стараясь понять, не нужна ли ей ещё подтяжка лица. По звуку, исходившему из соседней комнаты, она поняла, что фильм уже идёт. Откладывая неизбежное удовольствие, Марина вертела головой то вправо, то влево, сверяя симметричность контуров. И кто знает, сколько бы она ещё так простояла, если бы Эля не призвала маму: «Мама, иди скорей, я сейчас все вензели съем!».

Марина поспешила в комнату и ничуть не удивилась, когда обнаружила на экране сцены из «Трудностей перевода» – это Элин любимый фильм. Может быть, потому он так привлекал дочь, подумала Марина, что ей самой скоро предстоит отправиться в другую страну – учиться на биоинженера. Наша мама даже немного завидовала своей дочке, ведь таких возможностей у неё самой никогда не было. Но удобно устроившись на диване, обозревая спину Эльвиры, которая села на полу, по-турецки скрестив ноги, Марина отдалась мечтам о прекрасном будущем дочери и о том, как своей поддержкой будет помогать Эле ступать по пути жизни смело и выбирать лучшие на нём повороты. Она восхищалась дочкой, которая до такого позднего – по нынешним-то временам – возраста сохраняла тёплую привязанность к маме. Казалось, лучше для Эльвиры нет и не может быть компании. «Дочка выросла благодарная» – подумала Марина – «Ну какое счастье».

– Мама, что же ты не берёшь вензель? – спохватилась вдруг Эльвира.

– Ох, я и забыла. – ответила Марина. – Но я лучше панкейк.

– Заварить тебе ещё чаю?

– Если тебе не трудно, солнце.

Эльвира справилась очень шустро и принесла аккуратный чайник богемского фарфора и чашки. Но фильм они так и не досмотрели. Им обеим вдруг отчаянно захотелось поболтать. Мама и дочь поделились друг с другом последними новостями. Эля сообщила, что из Берлинского университета прислали положительный отзыв – она будет допущена в очный тур конкурса.

– Ну что же ты сразу не сказала! – воскликнула мама.

– Не знаю… – растерялась дочь.

Марину не переставало удивлять то, какой непрактичной бывает Эля. Иногда казалось, что вопросы судьбоносного характера её ничуть не волнуют, зато сколько внимания к мелочам! Эля была из тех детей, кто с упоением выбирает расцветку нового пледа или собирает пазлы, но кто теряется, когда его просят определиться с будущим. Как будто, думала Марина, дочке не хватает смелости или решительности для овладения собой и своей судьбой. И в то же время Марина была рада, что она есть у Эли, поскольку ей самой жизнь не оставила выбора и вынудила суетиться. Ценой тому стал отказ от всякой мечтательности, зато теперь она, добившись успеха, может позволить дочке подольше оставаться ребёнком. Марина попросила Элю пересесть на диван и рассказать поподробнее про Берлинский университет, чтобы она могла составить своё мнение. Дочь выложила ей чуть ли не всю историю этого места, с датами и именами, как обычно. Марине на какой-то миг показалось, что Берлинский особенным образом запал в душу девочки и, значит, ей надо туда. Но потом она вспомнила, что про Парижский дочь говорила с не меньшим вдохновением. Ну ладно, у них ещё будет время определиться.

– А у меня для тебя тоже новости. – сказала Марина.

– О, давай, мам. – ответила дочь.

– Это про Надю, ну, ту, из Кирова.

– А-а…

– Помнишь, я рассказывала тебе про её сына? Твой двоюродный брат.

– Помню, конечно!

– Он хочет поступать в институт в Москве. Может быть, остановится у нас.

– О, правда? Вот это здорово! – как будто искренне обрадовалась Эля.

И действительно, не то чтобы Эльвира прямо-таки засветилась от счастья, но вся её мимика – улыбка, приподнятые брови, широко раскрытые глаза, – не оставляли сомнений в том, что Эля чему-то рада. В моменты, подобные этим, Марина не могла понять свою дочь и поэтому расстраивалась. Ведь когда она говорила про Борю, она рассчитывала, что Эля сама смекнёт бесперспективность его намерений, удивится такой отчаянной наглости и столь резкой перемене Бориных жизненных ориентиров. Но дочь как будто не видела противоречий. Было ли это следствием того, что для самой Эли не существовало границ, или она просто слепа к этой стороне жизни, Марина не решалась определить. А иногда ей казалось, что дочь выражает свою радость как-то автоматически, как будто играя её и не зная своих настоящих мыслей и чувств. Вот и в этот раз было на то похоже, и чтобы поскорее отделаться от неприятного чувства, Марина сама объяснила Эле, что приезд Бори – это, в общем-то, очень странно. И Эля снова не разделила маминого скепсиса. Она сказала, что будет верить в Борю, а если надо, то и поможет ему с подготовкой. По крайней мере он энергичный, главное – направить его силы в нужное русло. Ну, а если и не получится у Бори, то тоже ничего страшного, он приобретёт опыт и, кто знает, по-настоящему загорится мечтой о поступлении. А тогда ему останется лишь усердно готовиться и попробовать через год.

– Ты у меня очень дружелюбная, дочь. – сказала Марина. – Но мне кажется, ты на мир смотришь через розовые очки.

– Да нет, мам. – объяснила Эля. – Просто в Борю раньше никто не верил, вот у него и не получалось. Если мы его поддержим, то он сможет измениться.

– Такие люди не меняются. – отрезала Марина.

– А вот и меняются. – с улыбкой, по-детски, но напористо заявила Эля.

Вскоре после того, как тема Бори была оставлена, Эля обняла маму и вернулась в свою комнату. Марина сидела на диване, задумавшись. Очень они разные с дочкой и, очевидно, она не смогла её всему научить. Но жизнелюбие, добродушие Эльвиры так восхищали её маму, что она не видела никакого повода тревожиться о недостатке иных черт. Удивительно, как это ей удалось вырастить такого незлобивого, тянущегося к прекрасному ребёнка. И пусть она остаётся такой на всю жизнь, главное – чтобы никакой вандал не испортил этот цветок. Тем вечером, преисполненная веры в дочь, Марина засыпала счастливой. Она подтянула своё огромное одеяло аж до самого носа и улыбалась, лёжа под ним, тоже как ребёнок, почти что как Эля.