Обернувшись, горбатый доктор увидел, как стоящий на четвереньках Пьюл пытается заслонить дорогу прыгавшему по полу, невнятно шамкавшему черепу, явно вознамерившемуся врезаться лбом в стену. Подавая советы, рядом переминался с ноги на ногу Шилох.

— Прочь с дороги! — рявкнул Нарбондо, проносясь мимо обоих сразу и одним взмахом лопаты отправляя голову в ловко подставленный Пьюлом стеклянный сосуд. Едва Джоанна Сауткотт оказалась внутри, завывающий от ужаса проповедник, не глядя, сдернул с книжной полки обширный том и прихлопнул им квадратную горловину сосуда — опасаясь, вероятно, что взбудораженный оживлением череп тут же выскочит наружу, чтобы продолжить свое неуемное путешествие по дубовым половицам.

Потом старик опустился на стул и, хрипя от изнеможения, принялся баюкать на коленях обретенное сокровище. Он скорбно озирал кучу разрозненных костей под столом: какие-то мгновения они, соединенные вместе, сулили грандиозный успех его проповедям. С помощью восставшей из гроба матери Шилох встряхнул бы все население Лондона. Паства новообращенных стекалась бы к нему тучными стадами. Глаза королей и герцогов открылись бы истине его веры. Двери казначейств и сокровищниц распахнулись бы перед ним! И вот результат — полный крах всех упований.

Хотя, с другой стороны… Размышляя, Шилох уставился на голову в сосуде: рот ее беззвучно двигался. Джоанна так и останется безмолвна, если только не подавать в горло воздух… скажем, по принципу волынки. Чем же, однако, могла обернуться уловка с голосом, звучащим из-за кулис? Это смахивает на богохульство фабриковать словеса, произносимые священном реликвией, но труды никак нельзя прерывать на полдороге. Надо продолжать любой ценой! Матушка первая настояла бы на этом. Шилоху почудилось, что она кивает из-за стекла, выражая одобрение.

Встав, он направился к двери. Беседуя вполголоса, Нарбондо и Пьюл стояли у выходившего во двор окна, но, уловив намерение Шилоха, последовали за ним.

— Все бесполезно, — сокрушенно вымолвил Нарбондо, заслоняя собою дверь перед вымотанным переживаниями проповедником. — Я проделал все, что было в моих силах. Никто из ныне живущих не достиг бы большего. А будь у меня ящик, кто знает, каких высот воскрешения мы могли бы достичь… Так где же он?

Старик уставил в него пронзительный гневный взгляд:

— Шутить изволишь? Ты умышленно превратил все в балаган. Просто назло мне. Из мерзкой злобы, и только! Я более ничего тебе не должен и ничего не скажу. Слышишь? Ничего!

— Тогда умри, — ответил доктор, извлекая револьвер из кармана. — Отбери у него голову! — прикрикнул он на Пьюла.

— Стой! — крикнул Шилох. — Спешить некуда, сын мой. Возможно, мы могли бы прийти к соглашению… Скажем, двадцать пять обращенных — как возмещение причиненного нынче ночью вреда?

— Да я прилажу ее черепушку на карпа! Или приживлю свинье, так будет даже лучше, и стану показывать в цирке… Забери у него голову! — махнул он револьвером, косясь на Пьюла.

Шилох не сводил с горбуна пристального взгляда.

— Ты не оставляешь мне выбора, — сказал он.

С готовностью кивнув, Нарбондо возвел очи к небу:

— Совершенно верно. Никакого выбора, ни малейшего. Да у меня просто руки чешутся застрелить тебя и превратить в познавательный аттракцион бродячего шапито! Где ящик, я спрашиваю?

— На борту дирижабля доктора Бердлипа. Нелл Оулсби вручила ему ящик в ночь убийства брата. Вот тебе ящик, будь он неладен! Много тебе в том проку? Когда дирижабль…

Но Нарбондо уже развернулся к Шилоху спиной и, почесывая подбородок, в задумчивости удалился к окну.

— Ну конечно, где же еще… — бормотал он.

— Я еще не закончил! — возмутился проповедник и тут словно бы впервые заметил присутствие Уиллиса Пьюла. Смолк, с удивлением всматриваясь в рябое, неестественно бледное лицо ассистента Нарбондо.

