Агнес переползла поближе.

– Раньше я часто слышала такие рассказы от твоей бабушки. Как ты уже знаешь, там было красиво. Старые дома, и в каждом множество чудесных узорчатых вещей на дверях и на потолках. А еще там были такие штуки, назывались «камины», – для того чтобы разводить костер прямо внутри дома.

– Так странно.

– Да. И очень приятно. Перед домами были большие дворы, и люди, которые там жили, сажали цветы, красивые кусты и деревья, и весной все это приятно пахло. Прилетали птицы и пчелы, прибегали скунсы из леса и пугали бабу, и белки цокали ей, когда она проходила мимо их дерева.

– Как здесь, – изумилась Агнес.

– Да, почти как здесь. С тех пор прошло много времени. А раньше баба часто ходила в парк дальше на той же улице, и там был большой пруд, на пруду жили гуси, и она смотрела на них.

– Рядом с местом, где спала?

– Да, чуть дальше по улице от ее дома. И она смотрела на гусей и думала, как им повезло – у них есть такой чудесный пруд, очень тихий. Иногда рано утром она приходила туда, а над прудом поднимался туман, и листья лилий казались серебристыми.

Она как будто описывала картину или то, что видела своими глазами. Беа не знала, где заканчиваются воспоминания матери и начинаются ее собственные.

– И мы здесь такие видели. – В голосе Агнес проскользнуло раздражение. Старание не впечатляться.

– Видели. И еще много прекрасного. Вот об этом и речь. Я смотрю на гусей здесь и вижу то, что у них было тогда. Такое исключительное, уникальное. Должно быть, те гуси считали, что им повезло. И наверняка знали, что у других гусей все не так хорошо. А ты как думаешь?

– Не знаю.

– Ну, угадай.

– А в других местах есть гуси?

Беа полагала, что гуси должны были водиться везде, только не в Городе. Но что теперь, не знала. А как же те, другие земли в активном пользовании? Целые города теплиц, холмы на местах захоронения отходов, моря ветряков, Лесонасаждения, Серверные фермы. А земли, заброшенные давным-давно? Жаркий Пояс, Паровые земли, Новый Берег. Неужели и они могли быть исключительными и уникальными? И многие из них были одно время. С трудом верилось, что могли остаться до сих пор. Ей были ненавистны мысли обо всех этих местах – какими они когда-то были, какими теперь стали. Беа пожала плечами.

– Я знаю только, что гуси есть здесь, – сказала она, указывая на птиц. – И от гусей на пруду у бабы они отличаются только тем, что гусям в парке ничто не угрожало. Они вели себя глупо. Бродили по лужайкам у домов и по улицам. Переводили гусят через дорогу. А грузовики останавливались, пропуская их. Гуси не боялись. Там, где жила баба, не водились хищники, а люди старались защищать животных. Думаю, гуси об этом знали. Здесь же гуси осторожны, потому что у них есть хищные враги, и мы – одни из них.

– Что стало с прудом?

– Его засыпали, гуси улетели, а вскоре после этого уехала и баба.

– Еще до того, как родилась ты?

– Задолго до того.

– Куда улетели гуси?

– Не знаю. В никуда. Некуда было лететь. Может, сюда. Может, это они и есть.

– Тогда они старые.

– Наверное.

– Интересно, узнала бы их баба, если бы она была здесь.

Беа ощутила вспышку гнева при мысли, что рядом нет ее матери. Раньше она этого не сознавала. «Матери обязаны быть рядом со своими детьми», – утверждал голос у нее в голове. Да, она взрослая, но что еще у них есть, кроме семьи, друг друга, череды женщин? Ее мать убило то, что бабушка Беа, ее мать, поначалу не согласилась уехать с ней в Город. Что ее бабушке совместная жизнь в Городе казалась недостойной того, чтобы ее вести. А она здесь, вместе с Агнес. Не то чтобы ей этого хотелось, но она решилась. И матери, впервые подумала Беа, сжав челюсти, следовало быть здесь.

Она подняла рогатку, вложила в резинку подходящий камень. Два гуся были настолько зачарованы прудом и друг другом, что даже не услышали щелчка. И лишь когда камень выбил из одного облачко перьев, другой взвился в воздух с несчастным гоготом, оставшись одиноким.

