Беа придвинулась к нему.

– Боб, я поняла, – проворковала она и с удовольствием отметила, как на яблочках его щек проступил румянец.

– Ладно, ладно, – робко забормотал он.

– На Нижнем Посту мы еще ни разу не бывали. – Она старалась изобразить воодушевление, но уловила в своем голосе страх.

– Это меня как раз не удивляет. Добраться туда непросто, – сказал он, отсчитывая бланки опросников. По его лицу скользнула озабоченность, он стер ее, тряхнув головой. – Считайте, что будет вам приключение. – Он протянул бумаги. – Пора мне уже, а то еще моя хозяйка заведется. Когда заполните, просто бросьте их в щель для почты на двери.

Беа кивнула, взяла бумаги, и он с мальчишеским задором выбросил вперед ладонь.

– Ну что? Удачи вам, стало быть!

Она пожала ему руку.

– Надеюсь, скоро мы снова вас увидим.

Руки они разжали не сразу, словно новой встречи могло и не случиться.

Беа повернулась к двери, стараясь как следует запомнить все, что только могла. Специфический и затхлый запашок какой-то химии, зудение лампы на высокой ноте, мирное урчание какой-то техники, которая всегда была включена здесь, но никогда – на Верхнем Среднем Посту, где они, бывало, останавливались в разгар зимы. Смотритель Боб пользовался женским дезодорантом – она точно знала. А может, насыпал в носки детской присыпки, чтобы не натирать мозоли. Ее мать делала так иногда, надевая выходные туфли, которые ей жали. Но Смотритель Боб носил, как предписано, крепкие практичные ботинки. Чем он тогда оправдывается? Она представила, какими мягкими делаются от присыпки его ступни, как они с женой трутся ими в постели, под чистыми белыми простынями, толкая теплого верного пса, устроившегося у них в ногах. И страстно захотела очутиться в этой постели, в этом домашнем уюте. Она посмотрела на обручальное кольцо Смотрителя Боба, поблескивающее под лампами дневного света, и на краткий миг возненавидела миссис Смотритель Боб, кем бы она ни была.

Она резко остановилась.

– Ой, слушайте, чуть не забыла! У вас не найдется для нас хорошей толстой веревки?

Смотритель Боб нахмурился.

– Беа, ты же знаешь: мне нельзя снабжать вас такими вещами.

Беа кивнула, смущенная и раздраженная от того, что вообще спросила. Да пошли они все со своей веревкой.

– Но… – продолжал Смотритель Боб, – не следовало бы, но… – И он помахал сочно-зеленым леденцом на палочке. – Отдай его своей милой малышке, – сказал он. – Я же знаю, как она их любит. Только не болтай. – Он склонил голову набок, хитро улыбнулся и помахал еще одной сосачкой. – А этот для тебя. Похоже, тебе не повредит, – заключил он, и его улыбка погасла.

Они нарочно выбрали тот путь к Нижнему Посту, который делал крюк по Долине, где им только что запретили появляться навсегда. Оставалась еще надежда, что Смотритель Боб объявит им: это все ошибка и скажет идти тем маршрутом, каким им хочется, куда бы он их ни привел. А теперь, когда стало ясно, что поход к Нижнему Посту неизбежен, им захотелось попрощаться со здешними местами. На всякий случай.

Свой давний лагерь они увидели обнесенным кольями с натянутой между ними желтой лентой. По всему периметру были расставлены знаки «Идет восстановление растительности».

– Ну и для кого этот знак? – спросил Карл, бесцельно пиная ленту. Она лопнула и повисла.

– Для нас, – ответила Беа.

– Воздействие на растительный покров здесь только по вине Смотрителей, – посетовал он.

– Давайте попрощаемся. – В голосе Глена послышались меланхоличные нотки.

– И кстати, – подхватил Карл, – если вы что-то оставили здесь, самое время забрать. – С этими словами он уставился на Беа в упор и усмехнулся.