— Воистину, сын мой, — заговорил он, пресытившись наконец этим зрелищем, — ужасающее состояние твоего облика для меня — что открытая книга, и страницы ее повествуют о жизни, исполненной греховности. Но возрадуйся, ибо еще не слишком поздно! Ибо…

Дальнейшее откровение так и осталось неизреченным, поскольку не сдержавшийся Пьюл влепил разглагольствующему проповеднику отменного леща. Получив звонкий хлопок в лоб, тот спиною вперед вылетел за порог, жонглируя стеклянным кубом с заключенной внутри головой матери. И дверь за ним захлопнулась.

— Я только что стал свидетелем удивительнейших событий, — с несвойственным ему энтузиазмом объявил Теофил Годелл. Капитан Пауэрс подался вперед в своем кресле, подбадривая друга. Но вначале он все же поднял правую руку, словно взывая о короткой паузе, и, приподняв со стола графин с портвейном, показал его Нелл Оулсби, которая с улыбкой покачала головою в ответ.

Годелл изложил историю об оживлении бесформенной кучи тряпок, лежавшей на прозекторском столе; рассказал, с какой печалью наблюдал из-за шторы отчаянные метания Билла Кракена; как своими глазами видел, как Нарбондо заставил истлевший костяк шевелиться и даже танцевать по своей лаборатории; как тот рассыпался на части и Шилох-мессия осел на пол, скрывшись вместе с Уиллисом Пьюлом из виду, а Нарбондо насел на Кракена, размахивая лопатой. На крышке пианино он узрел то ли ящик капитана, то ли его точную копию, и попал в крайне затруднительное положение, измысливая надежный способ заполучить его назад. Так или иначе, его отлично продуманный план рухнул, когда Кракен, которого, по всей видимости, держали там против воли, все-таки сбежал, и Годеллу пришлось погнаться за ним и пробежать пол-Лондона, чтобы в Лаймхаусе окончательно сбиться со следа и вернуться сюда с пустыми руками.

Капитан кивал поверх своей трубки, сжимая и разжимая кулаки, так что жгуты мышц ходуном ходили по его предплечьям.

— Значит, мы отправимся туда сами и вернем ящик, — постановил он наконец, с прищуром глянув на Годелла.

Тот кивнул. Само собой, этот незамысловатый план представлялся ему единственно верным решением: в конце концов, речь шла об изумруде с кулак величиной. В так и не полученном Джеком наследстве воплощались все их с Дороти средства к существованию.

Обращение к полиции мало чем поможет, но выдаст стражам порядка Нелл. «Откуда, — спросят они, — взялся этот изумруд? Если Джек Оулсби унаследовал камень от отца, отчего же не хранил его сам? К чему все тайны, все сложности? Как, скажите на милость, изумруд оказался у доктора Нарбондо? Значит, вы обвиняете его в краже? Ах, не обвиняете? Говорите, он лишь отобрал камень у похитителя? Так-так, а где же пресловутый похититель, некто Кракен?» Кто же его знает, где-то в Лондоне… Полисмены станут чесать затылки, переглядываться, и в итоге подозрение падет на невинных, а из старых пыльных шкафов окажется извлечено — может, даже и в самом буквальном смысле — целое полчище скелетов…

— Нет уж, — тряхнул головой капитан, — заварили кашу сами, сами и будем расхлебывать. Завтра же устроим вылазку.

Годелл достал бумагу и ручку, плеснул себе бренди с водой и стал набрасывать план: лаборатория Нарбондо, ее размещение в здании на Пратлоу-стрит, его наблюдательный пункт в комнате напротив, двор между ними. Нелл описала детали обстановки, о которых Годелл мог только догадываться, ведь щель в занавеске не давала ему полного обзора.

В случае если Нарбондо не окажется на месте, они попросту взломают дверь, войдут и заберут ящик — если потребуется, камня на камне там не оставят, а отыщут его. Впрочем, за горбуном следует понаблюдать. Потому, прежде всего, что он может перенести ящик в другое место. Хотя зачем бы ему это делать?

Если же доктор окажется на месте, Годелл прибегнет к переодеванию и добьется, чтобы его впустили: служащий муниципалитета или продавец научных приборов — да, это вполне подойдет. Они устроят доктору настоящий налет, вооруженное ограбление. Что он станет делать? Призовет на помощь власти? Закричит, собирая соседей?