Агнес забрела в воду, чтобы вытащить птицу.

– Ты сделаешь мне подушку? – спросила она, когда вернулась, разглаживая перья и размазывая по ним кровь.

Беа забрала у нее гуся, перерезала ему горло, чтобы убить наверняка и спустить кровь.

– Я сделаю тебе самую мягкую из подушек, родная моя.

Пока они облизывали пальцы дочиста, Беа заметила, что Агнес дрожит. Ночь ожидалась холодная, а у Беа были при себе далеко не все шкуры, на которых они обычно спали. Большую часть их скарба носил Глен. Костер от холода уже не спасал.

Беа спросила:

– Может, нам стоило бы поискать остальных?

Агнес помотала головой:

– Мне нравится здесь с тобой.

У Беа дрогнуло сердце. Она подыскала подходящие по размеру камни и положила их в костер, чтобы согреть для постели.

– Почему мы жили в Городе, если он такой плохой?

– Потому что там жили все.

– Кроме твоей бабы.

– Ну, моя бабушка тоже переселилась туда, когда ее вынудили покинуть дом. Некоторое время она жила с нами. Пока не умерла.

На небе замерцала первая звезда. Луна смелее выглянула из своего логова.

– Тебе нравится Город? – спросила Агнес.

– Иногда, – сказала Беа.

– А что тебе в нем нравится?

– О, да все хорошее.

– Например?

– Ну, еда. В Городе еда другая. Больше для удовольствия, чем для того, чтобы появились силы. Конечно, теперь все уже по-другому, но, когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, еда была главным удовольствием.

Агнес перевела взгляд на свои руки, и Беа вдруг сообразила: девочка, возможно, даже не знает, что такое удовольствие. Или знает, но понятия не имеет, как это называется. Слишком многое из того, что они делали изо дня в день, было просто жизнью. Они не облекали ее в слова.

– А что такое удовольствие, ты знаешь. – Беа притянула ее к себе и погладила по спине. Агнес прикрыла глаза. – Видишь, как это приятно? Могу поспорить, тебе сейчас тепло и надежно. Это и есть одно из удовольствий. – Беа медленно просунула пальцы в подмышку Агнес и пощекотала ее. Агнес взвизгнула, расхохоталась и в шутку набросилась на Беа. – И вот эти дурацкие ощущения – тоже удовольствие.

Агнес уткнулась лицом в живот Беа, обхватила ее за талию костлявыми руками. Сквозь одежду Беа кожей чувствовала ее горячее неглубокое дыхание.

– Есть самые разные удовольствия – от утешения до восторга, – продолжала она, прижимая дочь к себе. – Еда может быть и тем и другим.

– А какая еда тебе нравилась больше всего?

– Наверное, смотря когда. Если бы ты спросила меня, когда я была в твоем возрасте, я назвала бы пиццу. Ты помнишь пиццу?

Агнес покачала головой.

– Такой большой, круглый, теплый, легко жующийся хлеб с тягучим сыром? А сыр помнишь? А пасту из помидоров? Помнишь помидоры?

Агнес улыбнулась. Теперь она их вспомнила.

– А теперь я, пожалуй, скучаю по овощам.

– По каким овощам?

– Всяким. Дикую зелень и клубни мы здесь находили. Но ты представить себе не можешь, какие овощи у нас были раньше. Самых разных цветов, но я особенно скучаю по зеленым. С удовольствием съела бы прямо сейчас целую тарелку овощей.

– И я тоже.

– И жареной картошки. И чего-нибудь со сливками. Соскучилась по сливкам. И по молоку. Охотно выпила бы стакан молока. Раньше ты любила молоко. Ты помнишь?

– Да. Я любила ледяное молоко.

– Ты любила мороженое.

Агнес прикусила губу и умолкла.

– Почему мы не живем там? – наконец спросила она, явно силясь вспомнить.

– От тамошней жизни ты заболела.

– Больше я уже не болею.

– Правильно.

– Мы живем здесь только поэтому?

– Нет.

– А почему еще?

– Ну, вообще-то Глену хотелось побыть здесь. Все это переселение – его затея.

– А тебе хотелось побыть здесь?

Беа невольно рассмеялась.

– Почему ты смеешься?

– Потому что это большой вопрос.