Беа огляделась в притворном недоумении, словно спрашивая: «О ком он говорит?» Перехватила взгляд доктора Гарольда, сочувственно кивнула. Он стыдливо отвел глаза. Она рассчитывала перевести стрелки, но, кажется, узнала тайну. Док тоже что-то припрятал! Она огляделась: не только он один смотрел себе под ноги или вдаль, в сторону деревьев или нагромождений каменных глыб, идеальных тайников для запретного имущества. Карл стоял с надменным видом, скрестив руки на груди. Он-то, разумеется, не прятал ничего. Зато Беа заметила, что на лице Вэл негодование чередуется со смущением, и, когда все разошлись, увидела, как Вэл, крадучись, улизнула. Пусть себе Карл бесится от того, как упрямо Община цепляется за свое прошлое, за свои секреты, а вот Беа, напротив, взбодрила мысль, что люди, вместе с которыми она испражнялась, мочилась и чуть не загибалась от голода, слышала, как они трахаются, и сидела на бесчисленных собраниях, все же ухитрились сохранить частицу приватности. Дебри и люди в них вновь пробуждали в ней интерес.

Беа вернулась к себе в пещерку и жадно схомячила оба леденца. Меньше всего Агнес нуждалась в напоминаниях, что такое сахар. Беа наблюдала, как остальные украдкой разбредаются по своим излюбленным уголкам. Как ей только в голову пришло, что лишь она одна привязана к прошлому.

От зеленого сахара в ней забурлила кровь. Сердце затрепыхалось. Стало казаться, что она способна преодолеть несколько миль бегом. Окрыленная, она кинулась к своему тайнику и обнаружила, что ее подушка и журнал исчезли, а вместо них появилась желтая лента «восстановление растительности». Сахарная эйфория мгновенно сменилась головной болью. Явление желтой ленты ощущалось как оплеуха. Как им только удалось отыскать ее нычку? Ей казалось, что за ней следят. Присев на корточки возле устья пещерки, она крепко обхватила колени, стараясь сохранять неподвижность, слиться с местностью. Таков один из способов самозащиты – уподобиться земле и живности, которая прячется на ней. Неужели и остальные втихомолку оплакивали свои потери? И чувствовали себя загнанными в угол, как она?

Скорчившись у входа в пещерку, она следила глазами за Гленом, который быстро направлялся к месту, где осталась лежать Маделин. В лагере она высмотрела Агнес, обматывающую Карла куском ленты с «восстановлением растительности», сорванной с колышков. Они стояли посреди огороженного пятачка. Агнес приплясывала, топала ногами и визжала, а Карл притворялся, будто его привязывают к столбу и в ближайшем будущем наверняка казнят. Его мольбы о пощаде долетали до Беа как тихий шепот, и она снова перевела взгляд на Глена.

Он постоял, глядя вниз, поковырял что-то пальцами босой ноги, присел, чтобы лучше видеть. Потом, все так же на корточках, провел ладонями по кустам и земле, засмотрелся вдаль, на пейзаж, который Беа выбрала для Маделин. Беа и не подозревала, что это место видно из пещеры. А вдруг он ошибся или не дошел куда надо? Или это она отошла не настолько далеко, чтобы скрыться из виду? И Глен, возможно, видел, как она хоронит их дочь, убежденная, что никто не нарушает ее уединение.

Беа снова посмотрела в сторону лагеря и Агнес. На свою малышку, наделенную даром выживания. На свою странную, деятельную дочь. Агнес бросалась на Карла с палкой. Карл стонал, хватался за живот, делал вид, что его пырнули. С ее последним броском он рухнул на колени.

– Умираю, – переигрывая, он стонал голосом призрака, взмахивал руками.

Агнес склонила голову набок, глядя на полного сил, жизнерадостно умирающего человека. Замерла, потом выкрикнула: «Так умри!» – и плюнула на землю перед ним.

Карл взревел, опрокинулся навзничь и умер.

Довольно хихикая, Агнес принялась изображать, как вспарывает ему живот и выпускает кишки.

Взгляд Беа метнулся к горизонту в поисках Глена, но тот куда-то подевался. В том, что он ничего не припрятал, она была уверена.

Только теперь Беа заметила, что нервно роет ногтями землю и ободранные кончики пальцев уже стали скользкими от мелкой пыли. Она обсосала их дочиста и сплюнула бурым. Но не успела опомниться, как вновь заскребла по земле.

У Общины и раньше случались долгие переходы – переходы, с которыми, как им казалось, не сравнятся никакие другие. Один такой в первый же год вынудил некоторых уйти. Но, несмотря на то что они куда-нибудь шагали почти каждый день, и так изо дня в день, в другие квадраты они никогда не забредали. И бывали лишь на трех Постах – тех трех, которые выстроились в линию вдоль восточной границы карты.